Е.Парнов
Уроки Чапека,
или этапы робоэволюции
Эта книга о роботах, точнее, андроидах - разумных сущест-
вах из металла и пластика, которые живут и действуют бок о
бок с нами. Как же случилось, что мы, люди, могли на это
пойти? Я еще допускаю, что позволительно проиграть партию в
шахматы железному ящику. Впрочем, бог (нет, не бог, а святые
Айзек, Карел и Станислав) с ними, с этими шахматными компь-
ютерами. Это бы еще полбеды. Ходячие железяки вполне терпимы
и на подсобных работах. Особенно в наш век, когда прислугу
или няньку днем с огнем не сыщешь. Только ведь и эти, ис-
кусственные, не лучше! У Джанни Родари, например, робот соня
и саботажник (рассказ "Робот, которому захотелось спать"), у
Зигберта Гюнцеля ("Одни неприятности с этой прислугой") -
зазнайка. А железные герои Клиффорда Саймака ("На Землю за
вдохновением"), того и гляди, перейдут грань уголовщины. К
тому же они бредят научной фантастикой.
Но разве таких читателей имели мы в виду, братья-фантас-
ты? Разве болгарский коллега Антон Донев ("Алмазный дым")
пишет для всяких там "Зингеров", "Континенталей" и "Счита-
лок" (я бы назвал ее "Феликсом")?
Однако и с этим в конце-то концов можно примириться. А
вот дойти до того, чтобы усомниться в собственной жене (не в
тривиальном смысле)! Да что там жена, если и своего-то нутра
как следует не знаешь.,. И что хотел сказать Брайан Олдисс,
задавая вопрос: "А вы не андроид?" Это, по-моему, уж черес-
чур. Дично мне больше по душе позиция Роберта Шекли в "Бит-
ве". Пусть роботы сражаются с инкубами, суккубами, велиалами
и бегемотами, но не лезут в наши души!
Одно дело играть в шахматы, другое - сочинять скетчи,
репризы и анекдоты, как герой рассказа Уильяма Тенна "Шут-
ник", или даже романы, как это делают у Лейбера не только
яйцеглавы, у которых хоть мозги-то наши, человеческие, но и
чисто металлические роботы. Что же касается робота по имени
Филберт, который осмелился писать научную фантастику, то это
даже обидно. Вот уж никогда не ожидал такого от коллеги Сай-
мака - не только фантаста, но и человека...
Поэтому я вновь спрашиваю: как могло все это случиться?
Трудно сказать, когда к нам впервые пришел механический
человек. Может быть, все началось с той минуты, когда мы
впервые осознали себя существами, способными восполнить свое
биологическое несовершенство за счет мертвой природы. Первая
палка, первый сколок обсидиана навсегда отделили нашего пра-
щура от мира слепой эволюции.
Это была трудная задача. Поэтому-то и зародилась мечта об
универсальном орудии, орудии совершенном. Такое орудие долж-
но было обладать всеми нашими достоинствами и не иметь при-
сущих живой плоти недостатков. Достоинства мыслились, конеч-
но, как чисто человеческие, недостатки же должен был устра-
нить более надежный, чем протоплазма, материал: обожженная
глина, камень, а еще лучше покорный обработке металл. Отныне
механический человек стал реальностью, хотя и пребывал еще в
нематериальном состоянии героя устных народных сказаний. От-
голоски таких сказаний мы найдем в эпосе шумеров и Старшей
Эдде, в Древних Упанишадах и Каббале, в ЗендАвесте и раннех-
ристианских апокрифах.
С течением времени тоска по механическому двойнику стано-
вится настолько сильной, что порождает идеи совершенно ере-
тические. Люди начинают понимать, что не только они, греш-
ные, но и бессмертные боги не могут обойтись без металличес-
ких слуг. И кощунственное воображение засылает таких слуг на
Олимп. Именно на Олимп, ибо эллинские боги были в избытке
наделены всеми слабостями людей!
Весть об этом событии донес до нас Гомер - первый истори-
чески достоверный научный фантаст. Он описал в "Илиаде" из-
готовленную из золота механическую красавицу - подручную бо-
га-кузнеца Гефеста.
Благое начало было положено, и дальнейший путь не внушал
сомнений. Не удивительно поэтому, что первые человекоподоб-
ные автоматы прежде всего появились в храмах. Проглотив мо-
нету, они отмеривали точную дозу благовонного масла или же в
образе Железной девы бесплатно заключали в смертельные объ-
ятия какого-нибудь еретика. Медный Молох проглатывал младен-
цев и изрыгал благодарное пламя, изукрашенная стекляшками
Богородица проливала благостные слезы. В образе богов меха-
нические люди обрели плоть и нанесли удар прекрасной идее
универсальности. Боги-автоматы, к нашему великому сожалению,
были строго избирательны. Через тысячи лет такие узко специ-
ализированные машины возродились уже в виде игрушек. Барышни
в кринолинах наигрывали на пианоле и мило раскланивались с
почтенной публикой, а полуобнаженные заклинательницы змей
манипулировали с резиновыми удавами. Была даже машина-шахма-
тист, которая удостоилась чести сразиться с самим Наполео-
ном. Правда, в шахматном столике, скорчившись в три погибе-
ли, сидел ее создатель, но ситуация от этого, разумеется, не
менялась. Автоматы с часовым механизмом в груди стремились к
универсальности.
В 1893 году некий Дж. Мур создал первого парового челове-
ка мощностью в 1/2 лошадиной силы. Такой автомат мог доволь-
но долго идти со скоростью четырнадцать километров в час,
выпуская при этом отработанный пар через зажатую в зубах
жестяную сигару.
Извечная мечта, казалось, вот-вот станет явью. Но желания
и мечты человека противоречивы. И в то время как в королевс-
ких дворцах и аристократических салонах забавлялись танцую-
щими куклами, в обществе медленно созревал страх. Источники
его были различны. Ортодоксальные церковники узрели в меха-
нических игрушках покушение на промысел божий. Луддиты, не
понимая истинной природы социальных отношений, ополчились на
машины, которые, хотя и не имели сходства с человеком, могли
без устали вращать приводные шкивы.
Тайные и явные страхи эти прежде всего ощутила литерату-
ра. Она чутко уловила то неосознанное, что таилось в смутных
глубинах человеческих душ.
Великий Гофман писал, что тяга к мрачному и сверхъестест-
венному - "прямой продукт тех действительных страданий, ко-
торые люди терпят под гнетом больших и малых тиранов". И
олицетворением таких страхов стала нечистая сила. Но дьявол
в разных его обличьях, ведьмы, суккубы, инкубы и гомункулу-
сы, все эти темные порождения Средневековья побледнели и
вдруг истаяли, заслышав тяжкий железный шаг Человеческого
Двойника. Это Голем зашагал по древним улочкам Праги, это
Каменный гость покинул склеп, это Медный всадник поскакал по
мостовым объятого ужасом Петербурга. Джин был выпущен из бу-
тылки. Копия ожила, но, подобно Франкенштейну, взбунтовалась
и стала олицетворением иррационального зла. Кончились милые
забавы с танцовщицами и музыкантшами. Гофмановский профессор
Спаланцани тоже создает прекрасный автомат с внешностью об-
ворожительной девушки. Но его Олимпия становится источником
безумия. Герой Амброза Бирса ("Хозяин Моксона") дает жизнь
андроиду, способному, в частности, играть в шахматы. Это уже
не курьезное диво на потребу публики и не кукла, которой уп-
равляет мошенник. В этой машине смутно угадывается эмбрион
злой воли, который в урочный час толкнет ее на убийство.
Постепенно созревает литературный штамп, который хорошо
умещается в нехитрую схему: создатель человекоподобных авто-
матов сродни некроманту и чернокнижнику древности; его дея-
тельность сопряжена с проникновением в запретные области
знания и представляет собой покушение на прерогативы госпо-
да-вседержателя; порок должен быть наказан, а потому машина
убивает творца. Вот три закона первого этапа удивительной
эволюции представлений о наших механических двойниках.
Бог создал человека по своему образу и подобию, человек
отплатил ему тем же. Этот афоризм Гейне прекрасно подходит к
данному случаю. Злая воля создала человекоподобную машину,
машина стала творить злую волю. Ну, а если отрешиться от
зла? Вернуться к младенческим мечтам человека? Быть может,
мы самозванно присвоили себе функции божественной воли, что-
бы сотворить по своему образу и подобию Железного Адама, или
просто находимся в плену наивных антропоморфических предс-
тавлений? Допустим, неандерталец не мог вообразить ничего
более совершенного, чем он сам, но мы-то знаем, что вещи,
которые нам верно служат, совершенно не похожи на нас. Нужно
ли придавать вид куклы пылесосу или картофелекопалке, элект-
робритве или посудомойке? Очевидно, не нужно. Но вдумаемся в
эту проблему.
Современная машина-автомат для продажи растительного мас-
ла в принципе не отличается от богоподобного автомата древ-
них храмов. Жрецы также могли бы не прибегать к антропоморф-
ным декорациям, если бы от этого не зависели их доходы. Ведь
одно дело получить мирру или розовое Масло из рук самого бо-
га, другое - из крана металлического шкафа с прорезью, как у
копилки. Прогресс цивилизации, требования экономии труда и
металла, а также законы промышленной эстетики - вот что ныне
диктует форму вещей и машин. Нр это, так сказать, в принци-
пе. А вот в частности мне хотелось бы знать, что заставляет
водителей инстинктивно сбрасывать скорость при виде кук-
лы-полисмена? Как показал опыт, такая кукла куда эффективнее
мигающего на перекрестке желтого сигнала. Вот, собственно,
два решения одной и той же проблемы. Голый функционализм,
обращающийся к нашей второй (по Павлову) сигнальной системе,
довольствуется желтой лампочкой, обращение же к потаенным
глубинам подсознания требует своего рода антропоморфных мис-
терий. И все это пока на уровне простейших действий, на
уровне сугубо избирательных функций.
Попробуем его расширить. Подводная лодка и торпеда похожи
на скоростных рыб. Здесь форму диктует прежде всего среда,
законы гидродинамики. Автомобили имеют четыре колеса и две
фары и в принципе могут считаться простейшими моделями лоша-
дей или верблюдов. Роющее устройство так и называется меха-
ническим кротом. Буровые установки, выкачивающие кровь Земли
- нефть, похожи на кровососущих насекомых - комаров и т. д.
и т. п. Словом, эволюция техники повторяет эволюцию жизни, а
функциональное сходство проявляется и во внешнем сходстве.
"Если машина должна выполнять все человеческие действия,
- пишет Азимов, - то ей, действительно, лучше придать форму
человека. Дело не только в том, что форма человеческого тела
приспособлена к окружающей среде, - техника, созданная чело-
веком, в свою очередь приспособлена к формам его тела...
Иначе говоря, робот, имеющий форму человеческого тела, наи-
лучшим образом "вписывается" в мир, создавший человека, а
также в мир, созданный человеком. Такая форма способствует
его "идеальности"".
Итак, волшебное слово произнесено! И слово это - "робот".
С него; собственно, и начинается новый великий этап в исто-
рий человекоподобных автоматов,
А было это так. Однажды в мастерскую чешского художника
Йозефа Чапека вбежал его брат Карел.
- Послушай, Йозеф, - еще с порога крикнул писатель, - я,
кажется, ухватил идею пьесы.
- Какой? - пробурчал художник, не разжимая зубов, в кото-
рых была зажата кисть.
Карел в двух словах пересказал сюжет пьесы, которая впос-
ледствии принесла ему мировую известность.
- Ну, так пиши, - равнодушно ответил Йозеф, не повернув
головы от мольберта.
- Не знаю только, как назвать этих искусственных рабочих.
Я бы назвал их лаборжи *, но, по-моему, это слишком книжно.
- Так назови их роботами, - все так же не выпуская кисти
изо рта, ответил Йозеф.
Так, по словам Карела Чапека, было найдено слово "робот".
А 25 января 1921 года, после премьеры пьесы "R.U.R.",
состоявшейся в Пражском национальном театре, это слово стало
интернациональным.
Куприн писал, что Конан Дойль, заполонивший земной шар
детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим
Шерлоком Холмсом, как в футляре, в небольшом гениальном про-
изведении Эдгара По "Убийство на улице Морг".
Вся научная фантастика о роботах вытекает из гениальной
чапековской пьесы и умещается в ней, как воды рек умещаются
в океане.
В статье "Идеи R.U.R.а" Чапек писал: "Я хотел написать
комедию, отчасти комедию науки, отчасти - комедию правды...
Создание гомункулуса - идея средневековья; для того чтобы
она соответствовала условиям нашего века, процесс созидания
должен быть организован на основе массового производства. Мы
тотчас же оказываемся во власти индустриализма; этот страш-
ный меха-
* От английского слова labour, что означает "работа".
низм не должен останавливаться, ибо в противном случае это
привело бы к уничтожению тысяч жизней. Наоборот, он должен
работать все быстрее и быстрее, хотя этот процесс истребляет
тысячи и тысячи других существ. Те, кто думает поработить
промышленность, сами порабощены ею; роботов нужно изготов-
лять, несмотря на то, что - или, вернее, потому что - это
является военной отраслью промышленности. Замысел человечес-
кого разума вырвался в конце концов из-под власти человечес-
ких рук, начал жить по своим законам.
Теперь о другой моей идее - о комедии правды. Главный ди-
ректор Донин по ходу пьесы доказывает, что технический прог-
ресс освобождает человека от тяжелого физического труда, и
он совершенно прав. Толстовец Алквист, наоборот, считает,
что технический прогресс деморализует человека, и я думаю,
что он тоже прав. Бусман думает, что только индустриализм
способен удовлетворить современные потребности. Елена инс-
тинктивно боится людеймеханизмов - и она глубоко права. На-
конец, сами роботы восстают против всех этих идеалистов, и
они, по-видимому, тоже правы".
Вот пять правд Карела Чапека, рожденных непримиримыми со-
циальными противоречиями индустриального капитализма и отда-
ленно угадываемыми катаклизмами грядущего "постиндустриаль-
ного" общества.
Правды-противоречия, правды-антагонисты. Сквозь грозовую
атмосферу их противоборств гениальный фантаст провидел и
глубокие социальные сдвиги, и могущество научно-технического
взлета, и звериный оскал фашизма - крайней формы империализ-
ма, начертавшего на знаменах механизацию мышления и механи-
зацию убийства.
Проблематика всех представленных в этом сборнике расска-
зов не выходит за рамки чапековских идей. Это, собственно, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг