ночь есть, пить и гулять. И на этот раз все было так же, и чтобы все было
так же, я сказала Алешке, что он поедет один на все тот же садовый участок
и переночует там, другого выхода не было, он был уже взрослый, семь лет,
дорогу знал прекрасно, и я еще предупредила его, чтобы он ни в коем случае
не возвращался и не звонил в дверь. И он отправился, одинокий странник, а
мы как раз утром в это воскресенье были с ним на могиле дедушки с бабушкой,
он впервые был на кладбище и таскал воду мне в ведре, мы посадили на
могилах маргаритки. Он должен был начинать с этих пор новую жизнь, мы
пообедали наскоро хлебом с колбасой, сыром и чаем - из того, что
предполагалось на праздничный стол, и Алеша отправился без отдыха дальше на
садовый участок, а я стала делать тесто для пирогов с капустой, больших
средств у меня теперь не было. Пирог с капустой, пирог с маминым вареньем,
салат картофельный, яйца с луком, свекла тертая с майонезом, немного сыра и
колбасы - сожрут и так. И бутылка водки. В сущности, я зарабатывала
немного, от Коли ждать не приходилось, он чуть ли не вообще переехал жить к
своим родителям, а в редкие моменты посещений кричал на Алешу, что тот не
так ест, не так икает, не так сидит и роняет крошки на пол, и в заключение
орал, что тот все время смотрит телевизор и вырастет черт те чем, не читает
ничего, сам не рисует. Этот бессильный крик был криком зависти в адрес
Сонечки, которая пела, сочиняла музыку, была в Гнесинской музыкальной
школе, куда конкурс один к тремстам, много читала с двух лет и сама писала
стихи и сказки. В конечном итоге Коля любил Алешу, но он бы его любил
гораздо больше, если бы ребенок был талантливый и красивый, блестящий в
учебе и сильный в отношениях с товарищами. Тогда бы Коля любил его гораздо
больше, а так он видел в нем себя самого и бесился, особенно бесился, когда
Алеша ел. У Алеши были плоховатые зубы, в семь лет еще не выросшие как
следует впереди, Алеша еще не освоился со своим сиротством после дедушки с
бабушкой и ел рассеянно, большими кусками и не жуя, роняя на штаны капли и
крошки, беспрестанно все проливал и в довершение начал мочиться в постель.
Коля, я думаю, вылетел как пробка из нашего семейного гнезда, чтобы не
видеть своего облитого мочой сына, на тонких ногах дрожащего в мокрых
трусах. Когда Коля в первый раз застал, проснувшись от Алешиного плача, это
безобразие, он саданул Алешу прямо по щеке ладонью, и Алеша легко покатился
обратно на свою мокрую, кислую постель, но он не очень плакал, поскольку
чувствовал даже облегчение, что вот его наказали. Я только усмехнулась и
вышла вон и пошла на работу, оставив их расхлебывать. В этот день у меня
было исследование глазного дна, которое показало начинающуюся
наследственную болезнь, от которой умерла мама. Вернее, доктор не сказала
окончательного диагноза, но капли прописала те самые, мамины, и назначила
те же самые анализы. Все начиналось теперь у меня, такие были дела, до того
ли мне было, что Алеша мочится в постель и что Коля его ударил? Предо мной
открылись новые горизонты, не скажу какие, и я начала принимать свои меры.
Коля ушел, я вернулась домой и не застала Колиных носильных вещей,
остальное все он благородно оставил, надо ему отдать справедливость, и вот
наступила Пасха, я испекла пироги, раздвинула стол, застелила его
скатертью, расставила тарелки, рюмки, салаты, колбасу и сыр, хлеб, было
даже немного яблок, материна подруга подарила, принесла кулек редких по
весеннему времени яблок и крашеных яиц, и я отнесла часть на кладбище,
покрошила птицам на дощечку, и мы с Алешей тоже поели. Помню, что кругом в
оградах стояли люди, возбужденно разговаривали, пили на воздухе,
закусывали, у нас еще сохранились эти традиции пасхальных пикников на
кладбищах, когда кажется, что все обошлось в конце концов хорошо, покойники
лежат хорошо, за них пьют, убраны могилки, воздух свежий, птицы, никто не
забыт и ничто не забыто, и у всех так же будет, все пройдет и закончится
так же мирно и благополучно, с бумажными цветами, фотографиями на керамике,
птичками в воздухе и крашеными яйцами прямо в земле. Алеша, мне кажется,
поборол свой страх, сажал со мной рассаду маргариток все смелей и смелей в
этой земле, почва у нас в Люблине чистая и песчаная, родителей я сожгла,
только кубки с пеплом стояли в глубине, ничего страшного, все позади, и
Алеша бегал и поливал, а потом мы сходили помыли руки и ели яйца, хлеб и
яблоки, а остатки разложили и покрошили, как это делали на других, соседних
могилах многочисленные посетители. И когда мы ехали домой, в автобусе и
метро все хоть и были под банкой, но какие-то дружные, благостные, словно
заглянули в загробный мир и увидели там свежий воздух и пластмассовые цветы
и дружно выпили за это дело.
Так что вечером этого дня, одна и свободная, я дождалась слегка
смущенных своих ежегодных гостей, которые явились все как один, потому что
Мариша не могла не прийти, она очень смелая женщина и благородных кровей, а
остальные пришли благодаря ей, и Серж был тут же, и мой бывший теперь уже
муж Коля точно с такими же, как у Алеши, разрушенными зубами, Коля пришел и
отправился на кухню разгружать все, что они принесли, а принесли они уже
сваренную картошку с укропом и огурцы, а также много вина с перспективой на
всю ночь. А почему бы им было и не погулять, когда пустая чужая квартира и
есть еще щекотливое обстоятельство, то есть как я восприму приход моих
новобрачных родственников Коли и Мариши, поскольку они только что вчера
расписались, так все и было, и тут же был Серж, немножко более
нетерпеливый, чем обычно, к выпивке, они с Жорой тут же пошли обмывать все
происшедшее, Ленки Марчукайте давно не было и в помине, говорят, она ходила
где-то с затянутой теплым платком грудью, кто-то ее видел в метро после
рождения мертвого ребенка, она не жаловалась, только пожаловалась, что
молоко пришло. Так вот, Андрей-стукач поставил пластинку, Надя, его
малолетняя, стала изображать из себя опять семейную бабу и рассказала мне,
сколько алиментов платит Андрей и что ему бесполезно даже писать
диссертацию, так все и уйдет на алименты, а когда они кончатся? Через
четырнадцать лет, когда Наде стукнет тридцать три года, и только тогда
можно будет родить ребенка уже своего. Вошла Таня-валькирия, радостно
сверкая зубами и глазами, и я ее спросила, вместе ли положили Сонечку и ее
мальчика, вместе им будет удобнее, а Таня в ответ на это, как всегда, тихо
заржала, показав еще больше свои большие-пребольшие зубы, а Мариша,
наоборот, не в пример прошлым годам обозлилась, когда я спросила:
- А чем они там занимаются?
- Вот тем и занимаются, - ответила радостная Таня.
- Тебе хорошо, у тебя мальчик, а Марише хуже, Мариша, ты уже научила
Сонечку предохраняться?
- Не беспокойся, научила, - ответила Мариша и присоединилась к тихому
ржанию Тани, хотя я, по своему обыкновению, сказала истинную правду.
- А что такое? - спросила Надя, у которой один глаз вот-вот готов был
выскочить из орбиты.
- Надя, - сказала я, - это правда, что у тебя один глаз вставной?
- Она всегда такая, - сказала сияющая Таня бедной Наде, а тут вставил
свое слово Андрей-стукач:
- Я к тебе отношусь резко отрицательно! - заявил он, вспомнив
формулировку Сержа, но я не обратила внимания на Андрея-стукача.
Пришли из кухни Серж с Жорой, уже поддатые, а мой Коля явился из
бывшей нашей спальни, не знаю, что уж он там делал.
- Коля, ты уже отобрал себе простыни получше? - спросила я и поняла,
что попала в самую точку. Коля покачал головой и покрутил пальцем у виска,
благодаря чему в это свое посещение он не взял ни одной штуки постельного
белья, спасибо моей проницательности.
- Мариша, тебе есть на чем спать с моим мужем? Ты ведь часть простынь
выделила Сержу, я понимаю. А у меня все простыни застиранные, прошлый раз
Коля первый раз в жизни собрался стирать белье и бросил его в кипяток, и
все пятна на простынях, весь белок заварил, теперь они проступают в виде
облаков.
Тут все они засмеялись дружным, довольным смехом и сели за стол. Моя
роль была сыграна, дальше сыграл свою роль Серж, который косноязычно,
туманно и гнусаво стал спорить с Жорой об общей теории поля некоего
Рябикина, причем Серж яростно нападал на Рябикина, а Жора его
снисходительно защищал, а потом якобы неохотно сдался и согласился, и в
Серже впервые проступил неудачливый, непроявившийся ученый, а в затырканном
Жоре впервые проявилось восходящее светило науки, ибо ничто так не выдает
личного успеха, как снисходительность к собратьям.
- Ты, Жора, когда докторскую защищаешь? - спросила я его наугад, а
Жора клюнул и немедленно ответил, что во вторник предзащита, а защита -
когда подойдет очередь.
Все на мгновенье приумолкли, а потом стали пить. Пили все до полного
затмения. Андрей-стукач вдруг стал жаловаться на райисполком, который не
разрешает им трехкомнатную на двоих, а Надин папа стал генералом и бушует,
валит Наде подарок за подарком, и машина ей уже на мази, и трехкомнатный
кооператив, только бы Наде поступить учиться, а не рожать ребенка.
- А я хочу рожать, - сказала Надя упрямо, но никто не поддержал темы.
Короче говоря, разговор за столом не склеился, Коля с Маришей тихо
переговаривались я знаю о чем, о том, чтобы он забрал прямо сейчас свои
остальные вещи и куда надо будет эти вещи сложить, пока идет обмен
Маришиной квартиры на комнату для Сержа и малогабаритную двухкомнатную
квартиру, чтобы Сонечке было где отдельно заниматься музыкой на скрипке, а
Сержу было бы где жить с брюнеткой, а моему мужу было бы где жить с
Маришей. А может быть, они шептались о том, что лучше отдать мне их
двухкомнатную, а самим поселиться в моей трехкомнатной квартире и начать
размен.
- Мариша, тебе понравилось в моей квартире? - спросила я. - Может
быть, вы поселитесь здесь, а мы с Алешей будем жить где скажете? Нам с
Алешей много не нужно, и вещи берите.
- Дура, - сказал Андрей громко, - набитая дура! Мариша только и
думает, чтобы ничего у нее не забирать, дура!
- Но почему же, берите! - сказала я. - Мне одной много не надо, а
Алеша ведь идет в детский дом, я уже устраиваю и хлопочу. В город Боровск.
- Прям, - сказал Коля, - еще чего.
- Пошли-ка отсюда, этот спектакль выдерживать... - сказал
Андрей-стукач и даже стал решительно подниматься вкупе со своей Надей, но
остальные не шелохнулись, им важно было довершить суд до конца.
- Я устраиваю его в детдом, вот анкета, - сказала я и, не вставая,
достала из-за стекла книжной полки анкету и заполненные бланки.
Коля их взял посмотреть и порвал.
- Наглая же дура, - сказал Андрей. Я откинулась на стуле:
- Пейте, ешьте, сейчас принесу пироги с вареньем и капустой.
- Ладно, - сказал Серж, и они стали снова пить, Андрей поставил
пластинку, а Серж подошел к своей чужой жене Марише и пригласил ее
танцевать. Мариша вспыхнула, как приятно было видеть ее вороватый взгляд,
направленный в мою сторону, почему-то именно в мою! Вот я уже и стала
мерилом совести, бормотала я, ставя на стол пирог с капустой.
Тут все завертелось, осуществился праздник их любви, все дружно орали,
пели, как им было весело, а Коля, оставшись не у дел, подошел ко мне и
спросил: а где Алеша?
- Не знаю, гуляет, - сказала я.
- Так уже первый час ночи! - сказал Коля и пошел в прихожую.
Я ему не мешала, но он не стал одеваться, а по дороге завернул в
уборную и там надолго затих, а в это время Марише стало плохо, она перепила
и не нашла ничего лучшего, как вывеситься в окно кухни и сблевать свеклой
прямо на стену, как это выяснилось на следующий лее день из слов пришедшего
техника-смотрителя дома.
Пироги, окурки, разграбленные салаты, огрызки и половинки яблок,
бутылки под диваном, Надя, которая навзрыд плакала и держалась за глаз, и
Андрей, который держал на руках Маришу и танцевал с ней - это был тот самый
знаменитый один акт в год, который они совершали после того, как Мариша
выдала меню на мой дом, а Надя видела это первый раз в жизни и была этим
делом испугана до потери глаза.
Потом Андрей собрался и строго собрал Надю, дело шло к закрытию метро,
Серж и Жора дружно одевались, Коля вышел из уборной и, плохо соображая, лег
на диван, но его поднял Жора и повел, сзади шествовала радостная Таня, и я
наконец открыла дверь им всем, и они все увидели Алешу, который спал, сидя
на ступеньках.
Я выскочила, подняла его и с диким криком "Ты что, ты где!" ударила по
лицу, так что у ребенка полилась кровь, и он, еще не проснувшись, стал
захлебываться. Я начала бить его по чему попало, на меня набросились,
скрутили, воткнули в дверь и захлопнули, и кто-то еще долго держал дверь,
пока я колотилась, и были слышны чьи-то рыдания и крик Нади:
- Да я ее своими руками! Господи! Гадина!
И кричал, спускаясь по лестнице, Коля:
- Алешка! Алешка! Все! Я забираю! Все! К едреней матери куда угодно!
Только не здесь! Мразь такая!
Я заперлась на засов. Мой расчет был верным. Они все, как один, не
могли видеть детской крови, они могли спокойно разрезать друг друга на
части, но ребенок, дети для них святое дело.
Я прокралась на кухню и выглянула в окно, поверх полузатертой
Маришиной блевотины. Мне недолго было ждать. Вся компания вывалилась из
парадного. Коля нес Алешу! Это было триумфальное всеобщее шествие. Все
возбужденно переговаривались и ждали еще кого-то. Последним вышел Андрей,
стало быть, это он держал дверь. Когда он вышел, последний прикрывавший
фланги, Надя выкрикнула ему навстречу: "Лишение материнства, вот что!" Все
были в ударе. Мариша хлопотала с носовым платком над Алешей. Пьяные голоса
разносились далеко по округе. Они даже поймали такси! Коля с Алешей и
поддерживающая их Мариша, спотыкаясь, влезли на заднее сиденье, спереди сел
Жора. Жора, видимо, будет платить, подумала я, как всегда, точно, и Жоре
это по дороге, он так и так всегда ездит на такси. Ничего, доберутся.
В суд они не подадут, не такие люди. Алешку будут прятать от меня. Его
окружат вниманием. Дольше всех романтически будут любить Алешку
Андрей-стукач и его бездетная жена. Таня будет брать Алешку на лето к морю.
Коля, взявший Алешу на руки, уже не тот Коля, который ударил семилетнего
ребенка плашмя по лицу только за то, что тот обмочился. Мариша тоже будет
любить и жалеть маленького, гнилозубого Алешу, не проявляющего талантов
даже в малой степени. И богатый в будущем Жора подкинет от своих щедрот и
средств и, глядишь, устроит Алешу в институт. Другое дело Серж, человек в
целом мало романтический, человек сухой, циничный и недоверчивый, - но этот
кончит сожительством с единственным по-настоящему любимым им существом, с
Сонечкой, сумасшедшая любовь к которой ведет его по жизни углами,
закоулками и темными подвалами, пока он не осознает ее полностью, не бросит
всех женщин и не будет жить ради одной-единственной, которую сам породил.
Такие случаи также бывали и бывают. Вот это будет закавыка и занятие для
маленькой толпы моих друзей, но это будет не скоро, через восемь лет, а
Алеша за эти годы успеет набрать сил, ума и всего, что необходимо. Я же
устроила его судьбу очень дешевой ценой. Так бы он после моей смерти пошел
по интернатам и был бы с трудом принимаемым гостем в своем родном отцовском
доме. Но я просто, отправив его на садовый участок, не дала ему ключ от
садового домика, и он вынужден был вернуться, а стучать в дверь я ему
запретила, я его уже научила в его годы понимать запреты. И вот вся дешево
доставшаяся сцена с избиением младенцев дала толчок длинной новой
романтической традиции в жизни моего сироты Алеши, с его благородными
новыми приемными родителями, которые свои интересы забудут, а его интересы
будут блюсти. Так я все рассчитала, и так оно и будет. И еще хорошо, что
вся эта групповая семья будет жить у Алеши в квартире, у него в доме, а не
он у них, это тоже замечательно, поскольку очень скоро я отправлюсь по
дороге предков. Алеша, я думаю, приедет ко мне в первый день Пасхи, я с ним
так мысленно договорилась, показала ему дорожку и день, я думаю, он
догадается, он очень сообразительный мальчик, и там, среди крашеных яиц,
среди пластмассовых венков и помятой, пьяной и доброй толпы, он меня
простит, что я не дала ему попрощаться, а ударила его по лицу вместо
благословения. Но так лучше - для всех. Я умная, я понимаю.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.09.2003 19:51
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг