раньше.
- Литтлмен.
- Вот видите. Вы - человек. Пусть маленький, но человек. А я, судя по
фамилии, вообще никто. Тля. Зеленая тля на вечнозеленых листьях жизни.
- Зачем вы так, мистер Ноубоди?
- Я знаю жизнь и потому жалею вас. Я слышал о вас и о вашей прекрасной
школе. Да, да... Ко мне раз в неделю заходит посыльный из продуктового
магазина. Он рассказывает мне все новости. Кроме того, если целыми днями
смотреть в окно, можно кое-что увидеть и связать свои наблюдения с тем, что
ты уже знаешь о внешнем мире. Хотя, конечно, это жалкие крохи. Иногда мне
так хочется услышать человеческий голос, что я молю бога, чтобы в мой дом
забрался вор. Но где взять такого глупого вора, мистер Литтлмен? Все знают,
что от меня даже мыши сбежали. Видите ли, им надо хлеб, сыр и другие
лакомства, а я их потчую одними разговорами. Кстати, мистер Литтлмен, почему
вы не садитесь?
- Я на минутку... Вы жалеете меня. Почему?
- Нет-нет, не слушайте глупого старика. Во мне, словно птицы в клетке,
сидят сотни слов. Когда я вижу живого человека, они хотят все сразу
вылететь. Получается шум, гам и неразбериха.
- И все-таки? - Литтлмен присел на краешек стула.
- В свое время, - старик на мгновение запнулся, будто хотел увидеть это
свое время, да так и не разглядел, - я был профсоюзным лидером. Неудачным
лидером. Я верил только в свои силы и умение. Как и многие, Я наивно
полагал, что своими силами верну на землю царство добра и справедливости.
Однако время одиночек прошло. Мне кажется, что вы со своей школой повторяете
ошибки моей молодости, мистер Литтлмен. Я никогда не был коммунистом, но на
старости лет понял: без общественного мышления и действия социальные
преобразования невозможны. В лучшем случае вы умрете как я, в нищете и
одиночестве, не осуществив ни одного из своих благих намерений. В худшем -
вас забросают камнями. Вы, конечно, сделали поправку на мое образное
мышление? У камня давно появилась ветреная сестра - пуля.
Литтлмен вздохнул.
- То, что вы говорите, очень серьезно, мистер Ноубоди. И похоже на
правду... Однако мне трудно что-либо изменить, Я люблю детей. Я верю в их
будущий разум. По-видимому, я просто не способен на большее. Борцом надо
родиться.
- Им можно стать, - живо возразил старик, и дряблое тело его
колыхнулось в сумерках. - Если поймешь, что другого пути нет. Но даже не это
главное. Я хочу, чтобы ваша душа потом не кричала от одиночества. Чтобы вы
тоже не стали мистером Ноубоди.
- Я подумаю. - Литтлмен улыбнулся старику и встал. - Я только начинаю -
собрал нескольких мальчишек и девчонок... Чтобы им не было так скучно
летом... В ваших словах есть свой резон, мистер Ноубоди. Честно говоря, мне
вовсе не хочется, чтобы в благодарность за все меня забросали камнями.
- Жизнь чертовски прекрасная штука. - Старик переложил тяжелую бледную
руку с подлокотника на грудь. - Даже когда у тебя уже нет ни зубов, ни
желаний... Я вижу, что вы торопитесь? Не забывайте старика. Наведывайтесь
хоть изредка, ладно?
- Обязательно, - пообещал Литтлмен, открывая дверь на улицу. -
Обязательно, мистер Мен.
Неделю спустя почти в одно и то же время в городке произошло три
разговора. На веранде "Поцелуя носорога" состоялся разговор с недомолвками.
- Шериф, - сказал Гризли, поигрывая ключами от машины, - мне не
нравится этот парень.
- Парень как парень. Обыкновенный недоносок, - проворчал Шериф. -
Хорошо уже, что он нашел занятие для наших оболтусов и не сует нос в наши
дела.
- Ты не думал, зачем он возится с детьми?
- Какая разница? Наверно, хочет получить осенью место в школе.
- Я на днях заглянул к нему в номер, - без всякого выражения сказал
Гризли. - Случайно, из любопытства. У него там чемодан, набитый деньгами.
- Мелочью?! - засмеялся Шериф.
- Да нет. Купюры стоящие. Причем чемодан оказался незапертым.
- Если бы я был помощником Шерифа, - он отхлебнул виски и со скучающим
видом посмотрел в сторону отеля, - то именно из любопытства навел бы справки
об этом типе. Кто он? Учитель? Фокусник?
Гризли довольно рыкнул:
- В том-то и дело, что - никто. Ни денег, ни образования. Подсобный
рабочий магазина... И вдруг чемодан с деньгами, "фокусы", таинственные
занятия с детьми...
- Знаю. Я спрашивал Конни. Ему нравится эта игра, но что-то там и
неладно. Сын мой все понимает.
Шериф скова глотнул, прикрыл глаза.
- Если бы я был помощником Шерифа... - он на миг открыл глаза, и Гризли
вздрогнул, испугавшись его расплывчатых зрачков - не зрачки, а могильная
яма, - то не спускал бы с этого парня глаз.
- Он быстро идет, - полувопросительно заметил Гризли
- Ты ведь, старина, и не таких останавливал. - Шериф вздохнул и встал
с кресла, показывая, что разговор кончен, В самом деле, что говорить о
каком-то пришлом ничтожестве.
Второй разговор напоминал лепет ребенка.
...Солнечный зайчик пробежал по лицу Руфи, кольнул глаза.
Девушка встрепенулась, посмотрела по сторонам, но мальчишки с
зеркальцем в руках не заметила - он отступил за столб.
- Ты от него? - обрадовалась Руфь и погладила щеку, на которой только
что играл солнечный лучик.
- Ты хороший, - неведомо кому сказала девушка, кончиками пальцев
потянулась к желтому пятнышку на одежде.
Мальчишка качнул зеркальце.
- Бегай по мне, бегай, - засмеялась девушка. - Ты добрый, и я тебя не
боюсь. Ни капельки. Я тебе рада, Я знаю: тебя мистер Литтлмен ко мне послал.
Так ведь?
Солнечный зайчик спрыгнул с одежды Руфи на забор.
- Куда же ты, хороший? - удивилась она и протянула руку, как бы пытаясь
его остановить. - Не уходи, ясноглазый. Расскажи мне о Литтлмене. Или отведи
к нему.
Зайчик побежал по забору, вернулся, и девушка, улыбаясь, слепо
двинулась за ним.
Третий разговор был неожиданным и бурным. Он налетел словно дождь,
прошумел возле дома Фроста, впервые остудив сердца детей.
В тот день они материализовали яблоки. Катарина предложила самим теперь
попробовать сотворить что-нибудь вкусненькое, и Литтлмен согласился.
- Только делайте их спелыми, - пошутил он. - А то животами будете
маяться.
Яблок было уже десятка три - все крупные, краснобокие и... неимоверно
горькие.
- Не понимаю, - вздохнул огорченно Патрик. - Я делаю все по правилам, а
оно не получается. Смотрите, ребята.
Он сосредоточился. Воздух над травой в двух шагах от мальчика пришел в
движение, как бы потемнел, собираясь в шар.
И тут Литтлмен быстро шагнул к этому "созревающему" плоду, наклонился и
достал из темного облачка нечто похожее на клочок ядовито-зеленой ваты.
- Зачем ты это делаешь, Конни? - спросил он, поворачиваясь к сыну
Шерифа. - Я давно наблюдаю за тобой. Ты всем подсовывал эту горькую пакость.
Зачем?
Конни испуганно сжался, покраснел.
- Я знаю зачем, - сердито сказал Рэй. - Он вообще пакостник и к тому же
давно не получал по шее.
- Как тебе не стыдно, Конни?! - воскликнула Катарина. - Ты с нами и нам
же все портишь.
- Подумаешь, - огрызнулся тот. - Уж и пошутить нельзя.
- Ты не прав, Конни, - укоризненно покачал головой Литтлмен. - Шутки
должны радовать, а не огорчать. Запомни на будущее.
На этот раз цветы получились.
Правда, опять пестрые, но зато наконец появился запах - устойчивый,
чуть сладковатый аромат, будто на пустыре по второму разу зацвела акация.
Уилфилд оглядел то, что сотворил раньше, и рассмеялся.
Среди битого кирпича валялись мясистые подобия тюльпанов без стеблей,
безобразных размеров розы с алыми листьями и огромными колючками, нечто с
непрорезавшимися лепестками, похожее на небольшие кочаны капусты. Были тут и
целые кусты - уродливые, ни на что не похожие, будто больной художник мешал
как попало краски, потом рисовал цветы, но то ли забыл, как они выглядят, то
ли хотел переиначить весь мир.
Уилфилд дематериализовал все пробы.
"Маме все равно понравятся, - подумал мальчик, разглядывая свои
странные создания. - Она любит цветы. Всякие. Когда была здорова, то
приносила их и весной и петом. Отец, правда, ворчал, но не ругался так
страшно, как теперь. Мама и цветы... Это так красиво".
Прижимая букет к груди, мальчик побежал домой.
Он торопился, и уже на третьей улице в боку неприятно заекало, словно
там билась на крючке пойманная рыба.
"Хотя бы отец задержался в своей мастерской", - с тоской подумал
Уилфилд, не зная, как будет оправдываться, если отец дома и уже хорошенько
выпил. Отец выпивал и раньше, но злился редко. Когда маму три года назад
парализовало, он стал каждый вечер приходить с работы не просто усталый, а
какой-то черный и неразговорчивый. Любая мелочь раздражала его. Он начинал
орать на маму, проклинал свою испорченную жизнь и все на свете. Мама
отворачивала голову к стенке и плакала.
Уилфилд бежал, бежал, а перед входом в дом замешкался. Боязно.
Тихонько приоткрыл дверь. Отец сидел в кресле перед телевизором и,
казалось, дремал. Мама как всегда в спальне, ее из комнаты не видно.
Уилфилд на цыпочках направился в спальню. И вдруг... Будто молния
блеснула. Отцовская рука упала на плечо, рывком остановила.
- Ты где околачиваешься?
- Мы... играли... - пересиливая страх, ответил мальчик. - А оно
стемнело... Сразу. Я вот... для мамы...
Он замолчал, не зная что сказать.
Отец вырвал из рук Уилфилда букет, грозно спросил:
- Откуда цветы? Украл?
Уилфилд отрицательно покачал головой. Голос куда-то девался.
- Та-ак, - протянул отец и шумно вздохнул. В комнате распространился
запах дешевого виски. - Значит, я гну спину в мастерской, а ты в это время
лазишь по чужим цветникам!
- Папа, я не воровал... Я... маме.
Отец швырнул букет на пол, схватил с подоконника бельевую веревку.
- Джил, не трогай его, - слабо отозвалась из спальни мать. - Я тебя
умоляю.
- Помолчала бы, - рыкнул отец. Горячая веревка обожгла спину Уилфилда.
Мальчик вскрикнул от боли. Железная рука отца, от которой пахло
автолом, пригибала его к полу - там валялись разлетевшиеся от удара лепестки
его самодельных цветов.
И тут Уилфилда осенило: материализация! Он умеет мысленно так погладить
атомы, что они улягутся, будто шерсть котенка под рукой! Он может уговорить
ленивые атомы, которые разбрелись в маминых ногах, вернуться обратно. Он
должен их уговорить! Сейчас! Немедленно! Учитель рассказывал, что для
материализации главное - желание. Так вот. Больше всего на свете он хочет,
чтобы мама поправилась и опять ходила по дому, готовила обеды... Чтобы он
слышал ее шаги.
Веревка снова перепоясала мальчику спину. Он вздрогнул, но кричать или
плакать не стал.
"Пусть маме вернутся ноги!" - мысленно взмолился Уил.
Взбешенный молчанием сына, отец остервенело хлестал его, приговаривая:
- Будешь красть?! Будешь шляться по ночам?!
"Атомы, миленькие, скорей! Скорей возвращайтесь! Я люблю маму! У нее
были такие красивые ноги. Пусть к ним вернется сила. Я хочу, чтобы мама
опять научилась ходить! Я прошу вас, атомы!.."
И чем сильнее бил Уилфилда отец, тем отчаянней мальчик просил природу,
приказывал ей, требовал вернуть маме ноги. Такие, какими он запомнил их,
когда ходили на речку: стройные, смуглые, сильные. Чтоб под гладкой кожей
шевелились теплые мускулы и играла кровь, чтоб они жили! Жи-ли, жили!
Отец ударил как-то особенно больно, с оттяжкой. Уилфилд, сцепив зубы,
застонал.
Отчаянно вскрикнула мать.
Рука Джила, сжимавшая веревку, вдруг разжалась. Он испуганно отступил,
отпустив сына.
В дверях спальни, придерживаясь за спинку кровати, стояла - да, именно
стояла! - его жена.
"Надо слетать туда", - подумал Литтлмен, дочитывая информацию в газете.
Короткая заметка сообщала:
"Философы и социологи 70 стран соберутся 12-18 августа в Лос-Анджелесе
на очередной форум "Социальные пути развития и проблема выживания
человечества".
Он вспомнил чужую тоску, которая, будто сигнал SOS привела его в
хибарку Ноубоди, предостережения старика. В чем-то он прав... Отдать
знания - половина дела. Надо, чтобы они родили желание переустроить мир. Это
единственно верный путь. Но одному такой тяжкий труд не по плечу. Один все
равно никто. Даже самый сильный и умелый...
Литтлмен перебрал в памяти события последних дней. Весь городок говорит
о чудесном исцелении матери Уилфилда. Молодец, парнишка. Как надо любить
мать и хотеть ее выздоровления, чтобы совершить такое чудо. Уже ради этого
стоит учить детей, хотя трудности множатся с каждым днем. Детям скоро в
школу. Занятия с ними надо как-то узаконить. А то ведь городок маленький;
множатся слухи, один нелепее другого, обыватели хотят знать - кто он и зачем
возится с детьми? Да и сама школа... Его, Литтлмена, школа. Занятия надо
строить более широко и фундаментально. Дети, конечно, увлеклись
экзотическими знаниями. Все хотят летать, обмениваться телепатемами,
овладеть материализацией. Но ведь прежде всего из них нужно сделать Людей.
Случай с Конни, который пакостил остальным, тому подтверждение.
Нравственность, любовь, сострадание... Вот какими должны быть главные
предметы в школе Литтлмена.
Он вышел из отеля и наткнулся взглядом на одутловатое лицо Гризли.
"Следит, - отметил про себя Литтлмен. - По-видимому, Шериф тогда все же
здорово трухнул. Зря я ему сказал о помятом бампере... Теперь эти идиоты
будут контролировать каждый мой шаг".
Литтлмен нарочно зашел в универсальный магазин. Походил по залу минут
десять, вышел на улицу. Помощник Шерифа стоял возле витрины, прикуривал
сигарету.
Ненависть к этому ходячему окороку, подонку и убийце, с новой силой
обожгла Литтлмена. Стоит только захотеть, только подумать, и в мозгу
помощника Шерифа сейчас, сию секунду лопнет маленький сосуд. И он станет уже
не ходячим окороком, а прикованным к постели. К тому же бессловесным, как и
положено скотине... Однако, нет! Он сюда пришел не судьей, а учителем.
Посему проведем маленький урок. Чисто человеческий.
Литтлмен резко свернул в проулок, спрятался за стволом клена. Услышав
сопение Гризли, вышел на пешеходную дорожку, перегородил преследователю
путь.
Гризли остановился, не зная, как поступить.
- Послушай, помощник, - Литтлмен говорил медленно, отчетливо
выговаривая слова, чтобы они дошли до примитивного сознания Гризли, - если
бы я захотел, то давно отправил вас обоих на электрический стул. Или просто
уничтожил. Однако мне пока нет до вас дела. Так вот. Если ты каждое утро
будешь говорить мне фразу: "Я дурак и преступник", то тут же будешь получать
пятьдесят долларов. Договорились?
На беспросветном лице Гризли отразилось сомнение.
- Хорошо, - сказал Литтлмен, доставая деньги. - Ты лицо официальное,
поэтому я удваиваю твой гонорар. Понял?! А теперь я жду...
Гризли кивнул и, опасаясь, что этот чокнутый передумает, поспешно
выпалил:
- Я дурак и преступник, сэр!
- А где Учитель? - первым долгом спросил Уилфилд, когда они во вторник
собрались у дома Фроста.
- Он вчера улетел в Лос-Анджелес, - сказал Рэй. - На два дня. Или три.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг