самом деле - титан. Поставили сто тысяч штук, валюту огребли. Оказалось -
по документам - свинец, а на самом деле - чугун! Русская игрушка
"ванька-встанька"! Какая разница - как, главное, чтобы стоял! Обиделись
почему-то, честность взыграла! С автоматами на нас пошли. Пришлось дыхнуть
на них пламенем, чтобы поняли, что к чему!
- Ванька не заходил?
- Не было.
Где же этот сатрап режима, теперь неизвестно уже какого?
... Не хотел сюда заходить, напоследок оттягивал. Но что делать? В
студенческие годы халтурили тут, обмывали привезенных после несчастных
случаев - со всего города свозили сюда. Работы хватало! С тех пор шутили,
мол, в морге блат. Иногда заходили.
- Типа этого... не было тут? Наш друг, теперь кандидат наук, как-то
косо смотрел.
- Да давно вас жду!
- В каком смысле?
- В прямом! Хана вам пришла, как и всем нам! Давайте, пока еще на пол
не кладу! Давно нас могила ждет! Пользуйтесь, пока я тут, недолго осталось!
Да - мрачно. Но несколько общо.
- Значит, пока не было его?
Молчит. Гляжу - и глазам своим не верю: два знаменитых артиста -
Юсупов и Харламов, - знаменитые и к тому же живые!
- Нам куда? Хозяин мрачно:
- Пройдите в тот зал!
Ушли - и оттуда сразу же выстрелы, вопли донеслись.
- Что это?! - говорю.
- Дожили! - он говорит. - Зал один сдаем под дубляж фильмов!
Ну, это неплохо, наверное. Искусство и смерть. И когда я уходил,
оттуда дикий хохот раздавался. Это посильнее, чем "Фауст" Гете.
У орлов спрашиваю - "Не было". У девиц-красавиц - "Нет!". Значит,
одному мне тянуть лямку вампира? Прихожу на вокзал. Появление Кошкина с
зеленоватым лицом эффектней бы было, но этого гада и на том свете работать
не заставишь! По вокзалу метался, успокаивал себя: "Умо-ляю, ты же в
хол-ле! Я апеллирую к твоему интеллекту!" Уговорил.
Наконец подали поезд. А вот и Высочанский движется, размышляя о
судьбах страны. Встал у него на пути.
- О! И вы здесь? - вздрогнул. - Откуда?
- Из морга, - глухо проговорил.
Он деликатно не стал выспрашивать, как там. Явно, что хорошего -
ничего. Скорбно помолчали - пока время не стало поджимать.
- Ну так вот, - торопливо Высочанский говорит. - Вашу лодку, конечно,
мы никому не отдадим! Сами доделаем! Так что можете унитаз обратно
приваривать! - Улыбнуться попытался, но я не поддержал.
Хотел он хотя бы шаг ускорить, но я не поддержал. Медленно шли.
- И на регату мы с вами пойдем. - Он меня взбадривает. - Только,
конечно, без этого солдафона вашего! Я метнул на него взгляд. Он осекся.
- Впрочем, сами решайте! - торопливо заговорил. Все что угодно уже мог
обещать, лишь бы из этого цепенящего Царства Смерти ноги унести! Не
сдержавшись, глянул на башенные часы.
- Год уже стоят! - мрачно выговорил я. Он вздрогнул.
Но поезд все же ушел.
Кого это он солдафоном назвал? Гурьича нашего? Чушь! Вот первый
командир наш, Пигасов, - вот это был солдафон! Входишь - лежит, грязными
носками к тебе.
- Разрешите доложить?
- Докладывайте!
- Извольте встать!
- Что-о-о-о?! Пять суток ареста.
Ну, арест на подводной лодке - значит, не обедаешь со всеми в
кают-компании, а на вахту исправно ходишь и на занятия.
Через пять суток являемся оба.
- Разрешите доложить.
- Докладывайте.
- Извольте встать.
- Десять суток!
Являемся через десять суток.
- Разрешите доложить.
- Докладывайте.
- Извольте встать.
- ... Пятнадцать суток!
Весь флот уже следил за нашей титанической борьбой - только о нас в
кают-компаниях и говорили. Вдруг является на лодку комбриг, капитан первого
ранга Гурьев.
- Почему отсутствуют в кают-компании офицеры Кошкин и Петров?
- Находятся под арестом!
- Ясно.
В очередной раз являемся к Пигасову.
- Разрешите обратиться?
- Обращайтесь.
- Извольте встать.
- Двадцать суток.
И это продолжается почти год. Но служим четко.
И вот однажды - сидим с Кошкиным верхом на торпеде, и вдруг взмыленный
командир нашей Б4-4 с очень подходящей для подводника фамилией Непийвода.
- Там от Гурьича вестовой. Вас спрашивает.
Сверкая шевронами, вестовой, слегка брезгуя, сажает нас на белый
комбриговский катер, мчит.
Предстаем перед Гурьичем. Тот встает, здоровается за руку, предлагает
нам садиться. Каюта красного дерева, бюро, кресла - Гурьич сидит с чуть
приспущенным галстуком, курит тонкую папиросу, сверкают золотые запонки.
Дружески расспрашивает нас - как служится, входит ли в наши намерения стать
в ближайшее время вахтенными офицерами. Рубим: так точно!
Потом вдруг Гурьич говорит нам:
- Сегодня в нашем театре открываются гастроли казанской оперетты
"Фиалкой Монмартра". Хочу вас пригласить!
Мы цепенеем. Тупо бормочем - мол, как же так, в промасленных
комбинезонах? Гурьич чуть поворачивается к вестовому.
- Съездите, голубчик, за их парадной формой!
И вот весь рейд видит, как мимо всех кораблей летит наша парадная
форма! К пирсу подается автомобиль. Едем.
Кончается "Фиалка". Зал аплодирует. Мы, стоя в царской ложе, тоже
хлопаем белыми перчатками. Овации нарастают, и вдруг в зале постепенно все
поворачиваются - и аплодируют нам!.. Что нужно в жизни еще?
Я взял в гараже машину и мчал по шоссе к Гурьичу на мызу. Там
разберемся.
Нашли реакционера! Когда плавали уже вместе, сколько они с Кошкиным
набирали брошюр: религия, мистика, забытые цивилизации, НЛО! По очереди
среди ночи врывались ко мне в каюту то один, то другой: "Что несет этот
мракобес!" - "Успокойтесь, дайте хоть немножко поспать!" Глубина - сто
двадцать, цистерны не продуть, а у них проблема - кто и откуда на Землю
прилетел!
Конечно, с Высочанским у них с ходу не сложилось: когда тот еще
местным депутатом был, но уже пытался нас красивой жизнью от суровых
трудовых будней отвлечь.
Помню, устраивал прием во дворце Белогривских, великие князья из-за
границы пожаловали. Гурьич нацепил свой иконостас - на нем, ясное дело, и
знакомые профили мелькали. Высочанский слегка поморщился. Гурьич посуровел.
Высочанский говорит:
- Вот затеваем тут парусную регату под девизом "Великая Россия".
Цель - восстановить порванные нити, возродить генеалогические древа. Вам,
как прямому потомку графского рода, я думаю, это интересно?
Посмотрел я вокруг - фраки, чопорная речь. Интересно, до чего быстро
демократы монархистами оказались!
Гурьич:
- К сожалению, еще в сороковом написал, что родственников за границей
не имею!
Высочанский кинул возмущенный взгляд: "Как он мог!"
- Но тем не менее, разумеется, - Высочанский спасательный круг ему
кинул, - вам близки идеалы дворянства, старинных русских родов?
- Идеалы? - Гурьич говорит. - Даже не знаю. Все ведь не однозначно,
знаете. Вот мой отец преподавал в артиллерийском Михайловском училище.
Негласно, конечно, но брали туда представителей только самых древних
родов - Черкасские, Оболенские...
Услышав магические имена, вся "чистая публика" около нас стала
собираться с бокалами, удовлетворенно кивая. Но я - то Гурьича знал,
поэтому продолжения ждал с опаской.
- Интересно! - Высочанский удовлетворенно кивал, из бокала
прихлебывал.
- А поскольку мы уже были крайне бедны в те годы, - Гурьич
продолжил, - то отец брал в офицерской столовой обеды на семью и в судках
приносил. А среди аристократии это позором считалось - обеды полагались, но
никто не брал. И отца все эти знаменитые фамилии на офицерский суд чести
вызвали: или перестань брать обеды, или уходи. И он ушел.
Все застыли высокомерно, потом, фыркая, стали расходиться. Они,
конечно же, казенных обедов никогда не брали!
Поэтому не было у них с Высочанским любви. А Гурьичей таких отпихивая,
"новые аристократы" и просчитались! Как и старые.
Он, впрочем, и не обиделся. Сказал: "Какая разница - паруса-то все
равно нам поднимать. Как и при коммунистах".
Нашли солдафона! Помню, на День Военно-Морского Флота Гурьич на дачу
ко мне приехал разряженный, как петух. Джинсы, курточка, кепочка. "Ну как?"
Тут мгновенно и Сяся подтянулся, как вечный немой укор, одетый, как и
положено - какие-то опорки на ногах, летние кальсоны, сальная гимнастерка.
- Кто ж вы будете, интересно? - На Гурьича уставился.
- Да так, - Гурьич отвечает.
- Вот я, к примеру, - почесываясь, Сяся говорит, - двадцать третьего
года - к войне мне только шестнадцать было, участвовать не успел, но, если
кто славу нашу затронет, глотку перегрызу!
Вслед ему глядя, Гурьич говорит:
- Странно. Я тоже в двадцать третьем году родился, но мне почему-то к
началу войны было восемнадцать, и я всю ее прошел от звонка до звонка!
Господи! Нашли врага!
Помню, когда в очередной раз отдел наш разогнали (чтобы через два года
снова согнать), Кошкин рванул в какую-то китобойную флотилию, плавал на
судне-самке, добывал крайне ценную сперму кита; я устроился в редакцию
"Катера и яхты" (Высочанский был главным редактором), а Гурьич оказался
начальником курсов усовершенствования гостиничного персонала! Горничных
усовершенствовал, официантов, барменов. А главное - с бандитами разобрался,
с ходу те почтением прониклись к нему. Год всего проработал на курсах -
назначили заместителем городского головы по хозяйственной части! Я говорил
Гурьичу: "Не понимаешь? Слетит скоро голова, все события к этому идут!" -
"Мне это безразлично, - Гурьич отрубил. - Бачки при всех системах должны
работать!" Ну и, конечно, был вместе с головой сметен гневом
демократических масс, ну, то есть, конечно, не совсем сметен, точнее даже,
был оставлен на прежнем месте, пока новые власти еще не разобрались (что
долго длится), но с официальной должности был как бы снят как осколок
реакции.
Помню заседание городской комиссии по распределению помещений, новое
начальство за длинным столом, просители по стенам (мы с Высочанским новое
помещение для редакции просили), а сбоку, за каким-то обшарпанным столиком,
Гурьич сидит, как бы разжалованный: мол, потерпите немножко этого
солдафона, вот только с делами разберемся, его уберем. Обычно Гурьич всегда
выглядел щегольски, особенно тщательно кудри свои укладывал (на ночь даже
сеточку надевал), а тут он сидел почему-то непричесанный, с воротом
открытым и даже без галстука (как бы теперь не полагался ему галстук).
Выступает очередной проситель, просит помещение, обосновывает. Новый
городской голова, Шелбанов, как бы сам принимает решение, долго молча
что-то пишет (или чертиков рисует) и в конце уже как бы вскользь обращается
к Гурьичу: "Имеете что-то добавить?" И Гурьич спокойно, без тени обиды,
наоборот, с ласковой улыбкой "добавляет" все: дом такой-то и такой-то,
построен в таком-то году, не работает третий стояк, нуждается в ремонте,
требуемое помещение занимает пуговичный магазин, нужен ли он городу -
решайте сами.
Другой проситель. Красивая задумчивая пауза "головы", потом как бы
вскользь, из чистой вежливости, - к Гурьичу: что можете добавить?.. Нашли
врага!
Чуть было поворот на Рамбов не проскочил - еле вывернул!
Высокопарно звучит, но держал он жизнь на плаву, без него бы...
Помню - ехали на автобусе из Мурманска в Североморск, на одной остановке -
штурмуют освобожденные зэки, завербовавшиеся. С улюлюканьем раскидывают
толпу, рвутся ко входу - человек двенадцать, морды убойные! Главный, с
белыми глазами, отпихивает беременную женщину, лезет сам. Гурьич, не спеша,
встает с места и ногой в начищенном ботинке прямо в морду бандита
выпихивает! Тот вскакивает, выхватывает нож... Гурьич спокойно смотрит на
него.
Даже не понимал, как может моряк на что-то пожаловаться, на минуту
опоздать или на секунду не доработать, но зато и не понимал, как может
моряк, оказавшись на берегу, минимум через десять минут не оказаться в
шикарном будуаре у роскошной красавицы. Если встречал нас с Кошкиным на
бульваре, недоуменно бровь поднимал: "Как?" А где взять роскошный этот
будуар, если вокруг сопки да олений мох? Но он - находил! Или так считал...
Помню, когда я от "страшенной" прежде времени сбежал - Гурьич усек, сразу
же к себе вызвал: "Стыдись, моряк!"
Помню, в городе уже, когда на время раскидало нас - Кошкин по сперме,
я в говне, - загулял как-то дней на пять, дома все расхерачил, в
вытрезвиловку попал. Не получилась жизнь! Повеситься, что ли? Брел, словно
на плаху, к себе домой. Мгла, мороз. И как последняя надежда - мимо Гурьича
решил пройти. Горит окошко! Мемуары пишет! Пришел. Сразу же чай поставил
(он один уже тогда жил), бутыль коньяку: "Не куксись никогда, не винись!
Сами же бабы этого не любят!" И действительно, жена моя, к какой-то жуткой
сцене приготовясь, страшно благодарна была, что я бодрый, веселый пришел!
"Мол-чать!" Сразу поняла, от кого!
Поэтому, ясное дело, мы сразу же ринулись назад, как только
восстановили отдел, Кошкин всю ценную сперму забыл, моментально примчался!
На темной пустой дороге бесшумно обогнал мощный "мерседес" с
непрозрачными стеклами. Вот это жизнь!
И вдруг, по-детски как-то запищав, к обочине свернул, дверца
распахнулась, выскочил водитель и, расстегивая на ходу ширинку, кинулся в
кусты... У всех свои сложности.
И сейчас последняя надежда - что у Гурьича Кошкин. Можем, конечно, с
ним долго куражиться, гоношиться, но когда нигде уже нету жизни - подавайся
к Гурьичу.
На булыжники свернул, затрясло. Машина какими-то рывками пошла -
видно, свечи закидало... Ну, дохлая!
Конечно, Кошкин - это фрукт! Помню, как он меня со спичками обвел,
когда решали, кому к замполиту насчет абстракционизма идти. Вокруг пальца,
можно сказать обвел!.. Но разве трудно - обойти вокруг пальца, если
человеку это приятно?
Конечно, нельзя не учитывать того, что Кошкин в меня уже не в первый
раз стрелял! Во второй
Когда мы под руководством Гурьича в Абу-Даби оказались, на известной
военной ярмарке, это и произошло. Как бы я, вырвавшись из суровой жизни
подо льдом в сказочную реальность, сорвался, загулял. Кошкин сварливо
требовал эту роль себе, доказывая, что у него в Вятской губернии четыре
поколения предков-алкоголиков, так почему же роль пьяницы поручена не ему?
- Именно поэтому! - Гурьич отрубил.
Но Кошкину тоже хорошая досталась роль: порывисто он вошел в грязный
бар, где я, окончательно уже опустившись, "выбалтывал тайны" за стакан
виски (а также джина, а также вермута, а также коньяка), и, сверкая
праведным челом, всадил в меня обойму "макарова"!
После он не раз говорил, что с огромным наслаждением это сделал!
А мне что? Свинцовый гроб... Потом - отпуск. Потом - награда нашла
героя. А Кошкину - шиш!
А вот и мыза Гурьича на мысу. Шикарное место. Как Гурьич говорит:
"Положено, как ветеринару войны".
Дом темный весь, словно бы сливается с темным морем, нет ничего,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг