Валерий ПОПОВ
СТОП-КАДР
Рассказ
События, о которых я хочу рассказать, произошли со мной во время
зимних каникул в деревне, точнее, на селекционной станции, на которую
перевели отца после трёх лет работы в институте.
Станция эта была далеко, за Сиверской.
...Народу в поезде оказалось мало. Я сидел у окна. Поезд шёл среди
синеватого снежного поля, вспоротого кое-где ослепительно белой цепочкой
следов. День стоял солнечный и холодный.
Я вышел на станции, сразу закрыл лицо рукой от мороза и побежал по
узкой тропинке между высокими снежными стенами. Местами от дорожки уходили
снежные коридоры с розовым светом в них, гладким примятым дном, длинными
параллельными царапинами на стенах. Хотелось пойти туда, но коридоры эти
шли поперёк моего пути. Взбежав на пригорок, задыхаясь от мороза, я с
удивлением увидел, что коридоры эти никуда не ведут - доходят до
горизонта, до леса, и, описав там широкую дугу, идут обратно.
Стараясь думать об этих странных коридорах, я бежал по тропинке всё
быстрее. Лицо стянуло морозом, нос побелел - я это видел, закрывая один
глаз. Наконец я выскочил на аллею. Деревья вдоль аллеи стояли высокие,
неподвижные, бело-розовые. Люди шли быстро, прикрывая рты шарфами, белыми
от дыхания.
Дома отца не оказалось, и я, секунду подумав, побежал в лабораторию.
Отец сидел в своём кабинете в пальто - было холодно - и быстро писал.
Увидев меня, он в знак приветствия вытаращил глаза, но продолжал писать.
Вдоль стен кабинета свешивались метёлки колосьев, на столах стояли
прямоугольные жестяные коробки с семенами.
Я подошёл к папе, увидел, что он быстро заполняет таблицу:
"содержание белка в зерне", "стекловидность"...
Наконец он бросил ручку, довольный, откинулся назад.
- Видал-миндал? - сказал он, показывая на таблицу.
- А что... здорово? - спросил я.
- Ка-ныш-на! - дурачась, сказал он.
Он поднялся, довольный, заходил по комнате, потом встал у окна,
закинув ладони за голову.
- А давай на лыжах! - сказал он. - Наперегонки!
Потом мы ходили по территории станции, заходили в лаборатории,
оранжереи, отец показывал мне "инте-рес-ней-шие вещи". По дороге мы зашли
погреться на конюшню, и мне так там понравилось, что неохота было уходить.
Вообще, конюшни не отапливаются - считается, что лошади обогревают их
своим теплом, - но в тот день по случаю морозов конюх затопил в своей
комнате печку - красное зарево дрожало в тёмном коридоре, доходило до
дальней стенки.
Войдя в конюшню, я задрожал от одного только запаха! Ещё раньше,
когда мы всей семьёй жили на Пушкинской опытной станции, я всё почти время
проводил на конюшне - помогал конюху, чинил сбрую, запрягал и распрягал.
И здесь, когда я на следующее утро снова пришёл на конюшню, я первым
делом рассказал конюху Жукову об этом и стал упрашивать его, чтоб он
разрешил мне что-нибудь сделать, например почистить стойла, и потом,
абсолютно довольный, вёз тачку с лопатой по проходу, по скользким, мягким
доскам пола.
Убрав стойла, я снова стал приставать к Жукову:
- Съездить никуда не нужно?
Но он не отвечал. Наконец минут через сорок он сипло сказал:
- Знаешь старый телятник?
- За Егерской аллеей?
- Там прессованное сено. Сюда привезёшь... Букву возьми.
Я подпрыгнул от радости: Буква была самая красивая лошадь. Я зашёл в
тёмное стойло, вывел за недоуздок Букву, по пути к выходу надел на неё
хомут, чересседельник, взял дугу. Выйдя на свет, Буква затрясла головой,
заржала. Проведя её через двор, я впятил её между оглоблями саней, запряг.
Мы проехали по Егерской аллее, проскочили со стуком бревенчатый мост
и повернули по узкой дороге к телятнику.
Вся площадка перед телятником была измята отпечатками разных шин,
обуви. Что за странная жизнь бурлит здесь, у заброшенного строения?
Перекидав в сани спрессованное кубами сено, я примчался обратно на
скотный двор, перекидал сено через окно в фуражный отсек, потом распряг
Букву и повёл её в конюшню.
У двухэтажного каменного общежития стояли четыре автобуса - какого-то
странного, непривычного вида. Из первого автобуса вылез человек с чёрной
бородой и поманил меня пальцем. Слегка испугавшись, ведя сзади Букву, я
подошёл.
- Дело есть, - сказал он.
- Сейчас... только лошадь поставлю.
Я вошёл в тёмную конюшню и вдруг услышал, как колотится сердце. Что
ещё за дело ко мне у этих людей, приехавших на таких необычных автобусах?
Походив по тёмному пахучему коридору, чуть успокоившись, я вышел.
Бородатый человек при внимательном рассмотрении оказался довольно молодым,
борода, видимо, была отпущена для важности.
- Привет... Ты здешний?
- В общем, да, - сказал я. - А что?
- Работаешь? - Он показал в сторону конюшни.
Я кивнул.
- С лошадью здорово умеешь! - сказал он.
Я кивнул, хотя понимал, что пора уже что-то мне сказать.
- В кино поработать хочешь? - спросил он.
Я сразу всё понял: и почему он ко мне приглядывается, и для чего эти
огромные автобусы!
Вот это дело, действительно! Не то что сено возить!
...Сено можно провозить хоть всю свою жизнь, и в соседней деревне,
может быть, будут тебя знать и больше нигде. А тут день работы - и
выходишь на мировую арену!
Я кивнул. Он подумал, потом протянул руку, стащив перчатку:
- Зиновий... ассистент режиссёра.
Я молчал.
- Саша, - спохватившись, сказал я. - А эти автобусы - для съёмок?
- Именно, - сказал он. - Это вот - лихтваген, осветительную
аппаратуру возит, а этот - тонваген - со звукозаписывающей... Камерваген -
съёмочная. А этот вообще для всего остального.
...Действительно, не известно, где ждёт тебя удача!
Казалось бы, уехал на глухую станцию, хотел отдохнуть - и вот!
Мы вошли в красный уголок, где сидел почему-то уже обиженный
режиссёр.
- Яков Борисыч, - робко сказал Зиновий. - Отличный сельский хлопец!
Видели бы, как распрягает.
- Это неважно, неважно! - подняв руки, закричал режиссёр.
- Понимаешь, - сбивчиво сказал мне Зиновий, - мальчик, который должен
был у нас играть... заболел. Точнее, мама его стала вдруг против...
Точнее, он сам не захотел.
- Понятно, - сказал я.
- Что понятно? Что тут может быть понятного-то?!! - закричал Яков
Борисыч.
- Всё понятно, - сказал я. - Мальчик сниматься не может - вам нужен
другой.
Зиновий и Яков Борисыч переглянулись. Потом мы с Зиновием вышли в
коридор.
- В общем, я с ним поговорю, не беспокойся. Иди домой, приходи
завтра, часов в одиннадцать.
- Я могу и раньше!
- Раньше не надо.
Я выскочил на мороз.
Сокращая дорогу, я лез по глубокому снегу. Одно время я чуть не
заблудился, только случайно обернувшись, увидел освещённый розовым солнцем
угол лаборатории.
Я вошёл к отцу в кабинет.
- А я в кино буду сниматься! - сказал я.
- Ну? Где?! - всполошился отец.
Я рассказал.
- О! А ко мне тоже приезжало кино! - толкнув меня ладонью и
откинувшись, сказал он. - Программа "Сельский час"! Нет, ты скажи: ты
видел или нет?
- Конечно, - сказал я.
Утром я проснулся, когда солнце уже ярко светило.
От крошек под обоями шли по стене длинные тени.
Я посмотрел на часы. Пол-одиннадцатого!
Какой-то я мальчик-спальщик!
Я попил чаю и выбежал на улицу. Для сокращения пути я снова пролез
через заснеженный лес и выбрался к гостинице.
Вся группа стояла у крыльца гостиницы.
- Куда-то Зуев пропал, - озабоченно озираясь, говорил Зиновий.
- А я? Я разве не пропал? - подскочил к нему я.
Зиновий улыбнулся, но ничего не ответил.
- Ну так когда? - спросил я.
- Что когда?
- Сниматься?
- А-а-а-а. Пока не знаю.
- А разве вы... с Яковом Борисычем... обо мне не говорили?
- А-а-а! Ну вообще так говорили... а конкретно - нет.
- А что же мне делать?
- Тебе? Вот помоги пока нашему механику.
- Ладно!
Зиновий подвёл меня к механику, познакомил.
- Ну, что будем делать? - спросил я.
- Местный? - спросил он.
- Да!
- Это хорошо. Поможешь мне антенны снимать.
- Какие... антенны? - Я удивился.
- Телевизионные.
- А... зачем?
- Ты туго, видно, соображаешь, - сказал механик. - Фильм-то про
довоенное время!
- Ну и что?
- "Что", "что"! Ну и что хорошего будет, если зрители на крышах
телевизионные антенны увидят? Додул?
- А-а-а-а-а - сказал я.
- А поскольку ты местный, всех знаешь, сможешь, я думаю, всем
объяснить: так, мол, надо...
Я похолодел. Зачем только я сказал, что я местный?
Никого совершенно не знаю, кроме конюха Жукова, и то вряд ли бы мог
его уговорить!
Я и со знакомыми, честно говоря, ни о чём не могу договориться. А тут
людей, которые меня и не знают, уговаривать снять антенны! А здесь сейчас
и развлечений никаких нет, кроме телевизора! Люди старались, вон на какие
высокие мачты поднимали антенны, и вдруг - снять! Тем более, я вспомнил,
сегодня суббота, с утра уже телевизор все смотрят!
Ну, влип!
Отказаться! Сказать: не могу. Что не местный я вовсе, а приезжий -
такой же приезжий, как и они! Что не знаю тут никого, и всё!
Я собрался уже сказать это механику, но понял вдруг: так и остальное
всё рухнет.
Механик Зиновию скажет, что я ни на что не способен, Зиновий - Якову
Борисычу... И так, можно сказать, вишу на волоске, и волосок этот, того
гляди... Конечно, всегда можно найти причины уважительные, чтобы что-то не
сделать. Но судят-то всех по результатам, а не по причинам, которые
помешали!
Киногруппа, можно сказать, на меня надеется, что я помогу им быстрее
съёмку начать, а что я - приезжий или местный - это, видимо, мало кому
интересно.
Ничего! Надо когда-то решаться!
Наверно, секунды за две промелькнули все эти мысли.
- Ну, откуда начнём? - сказал механик. - Вот только эту улицу надо...
- Ах, только эту вот улицу?.. Вот отсюда! - сказал я.
В первом доме, как мне рассказывал отец, жил комбайнер Булкин -
лучший рабочий станции. Но по субботам он, слегка выпив, любил бегать за
людьми с поленом.
Мы вошли в сени - и я увидел высокую, до потолка, поленницу!
Я чуть не упал, но механик втолкнул меня в дверь.
Все во главе с хозяином сидели за столом и как зачарованные смотрели
"Варвару-красу, длинную косу".
Мы поздоровались, и я сбивчиво рассказал о цели нашего посещения.
Булкин долго смотрел на меня.
Потом, мотнув мне головой, вышел в сени.
"За поленом", - подумал я.
- Иди, - толкнул меня механик.
Я вышел. Булкин прижал меня к поленнице.
- Кино будешь снимать? - спросил он.
- Да, - растерянно сказал я.
- Мне сделаешь роль?
- С-сделаю, - дрожа сказал я.
Хлопнув дверью, Булкин вышел во двор. Я растерянно вернулся в
комнату. Потом я увидел, что с крыши перед окном стал сыпаться снег, потом
стал обрушиваться большими кусками. "Варвара-краса" на экране вдруг
задёргалась, потом стала бледнеть и - исчезла. Тёмные полосы быстро бежали
по экрану. Стукнула дверь - и появился Булкин, ноги по колено и руки по
локоть сверкали снегом.
- Ты что там сделал? - сказала жена.
- Антенну снял, товарищи вот просили, - сказал Булкин.
- А мы что теперь будем делать?
- Молчать! - сказал Булкин. - Кино - это искусство! Все обязаны ему
подчиняться.
В следующий дом входить было уже легче. Тем более там действительно
жила знакомая, папина аспирантка, Майя Николаевна, с ней-то я как раз
знал, как разговаривать!
- Майя Николаевна! - сказал я. - Неужели вы, интеллигентная женщина,
настолько уж любите телевизор? Футбол, хоккей! Никогда не поверю.
Расчёт мой оказался абсолютно точным.
- Ну что вы, конечно нет! - ответила Майя Николаевна. - У меня
абсолютно нет на это времени. Георгий Иванович ставит такие высокие
требования, буквально не остаётся ни минуты свободной!.. А Георгий
Иванович в курсе?
- Конечно!
Механик быстро спустил во дворе шест с антенной, я только держал
лестницу, когда он влезал и слезал.
Дальше стоял бревенчатый дом. Папа рассказывал мне, что это самый
старый дом в посёлке и живут в нём двое старичков, Василий Зосимыч и
Любовь Гордеевна, которые работают на этой станции с самого начала. Дом
стоял над самым речным обрывом; когда-то он, наверное, стоял дальше, но
берег, очевидно, постепенно обрушивался...
Когда мы вошли на кухню, там была только Любовь Гордеевна. Близоруко
натянув пальцем уголок глаза, она разглядывала нас. Потом вошёл Василий
Зосимыч, с грохотом свалил дрова у плиты.
Механик объяснил им, чего мы хотим.
- А надолго ли? - спросила Любовь Гордевна.
- Через два дня... честное слово! - пообещал я им.
- А можно, я полезу? - сказал я механику, когда мы вышли.
Мы установили лестницу, и я полез. Сначала снег сыпался с крыши за
шарф, потом набился в рукава, потом в ботинки, но я лез. Я забрался на
самый верх, к трубе. Дом был не такой уж большой, но он стоял у обрыва, и
я оказался вдруг на большой высоте.
Далеко внизу была замёрзшая река, посреди её виднелась колея, и
кто-то ехал в санях, лошадь казалась величиной с муху.
Белые деревья еле различались на том берегу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг