В это время крик в кабинете неожиданно оборвался. Наступившая тишина
показалась еще более страшной, зловещей. Потом заговорил Виктор.
Вера Александровна прислушалась. Он никогда не говорил так с отцом.
Сперва сдержанно, сухо, затем в его словах зазвучали страсть и гнев.
Горнова порывисто распахнула дверь.
Она увидела тучное тело отца, ослабевшее и глубоко погрузившееся в
кресло, лицо и шею, налившиеся кровью, распахнутый ворот широкой блузы.
Это было так страшно... Особенно страшен был этот ворот, открывший
старческую высокую грудь.
Отец тяжело дышал.
- Папа!
Она подбежала к отцу. Потом повернулась к мужу,, который сидел у
стола, и нервно стучал пальцами.
- Витя! Что случилось?
Горнов пожал плечами.
Подставив низкую скамейку, она опустилась у ног отца и стала осторожно
гладить его большую ослабевшую руку. Недоумевающий, печальный взгляд ее
прекрасных глаз переходил с отца на мужа.
"Вся на стороне отца", - с горечью подумал Горнов и, взяв со стола
свой проект, вышел из кабинета.
Бекмулатов открыл глаза.
- Вынь из стола круглый футляр, - проговорил он слабым голосом,-и
покажи ему...
Футляр этот был хорошо памятен Вере Александровне. Он был заказан
Ахуном перед отъездом Виктора Николаевича в Москву, в институт атомного
ядра. В день разлуки отец вложил в этот футляр, обтянутый внутри
темнозеленым бархатом, карту Мира-Кумов и серебряную пластинку с надписью:
"Милый сын, помни этот день. Вернешься, будем работать вместе. Пусть мечта
наша превратится в жизнь". Этот футляр Ахун отдал сыну. Когда Виктор
окончил институт, футляр стал общей семейной реликвией.
Измаил Ахун снова закрыл глаза и затих.
Вера Александровна осторожно вышла из кабинета. "Витя, наверное, в
саду у тополя",-подумала она и быстро направилась туда.
В минуту раздумья Горнов обычно шел в парк и сидел возле высокого
пирамидального тополя, который посадил когда-то в детстве.
Это было двадцать семь лет назад. Ему было тогда всего восемь лет.
Измаил Ахун вел на этом месте, где сейчас раскинулся оазис, буровые
разведки. Экспедиция искала пресную воду.
Витя, тайком от Измаила Ахуна, привез в пустыню небольшую тополевую
веточку и воткнул ее в песок.
Скрывая от всех свою тайну, он терпеливо взращивал первое дерево
будущего оазиса. Пески, жар и ветер доставляли мальчику много хлопот и
огорчений. Не раз он находил свое деревцо почти до верхушки засыпанным
песком. Руками он разгребал горячий песок, прилаживал над деревцом шалашик
из веток саксаула, вспрыскивал поблекшие листья и отдавал своему питомцу
воду, которую брал себе для питья. Жизнь этого деревца в то время казалась
ему важнее всего на свете.
Веточка, наконец, пустила корни. В тот день, когда пз скважины
вырвались струи пресной воды и весь лагерь ликовал, празднуя победу, Витя
взял за руку Ахуна и повел к деревцу.
Позднее, уже юношей, Горнов, прилетая в Бекмулатовск, всегда приходил
в эту глухую часть парка навестить своего питомца. Вместе с Верой они
подолгу просиживали здесь на скамье против тополя и мечтали о том, как они
будут строить водоносные шахты, поднимать новые реки из подземных глубин. А
отец их долго, долго будет вместе с ними.
- Витя, ты здесь? - окликнула Вера Александровна, заметив силуэт возле
тополя.
- Как отец?
- Он заснул. Но он так страдал. Скажи, что произошло между вами?
- Об этом долго рассказывать. Пройдемся по аллее.
Они пошли вдоль пруда. В черной воде светились звезды. Из пустыни
тянуло холодом. Через густую листву кое-где проскальзывала звездочка, и
опять все сливалось в непроницаемую тьму ночи.
- Тебе холодно? - спросил Виктор Николаевич, обхватив рукой плечи
жены. - Но как ты дрожишь, не вернуться ли в комнату?
- Нет, нет,-проговорила Вера Александровна.
- Подожди здесь, я отыщу лодку. На воде теплее.
Виктор Николаевич свернул к отлогому берегу пруда. Парк совсем затих.
Только где-то из кустов доносился свист цикады. Воздух рассекали
фосфорические огоньки ночных бабочек.
Скоро послышался всплеск весел. Горнов подтянул лодку, Вера
Александровна села.
Лодка бесшумно отплыла от берега.
- Теперь тепло?
-Да, да.-Вера Александровна опустила руку в воду. - Какая теплая...
- Вот об этом я и пишу в своем проекте, - сказал Виктор Николаевич
задумчиво. - Пруд это маленький аккумулятор тепловой энергии солнца. Днем
он поглощает эту энергию. Сейчас он отдает ее обратно. А представь себе
водный аккумулятор площадью в семьсот-восемьсот тысяч квадратных
километров? Какое огромное количество тепла он будет поглощать и удерживать
в себе! Этим теплом можно будет обогревать почти весь север.
Еще не понимая замысла мужа, Вера Александровна спросила:
- Но как же думаешь ты переправлять это тепло?
- Не спрашивай меня сегодня, - попросил Виктор Николаевич. - Скоро,
очень скоро я тебе все сам расскажу. Размолвка с отцом меня взволновала. Он
сказал, что я перескакиваю через пять столетий! А мне кажется, что мы уже
сейчас можем ставить такие проблемы.
- Но сам ты веришь в осуществимость проекта? - тихо спросила Вера
Александровна.
- Верю ли я? - в раздумьи проговорил Виктор Николаевич. - Я собрал
консультации от множества ученых самых различных специальностей. Конечно,
трудно предвидеть все. Я думаю об этом день и ночь, и голова моя порой
раскалывается на части от всяких сомнений н возможных возражений.
Вера Александровна склонилась к плечу мужа. Она понимала его решимость
и сомнения. Так было v тогда, когда он работал над открытием нового
ядерного горючего-койперита.
- Помирись с отцом, - сказала она, коснувшись его руки.-Не действуй
так резко. Он поймет в конце концов. Я знаю.
- Но и ты помоги мне в этом. Его крик и гнев вызывает во мне
раздражение. Сегодня я говорил с ним нехорошо.
Горновы вернулись домой поздно. Вера Александровна несколько раз
осторожно подходила к кабинету отца и приоткрывала дверь. Измаил Ахун спал,
сидя в кресле. вон был тревожный. По временам он начинал беспокойно
двигаться, из груди вырывалось тяжелое дыхание.
С глубокой нежностью и грустью Вера Александровна смотрела на отца.
РАЗДУМЬЕ
На следующее утро Виктор Николаевич улетел в Чинк-Урт, оставив жену с
Измаилом Ахуном.
За всю свою жизнь он ни разу не переживал такого чувства одиночества.
"Кaк мог я так резко говорить с отцом, - думал он, ходя по кабинету
взад-вперед. - Всю жизнь я вырабатывал характер, самообладание. И все это
разлетелось ири первом столкновении с человеком, не согласным со мной.
Отстаивать свой проект криками и злобой! Если бы я сдержал себя, постарался
бы спокойно рассказать отцу свою идею, он понял бы, меня... Характер отца,
как природа пустыни: то жжет огнем, то обдает холодом, то издает тихий
шелест песка, то обрушивается ураганом и сметает все, что попадается на его
пути. В последнее время он стал особенно горяч и вспыльчив. Но это понятно.
Сколько сил он потратил на борьбу с теми, кте не понимал или не разделял
его идеи.
Всех, кто стоял на дороге к осуществлению его планов, кто за сухими
цифрами, за бухгалтерскими расчетами не видел огромной пользы, которую
принесут новые реки, отец ненавидел или презирал;
А может быть этим-то чертам его воинствующей натуры и обязаны своим
существованием и парк, и оазис, и многое, что создали мелиораторы под его
руководством.
Ведь против его проектов восставали сотни крупных ученых. И все это
снесено энергией, упорством, огромным трудом и знаниями людей, таких же
сильных, смелых и упорных, как он... А сегодня отец отнесся ко мне так же,
как всю жизнь относился к врагам своей идеи..."
Виктор Николаевич остановился, опустил голову. Затем снова зашагал по
комнате.
- Отец сказал: "Ты перескочил через пять столетий". Значит он не
считает мою мысль несбыточной фантазией. Значит, по его мнению, через пять
столетии переделка климата страны все-таки будет возможна. Но почему через
пять столетий? Чего не хватает нам для того, чтобы начать строительство
сейчас же? Энергии? Энергия будет в количестве, какое потребуется. Техника,
машины - дело изобретателей. Кадры? Они есть. Чего же нам не хватает?
Виктор Николаевич прошел в сад. Тихо журчали струйки фонтанов, в
кустах роз и жасминов слышался тонкий писк колибри. В этой тишине чувство
одиночества было еще тяжелее.
"Если бы отец понял меня, мы работали бы вместе".
Мыслями он перенесся в Бекмулатовск. Как любил он с малых лет кабинет
отца, устланный мягкими коврами! Любил большой массивный стол, за которым,
склонившись над бумагами, сидел отец, всегда в широкой полотняной блузе.
А он, Витя, притаясь где-нибудь в углу и почти не дыша, с каким-то
благоговением следил за его движениями, прислушивался к шелесту бумаги.
- Ты здесь? - ласково спрашивал отец.
И Витя бежал и смело вскарабкивался к нему на кэлени.
- А что ты пишешь? Опять о реке? Какая она будет? Большая? -
забрасывал он Измаила Ахуна вопросами.
Он по опыту знал, что пока у них идет разговор о реках, отец не пошлет
его спать.
Измаил Ахун начинал говорить. Ласково, тихо звучал его низкий басистый
голос. И они мечтали.
- Ты будешь после меня строить новые реки?- спрашивал отец.
- После тебя не хочу. С тобой хочу.
Витя обхватывал руками широкую шею Измаила Ахуна и крепко прижимался к
его щеке.
"И всему этому конец, - думал Виктор Николаевич, шагая между кустами и
фонтанами сада. - Конец дружбе, быть может, конец любви".
Он знал натуру своего воспитателя. Упорную и яростную, часто гневную с
теми, кто вставал у него на дороге... Скорее бы прилетала Вера...
Она снимет с души его тяжесть, которая давит его. Может быть, она и
примирит его с отцом.
Вечером, когда спала жара, Виктор Николаевич вышел из дома.
Невдалеке, среди голого каменного плато, высилось огромным массивом
серое здание лаборатории.
В гладких стенах этой металлической громады не было видно ни дверей,
ни окон. Мрачность самого здания и местности вокруг него усиливалась
окружавшими лабораторию черными колоннами с нарисованными белыми черепами.
Когда ночь поднималась из глубоких трещин каменного плато, когда
черная тьма вбирала в себя силуэты далеких горных хребтов Порет-Дага, дом
института Академии наук оставался наедине с этим угрюмым серым зданием.
Тогда просыпались таинственные звуки ночи. Легкий, едва слышный шелест
песка, потрескивание раскаленного за день камня, беззвучный полет мышей.
А на черных колоннах холодным фосфорическим огнем загорались черепа и
грозные предупреждающие слова: "Не подходи! Смертельно!"
В тишине ночи слышалось тихое жужжание невидимого электромагнитного
кольца, которое опоясывало пространство вокруг здания.
Черные столбы с черепами и грозными надписями и это несмолкаемое
жужжание говорили о том, что кусок уплотненной материи, замурованный в
стенах серого здания, лежит под надежной охраной.
Открытие Горновым нового радиоактивного элемента-койперита в последнее
время было в центре внимания ученого и технического мира.
К радиоактивным элементам - торию, урану, еще недавно стоявшим наверху
Менделеевской таблицы, было присоединено более трехсот искусственных
элементов нептуний, плутоний, драконий, андромадий, эриданий и другие, с
атомным весом в 100-115 и более. В той или другой лаборатории Советского
Союза и за рубежом то и дело открывались новые элементы. Многие из них
стали исходными материалами для получения ядерного горючего.
Энергия эта уже работала во многих технических установках колоссальной
мощности. Рождение новых элементов перестало восприниматься как что-то
необычайное.
Один ученый даже бросил фразу, что скоро не хвaтит звезд, чтобы их
именами называть получаемые радиоактивные элементы. Койперит Горнова,
названный им по имени звезды Койпера, имеющей сверхуплотненную материю, был
новым скачком в завоевании ядерного горючего.
Огромное количество энергии, заключенной в куске койперита, размером в
один кубический сантиметр, сравнительная простота его производства и нужных
для этиго производства материалов и, главное, обилие в природе сырья, из
которого Горнов получил свой элемент, раскрывали новые, несравненно более
грандиозные возможности.
Правда, койперит пока не нашел технического прпьнения. Неустойчивость
этого элемента и быстрое расщепление его ядер при попадании на него не
только с вота, но и любых частиц космических лучей, не позволяои выносить
его за стены лаборатории.
Над этой проблемой, над изготовлением защитных оболочек - кассет и
аппаратуры, которая позволила бы пользоваться койперитом в технике, и
работал Горног. с коллективом своей лаборатории. Все понимали, что эти
вопрос лишь времени и с нетерпением ожидали от него дальнейших сообщений. К
удивлению ученых, Горнов. сделав доклад в комиссии атомного ядра, закрыл
лабораторию на неопределенное время. Сотрудники лаборатории вернулись в
институты. Дом в Чинк-Урте опустел.
Огромное пространство Чинк-Урта, на десятки километров лишенное даже
скудной солончаковой растительности, рассказы о гибели исследователей,
дерзнувших проникнуть в безводную каменную пустыню, создавали впечатление
неприступной цитадели, в центре которой грозная природа хранила какие-то
тайны, наказывая смертью всех, кто пытался раскрыть их.
Темнота ночи сгущалась. На небе дрожали низко опустившиеся звезды. И
казалось, будто звезды вселенной ведут таинственный разговор с
оранжево-золотой звездой, горящей на высоком шпиле лаборатории.
Горнов остановился. Из темноты в тускло светлеющую полосу верных
столбов вылетела большая ночная птица. Но вот она внезапно сложила крылья и
мертвым комом упала на землю, сраженная электромагнитными лучами. И снова
тишина. Кругом ни звука, ни движения. Прильнули к камню и замолкли пески.
Пустыня спит.
Быстро остывали раскаленные за день камни Чинк-Урта. В воздухе
становилось холодно.
Лучистая энергия солнца, весь день льющаяся на пустыню, с наступлением
ночи вновь уносилась в бесконечное мировое пространство.
Горнов вспомнил тот день, когда в голове его зародилась идея переделки
климата. Это было год тому назад.
Он с группой своих ассистентов возвращался домой из лаборатории. Над
пустыней, как и сейчас, поднималось звездное небо.
- Подморозило, - сказал один из ассистентов, - а днем была такая жара,
не меньше сорока по Цельсию.
- А знаете ли вы, - проговорил Горнов, - что пустыни за один день
получают энергии от солнца больше, чем может дать весь добытый нами в
лаборатории койперит? Но вся эта энергия уходит обратно в мировое
пространство.
- Не может быть, - возразил кто-то.
Придя домой, Горнов взял карандаш и через час уже имел цифры,
доказывающие, чтo он не ошибся.
В эту ночь он подумал впервые:
"Хорошо было бы найти способ задерживать хотя бы часть солнечной
инсоляции, падающей на пустыни, и эту энергию направить на какое-нибудь
полезное дело. Собирать ее в каких-то аккумуляторах и перебрасывать туда,
где ее нехватает. На север, для растопления арктических льдов, для
отепления Заполярья".
Через два месяца после этого лаборатория в сером здании в Чинк-Урте
закрылась.
Разговор о солнечной энергии, получаемой пустынями в течение дня, был
забыт всеми. Но Виктор Николаевич продолжал думать и скоро начал работать
над своим проектом. И вот сейчас настало время вынести проект на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг