уходили, гордо посмеиваясь.
Но тут долгое ожидание родило ярость - меня, взрослого мужика,
собиралась изметелить какая-то шелупонь.
Они, как это водилось у тогдашней шпаны, перед избиением собирались
немножечко потрепаться, но я не дал. Я устроил им представление, хотя, как
сейчас понимаю, вполне мог бы обойтись и без него. Ярость во мне бурлила -
для нерешительных это кайф.
Я принял стойку карате, которую хорошо знал по многим боевикам, но
которая в тогдашнем СССР только-только входила в моду, и дико завизжал.
Шпаненки оторопели.
Меня завел мой собственный визг. Я неуклюже подпрыгнул и, подгоняемый
нарастающей злобой, бросился на Грузина. Больше никакого карате, слава те
Господи, не понадобилось.
Слабые и непривычные к бою детские мускулы вспомнили вдруг уроки
будущих драк, и я стал месить мерзавца. От неожиданности он даже не
сопротивлялся, даже не ставил элементарных блоков, защищая лицо локтями. Он
сломался моментально, я мог сделать с ним все, что хотел. Он, вообще не был
бойцом, эта тощая жердь Грузинский, его счастье, что я тоже не был бойцом.
Ну, почти не был.
Он с размаху упал затылком на асфальт и завопил тоненьким, высоконьким
голосочком, призывая на помощь свою шпану. Те, опомнившись от шока,
набросились было на меня, но я, по-прежнему, кажется, визжа, вскочил,
обернулся к ним, и они при моем виде затормозили.
Женька хлюпал и возился где-то далеко внизу на асфальте, ярость быстро
улетучивалась, а вместе с ней сила. Я скорчил ужасающую рожу и пошел на
шпанят, те попятились, я прошел мимо. Все-таки я был совсем еще малек,
несмотря на взрослый мозг, потому плакал.
Вообще, школьный период - особая статья в моих жизнях Сурка. Там со
мной всегда происходили примерно одни и те же события, отношения с одними и
теми же людьми жизнь от жизни менялись мало, если только я не пытался
намеренно, как в случае с Грузином, изменить их. Кстати, в тот раз я,
конечно, их изменил, но, в принципе, они, как были, так и остались
враждебными. Женька стал меня побаиваться, но он даже теоретически не мог
оставить меня в покое - много раз после того меня встречала его шпана, один
раз я бежал, все остальные был бит нещадно, на хорошую драку моей ярости уже
не хватало. Зато я отыгрывался на Грузине уже в школе, где он был один, без
поддержки своей голоты. Это было рациональное решение, умственное. Я,
взрослый мужик, давно прошедший полосу драк и почти ее забывший, поставил
перед собой задачу и по мере сил старался ее выполнять. Я нападал на него
везде, где только мог, меня не смущали никакие свидетели, никаких
предварительных разговоров я не признавал, равно как и правил честной борьбы
- бил куда попало, норовил размозжить яйца, выткнуть глаз или, подобно
Тайсону в знаменитом бое с Холлифилдом, откусить ухо, бил и в спину, и в
лоб, и только относительная слабость моих мускулов да холодная НАМЕРЕННОСТЬ
нападения, напрочь лишенного той ярости, что посетила меня на ступеньках
школы, лишала мои действия убийственного или даже просто калечащего эффекта.
Я надеялся тогда, что ярость придет в процессе, но этого никогда не
происходило - в общем-то, я нервничал и скучал.
Женька старался поддержать реноме, он был сильнее, валил меня иногда
одним ударом, но, дурак, добить не пытался, а потому я вскакивал, визжа и
плача, и снова принимался за реализацию плана. Шпана, им науськиваемая,
начала если не бояться, то, как минимум, уважать меня - получил, уйди, да и
мы уйдем, в тебя не плюнув, и вообще авторитет Грузина стал резко падать.
Шпана не помогала, я нападал снова и снова.
Учителя обо всем знали, конечно, однако не вмешивались, и, как мне
кажется, с большим интересом следили за ходом нашего поединка. Болея
исключительно за меня, потому что Грузин своими выходками их достал. Не было
тогда такого слова - "достал".
В конце концов он стал дергаться при виде меня, и родители перевели его
в другую школу, а я стал неприкосновенным. Хотя неприкосновенность эта была
для меня - как проездной кондуктору.
Голый кондуктор бежит под вагоном. The naked conductor runs under the
carriage. I iron by the iron iron. Don't trouble trouble trouble till
trouble troubles you. Но это так, к слову.
Собственно, неприкосновенным, если не считать конфликтов с Грузинским,
я был практически во всех школьных периодах моих жизней Сурка. Меня,
конечно, принимали за своего, я вообще по натуре общительный и приятный
парень. Но их пугали мои особенности, в частности, мое свойство
предсказывать будущие события. Мало того, что я не удерживался и каждый раз
предсказывал им войну в Афгане, а потом череду смертей генсеков, безошибочно
угадывая преемников, мне довольно часто удавалось быть пифией и местного
масштаба. Поначалу, в первых жизнях, это получалось у меня не так чтобы и
очень хорошо, потому что, как выяснилось, я мало что помнил о школьных
временах, но потом я выучил их наизусть с точностью до одного дня и иногда
позволял себе развлечение.
Василь Палыч, которому я в каждой жизни Сурка неизменно, но косвенно
признавался в своей особенности, безуспешно добиваясь ответной реакции, при
каждом моем пророчестве косился на меня, то весело, то удивительно мрачно.
Остальные реагировали порой с восторгом, порой нейтрально (ну, подумаешь,
предсказал, мы еще и не то видели!), но всегда с некоторой опаской. Учителя,
исключая Василь Палыча, делали вид, что все нормально и вообще ничего не
происходит, и они вообще ничего не слышали - уж что они между собой про меня
жужжали, я так и не выяснил, да и не собирался никогда.
Один минус жизни Сурка - из-за Иришки мне ни разу не удалось влюбиться
по малолетству. Романтические волнения пубертатного периода снизились до
уровня обычного сексуального голода, правда, очень сильного. Я его без
особых трудностей удовлетворял, причем начал я это делать намного раньше,
чем в первой жизни. Чрезмерных ожиданий, свойственных подростковому
возрасту, у меня, естественно, не было, я знал, чего от постели ждать.
Но за некоторыми исключениями типа только что описанного, жизнь несла
меня по своему течению точно так же, как и в самый первый раз, до убийства.
Изменить в ней что-нибудь кардинально было довольно трудно, требовались
серьезные усилия, на которые я ленив. Да как бы вроде и ни к чему.
Исключения составляли "точки бифуркации", то есть те моменты, когда от
принятого решения или даже просто от какой-то мелочи типа порыва ветра или
просто оброненной газеты зависит течение всей твоей будущей жизни. У меня,
во всех моих без исключения жизнях Сурка, таких точек было на удивление
мало. Скажем, в школьном периоде я их насчитал всего три, да и то насчет
одной я по-настоящему не уверен. Тут, правда, следует уточнить, что моя
жизнь вообще представляет собой исключение из правил, поэтому в качестве
примера ее приводить нельзя. Но тем не менее, мы все с вами прекрасно отдаем
себе отчет в том, что человеческая судьба быстро набирает инерцию и всяким
неожиданностям, незапрограммированным поворотам мощно сопротивляется - я,
конечно, не имею в виду упавший с неба кирпич, автокатастрофу или тому
подобные инциденты. Вообще я заметил, что количество точек бифуркации
зависит в первую очередь от характера человека и только во вторую - от
высоты занимаемого ми положения. Насчет этих двух пунктов я мог бы говорить
долго, но рассказ о другом.
Не знаю, стоит ли, но хочется рассказать об одной подробности, к теме
имеющей непонятное отношение. Дело в том, что довольно скоро в школьных
периодах моих жизней Сурка я начал заниматься тем, что позднее назвал
шлифовкой поведения. Тут странная вещь - будучи совершенно взрослым, даже
несколько умудренным мужиком в мальчишеском теле, я часто ловил себя на том,
что совершаю дурацкие, совершенно мальчишеские поступки. Я, потаенно
хихикая, подкладывал приятелям кнопки под задницы, дергал девчонок за
косички, подставлял им подножки и вообще участвовал в великом множестве
шалостей, которых взрослый человек ни за что бы себе не позволил. Возможно,
мальчишка, тело которого я узурпировал (мое собственное, заметьте!),
стучался наружу, пытался одолеть меня, но я не думаю. Думаю, что наоборот,
во мне, как и во всяком другом, дремлет несмышленый человечишко нескольких
лет от роду, а вся наша возрастная умудренность, весь наш так называемый
жизненный опыт - ничто перед его неистовым желанием побыстрее все увидеть,
все пощупать, все попробовать, увидеть все земли, отыскать все клады... Вся
наша взрослость с этой точки зрения есть не что иное, как последовательная
серия более или менее успешных попыток поглубже запрятать и без того глубоко
запрятанные разочарования.
Так или иначе, но в первых классах я довольно много шалил и даже имел
двойки за поведение. Но шлифовка этого самого поведения, которой я
старательно занимался на протяжении то ли десяти, то ли пятнадцати жизней
Сурка, касалась вовсе не моих шалостей, а мелких пакостей и даже
микроподлостей, творимых мной время от времени по причинам, которых мое
сознание отказывается не признать известными. Микроподлость - неправильный
термин, как и микробеременность. Подлость есть подлость, и я за собой ее, к
сожалению, признаю. Я просто имел в виду очень мелкие, почти незаметные
глазу предательства. Они меня огорчали.
Было несколько таких моментов в школьном периоде моей самой первой
жизни, и я их потом всегда стыдился. Удар исподтишка, мелкое воровство,
совершенно ненужное и противоречащее вбитым в меня правилам, мелкая
трусость, из-за которой я не защитил своего приятеля, которого били за то,
что он еврей... Сюда же относились и мои конфликты с Грузинским, хотя здесь
я не трусил, а просто спускал ему удары и оскорбления. Словом, набиралось
штук пять-восемь поступков, которые я очень хотел исправить.
Исправить их оказалось очень легко и без особого урона для физиономии,
если не считать удара в глаз от Шляпы (Витальки Шляпугина, который дружил с
Грузином), - он бил на перемене Борю Зильберштейна, брата Нели Певзнер, за
то, что тот еврей, и без предупреждения получил от меня по сусалам. Я был
тогда разъярен, но не настолько. Опомнившись от изумления, Шляпа принялся
было давать мне сдачи, успел поставить мне фонарь, но тут появился завуч,
грозная и злобная Алевтина Сергеевна, которая и спасла меня от неминуемой
экзекуции.
К моему удивлению, сразу же оказалось, что подобных, правда, более
безобидных, пакостей я совершил куда больше, чем помнил. Я, например...
впрочем это уже мое совсем личное дело. В общем, гадил. Мелочей набиралось
множество, я не успевал их отслеживать, а, справившись с одной, тут же
натыкался на другую. Я оказался совсем не таким хорошим человеком, как о
себе думал. Иногда заусенцы, как я их называл, оказывались совсем новыми, их
автором был уже не тот, довольно симпатичный, но одновременно и
мерзопакостный пацан, которым я был в первую свою жизнь, а взрослый
тридцатисемилетний мужик с репутацией до наивности честного, доброго, что
называется, "хорошего" человека. На самом-то деле я хорошо понимал, что этим
определениям отвечаю не полностью, но даже и в страшном сне я не мог
вообразить себе, насколько не полностью.
Откуда что берется - на многие мои жизни Сурка я, человек по жизни
бесхребетный, поставил себе главной целью на время школьного периода
полностью отшлифовать свое поведение и, надо сказать, большого в этом
прогресса достиг. У меня время было, не то что у вас, прочих. Я полностью
избавился от приступов мелкой клептомании (о которой прежде даже совершенно
не помнил), превратил боязливость в разумную осторожность и научился не
медлить более секунды (это было самое сложное), прежде, чем вступиться за
несправедливо обиженного; приступы скупости, всегда неожиданные и отнюдь не
такие редкие, как мне до того мстилось, я почти полностью победил... словом,
микроскелетов в моем школьном шкафу за те 10-15 жизней Сурка существенно
поубавилось.
Я до сих пор иногда задумываюсь, в чем была действительная цель столь
долгой и упорной шлифовки, и ответа не нахожу. Точней, у меня есть несколько
довольно убедительных объяснений, но ведь известно, что когда есть десять
объяснений какому-то поведению, то верным оказывается одиннадцатое. То есть
про себя-то я давно решил, что знаю, в чем дело.
Это трудно объяснить. Я знаю точно, что это не просто стремление стать
лучше, что, скорее всего, это вовсе даже не стремление стать лучше, а
какое-то другое стремление - может быть, выглядеть лучше в своих собственных
глазах только. Возможно, причины лежат еще глубже, во всяком случае, это
объяснение меня не очень устраивает. Знаю одно - меня испугало количество
заусенцев, микрогадостей, совершаемых мной в детстве. Испугало по-настоящему
- все это, показалось мне, было напрямую связано со зверскими убийствами,
какими неизменно заканчивалась каждая моя жизнь Сурка.
А иногда мне кажется, что все проще - мне просто нужна была цель, все
равно какая.
О Рогатом и, тем более, о его поисках школьном возрасте было
задумываться как-то и рановато. Чем заняться в будущем после школы, я
примерно догадывался, так что школу мне нужно было просто пересидеть. А
просто сидеть скучно.
Я уже, кажется, говорил, что каждый раз, то есть по одному разу за одну
жизнь, я словно бы невзначай выдавал себя Василь Палычу, который так и
остался для меня полной загадкой. После чего Василь Палыч то звал меня к
себе, то заводил разговор где-нибудь в пустом коридоре и задавал
какой-нибудь странный для постороннего уха вопрос:
- Сколько тебе лет, Сирожа?
- Тридцать семь, - отвечал я, даже если мне исполнилось тридцать
восемь.
Или:
- Ты не знаешь, Сирожа, что случилось в семьдесят девятом году?
- Афган, - говорил я, прекрасно помня, что на дворе семьдесят восьмой
год.
Или однажды:
- Сирожа, посмотри на меня. Ты физиком-то был когда-нибудь? Или так?
- Нет, - ответил я застеснявшись. - Меня в Физтехе на устной математике
прокатили.
Я соврал и сказал правду одновременно. Я имел в виду свою самую первую
жизнь.
- Что ж так? (это был первый и единственный раз, когда Василь Палыч
задал мне не один, а два вопроса)
- Пятерку зажилили. Я все правильно отвечал, но, говорят, мямлил. А я
не мямлил, я просто очень боялся ошибиться и по три раза каждый раз себя
проверял. Так они промучили меня часа три, потом дали задачку на определение
геометрического места точек, я решил, а они сказали, что неправильно, и
соврали.
- Они ни причем, - сказал в ответ на мою жалобу Василь Палыч. - Надо
было усе сдавать на пятерки, а ты мог. Всегда надо усе сдавать на пятерки.
Ну, иди.
Больше того я вам скажу - это был самый длинный разговор, которым
удостоил меня наш любимый, наш потрясающий Василь Палыч, про которого
говорили, что раньше он работал физиком в каком-то секретном ящике, но
почему-то вдруг эту карьеру бросил (я не понимаю, как можно такую карьеру
бросить), ушел в школу, там поразительно быстро по советским меркам получил
звание заслуженного учителя РСФСР. Так, простым учителем физики, до самой
глубокой пенсии, он и остался, пока не умер в восемьдесят пятом году в
сортире от кровоизлияния в мозг.
Обычно, когда он заговаривал со мной, то задавал, как я уже говорил,
всего лишь один из своих странных вопросов, и больше к этой теме не
возвращался, как я ни намекал. Ко мне он отношения не менял, но порой я
ловил на себе его чуть испуганные и ревнивые взгляды.
Однажды, задавая свой очередной (в моей очередной жизни Сурка) вопрос,
он сказал:
- Сирожа, а чем закончился Горбачев?
- ???, - не понял я.
- Я что имею в виду, - уточнил Василь Палыч. - Я имею в виду, что было
после Фороса?
- А, - сказал я, несколько удивившись, но до конца не поняв. - После
Фороса. В девяносто первом. Путч был, танки в Москву пришли. Смешной путч,
ей-богу. Потом коммунистов прижали, Совок распался, и все наперегонки стали
устраивать демократию. Трудно было, но потом...
- Ну, иди, - довольно улыбаясь, отпустил меня Василь Палыч.
Так я понял, что сведения Василь Палыча о будущем нашего мира
заканчиваются августом девяносто первого года. Что было странно, поскольку я
уже знал, что он умрет значительно раньше.
Так и остался для меня наш Физик неразрешенной загадкой - ничего я о
нем не понял, никакого ключа он мне не дал. Понял только, что я не один
такой в этом свете, хотя нас, судя по всему, очень мало. Мы - раритеты.
Которых никто не охраняет и которых изо всех сторон бьют.
Даже когда я еще не понял про Иришку, для меня главным почудилось -
найти цель. А цель, она какая? Например, главной целью, уже после моего
второго убийства, стал, конечно, Рогатый, хоть я даже и не знал в ту пору об
его кличке. Кличку узнал много позже, поначалу-то он посещал меня убийствами
исключительно лично и регистрационных данных своих не сообщал. Кличку
"Рогатый" я узнал много позже, когда он стал порой подсылать ко мне своих
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг