Александр Плонский
2000altp@nross.ru
Осколок Фаэтона
Глава первая
Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР
ПАТРИОТИЗМ - социальное чувство,
содержанием которого является любовь
к отечеству, гордость за его прошлое и
настоящее.
Философский словарь, 1986 г.
Пять лет назад в библиотеках Интернета появилась моя публицистическая
книга "Прощание с веком". Это была своеобразная исповедь инопланетянина,
заброшенного в новый для него, непонятный мир.
За прошедшие с тех пор годы "инопланетянин" обжился в стремительно
изменявшейся среде, но продолжает ощущать себя осколком Фаэтона -
трагической планеты, то ли существовавшей на самом деле, то ли выдуманной
фантастами. Этот "инопланетянин" - я.
В 2006 году меня подстерегли три юбилея: восьмидесятилетие, сорокалетие
докторской степени и пятидесятипятилетие первой и, пожалуй, самой счастливой
книги.
В моем возрасте пора предаваться маразму, но я по-прежнему работаю на
полную профессорскую ставку в Морской государственной академии имени
адмирала Ф.Ф. Ушакова и ухитряюсь читать лекции по четырем курсам:
"Радиоприемные устройства", "Радиопередающие устройства", "Радиолокация" и
"Радионавигация". Недавно мой очередной аспирант стал кандидатом наук, а два
дипломника заняли соответственно первое и второе места на городской научной
студенческой конференции. Есть чем гордиться? Ах, если бы...
Но не буду забегать вперед со своими (нашими?) невзгодами. В "Прощании
с веком" я не стеснялся говорить о себе (или все же стеснялся?). Так или
иначе, сказанное было отрывочным, а рассказ в целом напоминал лоскутное
одеяло. Сейчас я тоже расскажу о себе, но в ином ключе, созвучном с
претенциозным названием главы. И начну со времени, когда меня еще не было на
свете.
Мой отец, студент-романтик, вступил в Российскую коммунистическую
партию в 1916 году. Во время гражданской войны стал комиссаром (одним из
тех, о которых в известной песне поется: "и комиссары в пыльных шлемах
склонятся молча надо мной"), носил ромбы в петлицах и маузер на боку. К
слову скажу, что один мой дядя по материнской линии был красногвардейцем, а
другой - белым офицером; впоследствии я посвятил им фантастический рассказ
"Пепел Клааса".
Мы не были близки с отцом, он мало о себе говорил. Но как-то с
сожалением признался в таком эпизоде. Во главе отряда революционных матросов
он реквизировал "буржуйские ценности". У одного из "буржуев" была коллекция
картин. Матросы срывали их со стен и уносили. "Буржуй" выбросился из окна и
разбился насмерть. А был он гимназическим учителем.
По окончании гражданской войны отец, недоучившийся студент-медик,
вернулся в университет (тогда в университетах были медицинские факультеты)
и, закончив его, сразу же получил назначение на пост директора медицинского
института. В "Прощании с веком" я уже упоминал, как на просьбу матери
переселиться во вновь построенный дом со всеми удобствами он ответил: "Я -
коммунист". Ау, где вы теперь, такие коммунисты? Уж не Зюганов ли один из
вас? Увы, они исчезли еще при Советской власти, вместе с "партмаксимумом", о
существовании которого сейчас, наверное, знают только историки.
А потом был тридцать седьмой год. Лично Лазарь Моисеевич Каганович
раскрыл в мединституте троцкистское гнездо. Отца не расстреляли, а исключили
из партии "за политическую близорукость". Как человек, он был раздавлен.
Каюсь, я задавал себе страшный вопрос: а почему отца пощадили, уж не
ценой ли предательства? Но много лет спустя, когда начался процесс
реабилитации репрессированных, отца пригласили в соответствующее ведомство,
сказали, что он чист перед людьми (о Боге тогда, естественно, не упоминали),
и предложили восстановиться в партии с сохранением стажа. Это дало бы ему
персональную пенсию союзного значения и "золотой" значок "50 лет КПСС". Отец
отказался, сказав, что немощен и не в состоянии приносить партии пользу, а
быть балластом не хочет. Чудак-человек, не правда ли?
Может быть, он был обижен на партию? Да ничего подобного! Утверждал:
"Лес рубят - щепки летят. Я по случайности оказался такой щепкой". Сталина
считал великим, но и о Троцком, шепотом, на ухо, говорил: "Левушка это
голова!".
До сих пор жалею об одной утрате. У отца был толстенный альбом с
репринтными копиями всех газет, вышедших в дни смерти и похорон Ленина.
Думаю, это ценнейший раритет, сколько экземпляров альбома сохранилось, не
знаю... Так вот, в газетах была масса фотоснимков: Ленин с Троцким, Ленин с
другими будущими "врагами народа". Отец понимал, что за хранение крамольного
альбома ему не поздоровится, и, видимо, уничтожил его.
Я не помышлял о вступлении в КПСС, с ее неизбежными партсобраниями и
жесткой партийной дисциплиной. Напомню, что вступить в партию рабочему или
колхознику было легче всего. А вот для инженера это иногда оказывалось
несбыточной мечтой. Многие годами безуспешно добивались чести носить
партбилет на сердце. Мне же дважды предлагали заманчивый пост - главного
инженера крупного НИИ и ректора вуза при условии, что подам заявление с
просьбой принять в партию. Всякий раз под тем или иным предлогом
отказывался. Сейчас понимаю: дело было не в нудных партсобраниях и боязни
партийных поручений. Просто я сознавал, что никогда не стану таким
коммунистом, как отец, а другим быть не хотел.
Был ли я диссидентом? Ни в коей мере! Признаюсь в невежестве: само
понятие "диссидент" как-то не укладывалось в мое сознание. Я оставался
советским человеком, и нынешнее ироническое "одобрямс" разделял "целиком и
полностью". Существовали определенные "правила игры". Они меня устраивали.
Я занимался любимым делом - научной работой и преподаванием, никто меня
не притеснял. В отпуск мог отправиться, куда хотел, "невыездным" не был,
несмотря на пресловутую "первую форму" секретности. Опубликовал две книги в
Политиздате - "Заглянем в будущее" и "Наука, мир, коммунизм". И это были
искренние книги, никто ничего мне не навязывал. Партийные газеты охотно
публиковали мои статьи.
Будучи беспартийным, числился лектором обкома КПСС. Читал партийным
деятелям городского и областного масштаба лекции о современной
научно-технической революции. Да и докторскую диссертацию смог защитить
благодаря "Экономической газете" - органу ЦК КПСС, разоблачившей клеветника,
пытавшегося во второй раз (в первый это ему удалось) сорвать защиту.
Само понятие "свобода слова" не было для меня пустым звуком: в
пятидесятые годы у меня была "своя" регулярная передача на Центральном
радио. Разумеется, по вопросам науки. Я был знаком с великими дикторами
Ольгой Высоцкой и Эммануилом Тобиашем. Они напутствовали меня, советовали,
как смягчить сипловатый голос.
С этими передачами связан забавный случай. Тогда "живого эфира" не
было. Меня записывали на пленку и в назначенное время выпускали в эфир.
Простите мою человеческую слабость (а мне тогда и тридцати не было): будучи
начальником лаборатории московского НИИ, я во время передачи на двадцать
минут запирался в своем кабинете и с наслаждением слушал самого себя. А в
соседней лаборатории работал ехидный инженер, который, прознав о моей
слабости, зло надо мной подшутил. За двадцать минут до начала передачи он
зашел ко мне и сказал, что звонили со студии и просили срочно явиться, так
как пленка запуталась и надо самому говорить в микрофон.
Я помчался в Дом радио, который располагался неподалеку от нашего НИИ.
У входа - милиционер. Ваш пропуск? Объясняю: пленка запуталась, надо спасать
положение. Милиционер непреклонен. С трудом нахожу по внутреннему телефону
редактора - Татьяну Борисовну Красину. Она мне: "Бог с вами, у нас пленки не
путаются".
У читателя может сложиться картина этакой благостной жизни. Мол, автор
упивается своим советским прошлым и закрывает глаза на преступления
коммунистического режима, забывает анекдот, бытовавший на советских кухнях:
"Ох уж эти русские! Ходят полуголые, запивают хлеб водой и думают, что живут
в раю!". Нет, дорогие мои, я помню и очереди за колбасой, и репрессии,
которые только по счастливой случайности меня не коснулись, и многие другие
смертные грехи коммунистического режима. Но я знаю, что за годы Советской
власти наша страна стала могущественной державой, что у нас было подлинное
братство народов (за исключением прибалтов), что после губительнейшей из
войн мы быстро восстановили промышленность и разрушенные города.
В 1964 году я был командирован в Дрезден. Город был в руинах. А у нас
руины оставались лишь как памятники войны.
Не путайте коммунизм и коммунистический режим. Коммунизм - утопия,
придуманная честными, умными, справедливыми, но по-детски наивными людьми.
Коммунистический режим - уродливое искажение этой утопии.
Не путайте коммунистический режим и Советскую власть. Советская
власть - лучшее в мире, причем бесплатное, образование, доказательством чему
служит массовая "утечка мозгов" из постсоветской России на Запад, передовая
наука, бесплатное медицинское обслуживание, дешевые лекарства, мизерная
квартплата. А где при Советской власти вы видели беспризорников (ныне их
полчища)?
Я не ратую за возврат к советской системе. Афганские вандалы талибы в
одночасье уничтожили бесценное культурное наследие своей страны. Его уже не
восстановить. Не восстановить и Советский Союз, бездумно разрушенный нашими
"талибами". А ведь прежде чем разрушить, нужно было подумать, что возникнет
на месте разрушенного!
Я задумал не статью, а книгу. Как и "Прощание с веком" она будет вести
меня от главы к главе. Пока я не знаю, сколько их будет. Но я прожил долгую,
насыщенную событиями жизнь. В ней было немало интересного и поучительного. У
меня сложилась своя система ценностей. Нищие пенсионеры (при Советской
власти их не было), голодные дети, недоучки врачи, которым предстоит нас
лечить, в нее не укладываются.
Я рожден в Советском Союзе и патриот своей Родины. Побывал во многих
странах. Мне есть с чем сравнивать. И я очень хочу поделиться своими мыслями
с вами.
Глава вторая
Ковчег откровения
И мы пишем вам не иное, что вы читаете
или разумеете, и что, как я надеюсь, до конца
уразумеете.
Второе послание к коринфянам
святого апостола Павла
Под старость мы теряем нервные клетки и друзей. То и другое
невосполнимо. Старики, познакомившись, могут почувствовать друг к другу
симпатию, но истинными друзьями им стать не дано. Друзей обретают в юности,
в расцвете жизни, но не на ее исходе. Грустная аксиома! Да и те друзья,
которых пощадило время, часто разбросаны по городам и странам. Моих друзей
можно сосчитать по пальцам одной руки. С некторыми я не вижусь годами,
обмениваюсь с ними скупыми телефонными звонками и поздравительными
телеграммами. Но знаю: они есть на свете, и случись со мной беда, не
останутся в стороне.
Лишь с одним из них, наиболее удаленным в географическом смысле, мы
общаемся по электронной почте пару раз в неделю. Этот друг самый давний,
нашей дружбе больше шестидесяти лет. Ему посвящен фантастический рассказ
"Единственный друг". Он старше меня на два года, и если нашу дружбу сравнить
с рекой, впадающей в море, то мы с ним вблизи ее устья, а впереди неведомый
океан небытия.
Но от устья перенесемся к истокам.
В 1942 году я, шестнадцатилетний паренек в гимнастерке и кирзовых
сапогах, уже успевший понюхать пороха, был принят в Московский авиационный
институт. До сих пор поражаюсь: шла жесточайшая из войн, гитлеровцы были еще
недалеко от Москвы, а мы слушали лекции крупнейших профессоров, корпели над
чертежами, и никто, как теперь, не отрывал нас от занятий. Какие же резервы,
какая уверенность в победе были у Советского государства, если оно думало о
будущем, исподволь готовило армию высококвалифицированных специалистов,
которым предстояло восстанавливать заводы, развивать науку в превосходных
(уж поверьте мне, я проработал в них немало!) научно-исследовательских
институтах. Со странным чувством смотрел я фильм "В круге первом". Мне не
довелось очутиться в "шарашке". Но в то самое время я работал в московском
НИИ, знаменитой "двадцатке", и там успешно решались не менее важные задачи.
Средств не жалели, было все необходимое для эффективной работы: вдоволь
приборов и комплектующих, а КГБ, как я уже писал в "Прощании с веком",
снабжало нас свежайшими американскими, английскими, немецкими техническими
журналами, вероятно, раньше, чем их получали зарубежные подписчики.
Интересно, существует ли сейчас "двадцатка", или ее закрыли за
ненадобностью?
Но вернусь к МАИ. Сравниваю процесс обучения там и в нашей "элитной"
академии. Разрази меня гром, если не отдам предпочтения авиационному
институту сороковых годов! Я, будущий "инженер-механик по радиолокационным
установкам", помимо радиотехнических дисциплин "проходил" и термодинамику, и
аэродинамику, и металловедение, и конструирование самолетов. А кто из
нынешних студентов своими руками в состоянии изготовить кронциркуль,
поработать на токарных и фрезерных станках, походя освоить профессию
литейщика?
Можете спросить: а зачем все это нужно радистам?
Говорят, что философия - не наука, а методология науки. Недаром нашей
кандидатской степени, независимо от специальности, в США соответствует
степень "доктор философии". И медики, и металлурги, и филологи становятся
докторами философии. И только следующая ступень, как у нас, - доктор
соответствующих наук.
Причем здесь философия? - спросите с недоумением. А при том, что
современная радиоэлектроника тоже своего рода философия - методология
технических, да и не только технических, наук. В подтверждение я мог бы
привести сотни примеров "вторжения" радиоэлектроники и в медицину, и в
станкостроение, и в метрологию и... Вот почему я благодарен тому, что
приобрел поистине энциклопедическое техническое образование.
Чувствую: книга вырывается из рук, навязывает свой собственный, а не
задуманный мною "маршрут", рвет нить повествования. И я не могу
противостоять этому книжному своеволию.
Московский авиационный институт, 1943-й год. Занимаемся мы с
энтузиазмом, потому что знаем - учеба это наш вклад в дело победы над
врагом. У нас классные педагоги и напряженная (не то, что теперь!) учебная
нагрузка.
А теперь о странной специфике, по-видимому, связанной с нехваткой
кадров. Так, заместителем декана (причем свирепым!) был у нас студент
другого факультета. И преподавателем военного дела оказался тоже студент. Он
не гонял нас строевым шагом, как гоняют будущих моряков в нашей академии, а
учил обращаться с оружием, причем знал его в совершенстве, хотя никогда не
служил в армии.
Не стану морочить читателям голову. Это был Леня, мой закадычный друг,
с которым я регулярно общаюсь по Интернету.
Наши судьбы переплелись причудливым образом, о чем вы вскоре убедитесь.
И вот с чего началась наша дружба.
До войны в МАИ был целый отряд спортсменов-парашютистов. С началом
войны он распался. В сорок третьем руководство института решило возродить
эту традицию. И на первом же занятии парашютного кружка я встретил Леню.
Решил, что он один из инструкторов, оказалось - такой же курсант, как и я.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг