подробность.
Батя не просто вытащил Андрея Львовича и погнал с собой. Он, кажется,
прилагал особые старания, чтобы Андрей Львович все время находился рядом,
все видел и слышал. Особенно новые персонажи Андрея Львовича захватили.
Чудеса вокруг его трогали даже меньше, чем проделки Гоши и забавы и речи
Зиновия.
- ...Живет Иван так, беду бедует, горе мыкает, но - женился заново,
похуже, правда, взял, детишек настрогал, как положено, уж какие там
получились, вдруг - бац! Наводнение! Речонка ихняя переплюйка несказанно из
берегов разлилась, и все Иванове семейство, и все хозяйство, и всю скотину,
и самый дом смыла. Остальным дворам урон нешибкий, а у Ивана - голь да
пусть. Да...
- Дай мне что-нибудь выпить, - попросил он, - если после Гоши с Батей
осталось.
При контузии пить совсем нельзя, но и терпеть больше он не в
состоянии.
- У меня отчетливое ощущение, что все это уже было со мною, - сказала
Елена Евгеньевна, передавая коньяк. - Да, я знаю, слышала от других, читала
тысячу раз. Ложная память, "дежа вю", синдром "однажды виденного"... Этот
лес, тьма, люди у костра. Этот поразительный свет из ниоткуда. Что же с
нами всеми будет, Мишенька? Ты знаешь, я почти не боялась там, в подвале, а
теперь боюсь. Что будет? Нам с тобой так много нужно сказать друг другу. Об
этой далекой стране, где мы были вместе - или только будем? - о песне,
нашей песне, да? Ведь у нас еще ничего толком не было... А знаешь, -
сказала она, всхлипнув, - у меня там муж погиб, убили, вот...
Он стиснул ей ладошку в ответ. Не открывая глаз, попытался продолжить
то, чем был занят, едва Павел объявил привал и стало необязательно
заставлять себя идти.
Вновь он обращался к НЕЙ, вызывал огненные строки, и это было как
биться в глухую стену. Ни буквы, ни картинки, ни звука.
- ...В третий раз наш Иван поднялся. Хоть и года уж не те, и
здоровьишко. Отрыл себе такую наполовину как бы землянку, бабешка какая-то
колченогая с ним прижилась, глядь - там и робятенок-другой. Хозяйство -
курей пара да коза лядащая, огородик... Но тут - во судьба-судьбина! -
землетрясение! Сроду в том в дремучем, в нашем то есть, краю ни про какие
трясения земли не слыхивали, а тут - на! Треш-ш-шына прошла а-глубоченная!
И надо ж такому быть, всех мимо, а Ванькина земля, с козой, женой, ребятами
золотушными и огородом - как есть ухнула. Ни вот столечко не осталось на
проживание бедолаге, и сам-то уцелел потому - к соседу ходил дратвы
занимать, седьмую заплату на обутку мастерить. Тут уж чего делать...
Павел встал, прошел, косолапя, к куче дров, выбрал полено потолще.
- Пашк! Что дурью мучаешься, которое тебе? - сказал Гоша
нетерпеливо. - Чем кончилось-то?
Обломок в половину ствола поднял из костра ворох искр. Вернувшись,
Павел сел по одну сторону с Андреем Львовичем, который слушал побасенку не
так внимательно, как все предыдущее. Может быть, он ее знал.
- Делать, говорю, осталось только идти топиться. Взобрался мужичок на
высокий по-над речкой утес, да ведь надо ж узнать, с чего житье-то
поломано. Помолиться напоследок тоже. Вот и говорит он так: "За что
караешь, Всемогущий! Жизнь моя у тебя на ладони. Грешил не больше других,
работал по мере сил, а то и сверх того, добывал хлеб скудный в поте лица.
На тебя не возроптал за беды мои, что посылал ты мне беспрестанно. А за
что? Теперь вот утоплюсь с горя, какая моя в том вина? Ответь хоть
напоследок, а?.." А тот ему сверху и говорит...
Он неторопливо положил кусок мяса на кусок хлеба и прожевал. Хитро
прищурился.
- Отодвинул руцею облачко и так отвечает: "Что ж, Иван, твоя правда.
Вижу я, хороший ты человек, и беды, тебе мною ниспосланные, в примете на
иных грешников, несуразны. Но... - Павел сделал полагающуюся паузу. - Но не
люблю я тебя!"
Все помолчали, переваривая.
- А! - сказал Гоша. - Точно, про нас. Га! Ну-ка, где там наши
граммчики, остались еще? Молодец, Пашка, а то я тут, правду сказать, как в
яме - ни черта достать не могу. Вот выйдем куда-нибудь, тогда уж...
- А мораль? - спросил вполоборота Андрей Львович. - Какую мы видим
здесь мораль?
- Такую, что с большим, я извиняюсь, прибором положить мне на то, что
кто-то там меня любит или не любит, если за ту любовь приходится
расплачиваться собственной шкурой. Самая естественная идея, не правда ли? -
Павел снова выдержал паузу. Он перестал придуриваться. - Но и ему с еще
большим прибором положить на меня. Или пусть даже - ей, в смысле ЕЙ,
Братка. Вот такая здесь мораль, мерсье-дамм, - закончил он в своем обычном
тоне.
- Ну, ты разъяснил, - сказал Гоша.
- Но послушайте, это же то самое, о чем я вам и говорил! - воскликнул
Зиновий Самуэлевич. Михаил судорожно вздохнул.
"Ну, что же ТЫ! - отчаянно думал он. - Где ТВОЙ обещанный лучик
надежды? Или не заслужил я? Никто из них не уйдет отсюда, это я понимаю.
Пусть. ТЕБЕ так угодно - пусть. Но оставь хотя бы ее. Ее одну. Оставь,
какой бы ни быть ей после того, что ТЫ с нею, с ними всеми сотворишь.
Прошу, оставь!"
- Миша, Мишенька, что с тобою? У костра, за разгоревшимся пламенем,
Андрей Львович встал во весь рост.
- Минуту внимания всем. Лена, особенно к тебе относится. Постарайся
держать себя в руках. С этого момента все вы считаетесь мобилизованными и
безоговорочно подчиняетесь мне как своему руководителю. Все вы помимо того,
что являетесь обладателями определенных аномальных способностей, еще и
граждане той страны, государства, на территории которого имеете честь
находиться. Если кто в горячке забыл, я напоминаю. В этом государстве
проблемами, подобными вашей, занимаюсь я. Смею уверить, достаточно
углубленно. Также уверяю, что ничего особо исключительного, в чем вас так
хотел уверить уважаемый Михаил Александрович, вы не представляете. В свое
время я ознакомлю вас с соответствующими материалами и сведу с людьми,
которым доступны и ваши возможности, и многие другие. Касаемо сообщений,
которые вам делал Михаил Александрович, я склонен считать это своего рода
навязчивой идеей, вызванной... переутомлением.
Сразу хочу успокоить, что все имевшие место трагические происшествия,
которым я был свидетелем или, возможно, бывшие с вами ранее, ни одному из
вас в вину поставлены не будут. Кроме Михаила Александровича, о котором
разговор особый.
О дальних планах пока говорить не станем, все узнаете, но вот Елена
Евгеньевна на свое положение, материальное и любое другое, не жаловалась...
до последнего времени. Ведь так, Лена? Кстати, подношение мое цело? Я уж по
возвращении тебе каталог дам, чтобы ты своими глазами прочитала, что это,
откуда и сколько стоит. А то бросаешься, как стеклом... и это я знаю, знаю.
Сейчас свертываем лагерь, все отдохнули, движемся в направлении
юго-восток, это самая ближняя оконечность леса. Там и до Старохолмска рукой
подать. Да, - сказал Андрей Львович, как бы спохватываясь, - к сведению
присутствующих, господин Верещагин, - кивок Павлу, у которого в руках уже
давно появилось по автомату, - полностью на моей стороне и разделяет все
вышесказанное. Это если кто-то захочет мне помешать. У меня все, я кончил.
Один автоматный ствол ни на миллиметр не отклонялся от прямой,
связывающей его с сердцем Михаила, другой обращен к Гоше и Зиновию.
Елена Евгеньевна неслышно ахнула.
- Паша, вы...
- Прости уж, Братка, так оно надежней будет. Я ведь давно этого
хотел, не говорил только. Леночка, не подумайте, я Миньке вреда делать не
собираюсь, он только на прицеле у меня побудет. Гоша, Зиновий, тоже не
рыпайтесь, я голыми руками вас сделаю. Гошка, слыхал, с приемчиками твоими?
А ты, Лена, знай, если со мной что, у меня рука и сама выстрелит, глупостей
не надо. Минь, подтверди.
- Да, - подтвердил он.
Елена Евгеньевна смотрела завороженно. Она уже не видела Павла, не
слышала его слов, как перед этим не слыхала и половины из говорившегося
Андреем Львовичем.
В ней вновь, но несравненно сильнее, возник и заявил о себе тот,
другой. Парализовал ее волю, оттеснил, отключил от принятия решений.
Первый ручеек энергии, путь к свободе, возвращению, потянулся от тучи
вниз и, незримый, стал на ощупь тыкаться, отыскивая свою так долго
ожидаемую цель.
Три других ручейка готовы были излиться к нуждающимся в них. Туча
была так далека от людских драм.
- Да ты не огорчайся, Братка, - позвал от костра Павел, - вспомни, я
обещал тебе, что костлявую мы обдурим, и при тебе Леночка останется. Мне -
что поделать - ближе то, что Андрей предлагает. Полная, мне амнистия за то,
что с ним пошел и вас поведу, да и против твоей НЕЕ, даже если на самом
деле существует ОНА, защиту обещает. Пора мне из нелегалов-то, как думаешь?
Ты-то мне про свои "Девять-один-один Всех Миров" заправил, так?
- Так, - пошевелил Михаил склеившимися губами.
- Я иногда бываю серьезным, Братка, ты знаешь. Живая собака лучше
мертвого льва, как ни крути.
Андрей Львович оказался рядом. Внимательно вгляделся в Лену, поводил
пальцем ей перед глазами. Реакции не последовало, тогда он слегка коснулся
ее щеки. Она вяло отстранилась.
- Чего вы добились, Михаил? Куда вы их привели, к чему? Пока никто не
слышит, - спросил он тихо, - что это за место? Или не знаете сами? Мне
почему-то кажется, что знаете. - Он поднял корявый сучок, сверкающий, как
новогодняя игрушка. - Что-то вроде Святого Эльма?
- Мне жаль разочаровывать вас, Андрей. - Голову все сильней сжимал
обруч. Ладонь Лены превратилась в кусок жгучего сухого льда. - У вас ничего
не получится. Ваша речь прозвучала бодро, хоть и не совсем правдиво, но
существуют вещи, которые вам недоступны, и с этим действительно надо
смириться. Есть и совсем запретные вещи. Как правило, вы, люди, понимаете
их слишком поздно. Архимед и солдат. Ньютон и его безумие. Эйнштейн и
теория единого поля... правда, он успел уничтожить свои работы, потому и
протянул еще, получил отсрочку. Клонирование человека и пятеро из той
лаборатории в Литве. Моя эрудиция весьма поверхностна, я привожу самые
расхожие примеры, вы знаете гораздо больше и наверняка придумали каждому
подходящее объяснение.
Но в нашем случае вы столкнулись с совершенно иным. Убеждены вы в
чем-то или нет, это абсолютно все равно. Будет так, как будет, и вы можете
только надеяться... и я вместе с вами. Но не обманывайте себя. А впрочем, и
это все равно.
Он устал, ему пришлось передохнуть. Мучила жажда, но уже не осталось
никого, кто подал бы ему глоток воды.
- Мертвый лев лучше живой собаки, Андрей. Собака всегда будет
завидовать льву, потому что она только собака, а он - лев, пусть и мертвый.
Цербер закрыл глаза и поэтому больше ничего не видел. Лишь бормотание
одного из них, окончательно впавшего в прострацию:
- ...Зло, зло, сколько зла. Ему будто нарочно помогают плодиться,
множиться. Со всех сторон. Зло стало игрушкой, аттракционом, оно всюду,
везде. Все как сорвались с цепи. Количество добра и зла на самом деле можно
изменить, обращаясь к тому или другому. Неужели зло стало так
притягательно?
Говорят, мы живем много жизней, и тот, кто в прежней чем-то
провинился, попадает к нам, сюда, чтобы в мучениях нашего бытия искупить.
Если отпускают - значит, искупили? И в чем был грех?
Мне даже не пришлось настраиваться, как это бывало всегда. Три
огромные колючие искры слетели - и те три дома загорелись. Я никогда не
видел таких искр. И сразу - тот странный сон. Меня укутывали, укутывали
холодными покрывалами, и это мне было очень, чрезвычайно приятно. Никаких
иных ощущений, понятий, кроме, пожалуй, одного: полная убежденность, что
там вообще никогда не бывает огня...
А потом Мир содрогнулся.
Ручейки нашли свои цели, свились в единый поток, обрушились
водопадом. Слышимое ухом и видимое взглядом - суть внешнее, только вершина
айсберга, но и этого было довольно.
Раздвинулось безмятежное доселе небо, раскололся застывший воздух.
Глава 50
Чувство солнца под веками было до такой степени прекрасно и чисто,
что он специально наслаждался им несколько минут. Медленно, не вдруг
вспоминал он, как это бывает - просыпаться просто от солнца, бьющего в
закрытые глаза.
Затылок, спину, ягодицы кололо, он спал на земле. Втянул ноздрями
воздух, терпкий аромат соснового бора. Поднес к глазам взъерошенную
прошлогоднюю шишку. Темно-коричневые загнувшиеся чешуйки похожи на ту
стальную заусеницу, через которую он смотрит на... целится в... Где это
было? Прочь! Прочь тебя! Шишка полетела в сторону.
Ранний день приветствовал его. Все удивляло, все было свежим и новым.
Шум крон мачтовых сосен, синий клочок неба меж ними. Невидимые пичуги
щебечут свое. Мотылек на тонком неверном цветке, бархатный ковер хвои с
россыпью шишек. По раскрытой ладони спешит сердитый муравей.
Он прислонился затылком к корням могучей сосны, волосы слегка
слиплись смолой. К ноге и боку прикручена доска, на другом бедре давит
повязка повыше, в паху, но голова свободна, и боли он не ощущал. Боль
осталась в колене, но притупилась.
Он лежал один. Нигде - перевалился, чтобы осмотреть кругом - никого,
никаких следов костра, вообще никаких следов.
Некоторое время он размышлял над тем, что бы это могло значить, но
радость, переполнявшая его, вытеснила эти мысли. Прочь заботы, прочь
воспоминания! Вы не нужны ему.
Однако что же его все-таки разбудило?
Хватаясь позади себя за корявую кору, он подтянулся и встал, и это
удалось ему без большого труда. Постоял, обнимая обеими руками бугристый
ствол, страшась, вернется ли головокружение, но оно не возвращалось, а к
изредка шевелящемуся в колене ржавому винту можно было притерпеться.
Возник вопрос, в каком направлении теперь идти. Лес, куда ни глянь,
был одинаков, светел. Ни тропки не рассекало девственной нетронутости хвои
на земле. Отчего-то он затруднился даже определить стороны света.
Он еще ломал голову, когда до него донеслось пение.
Под плакучими ивами -
вода, вода, вода.
За снегами, за зимами -
луга, луга, луга.
Над ночной тишиной
месяц лег золотой.
Месяц...
Яркое пятно рубашки появлялось и пропадало меж стволов, выстроенных,
как почетный золотой караул.
Она шла очень долго, показалось, что нарочно дразнит его, обходя
кругом. Ее появления и исчезновения гипнотизировали, как жреческий
хрустальный шар. И все же он готов был смотреть и смотреть, ловить их,
упиваться ее походкой, ее немножко неуверенной улыбкой, потому что теперь
она и весь этот начинающийся с радости день принадлежат только ему и
останутся навсегда.
- Я принесла воды, пей.
Играет драгоценными высверками шар прозрачного солнца у нее в
ладонях. Солнце, рассыпаясь, брызжет из него.
- Пакет кто-то обронил у родника, я сполоснула, он чистый.
- Это ты? Правда ты?
- Кто же еще. Самые крупные дырки пришлось зажимать. Пей, мой
хороший, не то все выльется.
Холодная чистая утренняя струя оживляет высохшее горло, орошает
спекшиеся губы.
- Ты что-нибудь помнишь?
- Нет. Только твою руку - и все. Они там что-то говорили, а потом -
как обморок. Я проснулась уже тут, с тобой, а никого нет.
- Может, это какое-то другое место?
- Да нет же. Как бы я нашла родник, он рядом, крохотное озерцо, мы
проходили, но ты не обратил внимания, тебе было очень плохо. Удивительно,
ничего не осталось, даже кострища. Как тебе сейчас, милый?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг