- И все-таки мы будем бороться.
- Дыромолы!
- Что такое? - не понял Дерюгин.
- А это секта была такая у нас на севере - дыромолы. Верили, что Бог
слушает их в каждую дырку, которую они проделывают. Ну, и сверлили дырки и
молились в них, - в пустоту молились; так и вы в пустоту верите и
работаете.
- Хорошо смеется тот, кто смеется последний...
В это время толпа в аудитории зашевелилась и двинулась в зал.
Оставив Дагмару с Горяиновым, Дерюгин присоединился к своим товарищам;
им отведено было особое место вблизи стола президиума, над которым
возвышались бюсты Лапласа, Бюффона и Ньютона.
Усевшись на своем стуле, Дерюгин осмотрел собрание. Со своего места
инженер не мог различить лица и их выражение; на галереях он видел только
море синих блуз с редкими черными или светлыми пятнами на их однообразном
фоне, глухо рокотавшее ровным, неуемным шумом. Закрыв глаза, можно было
вообразить себя где-нибудь в дюнах Бретани, и тогда казалось, будто за
недалекими холмами дышит и колышется вековечным прибоем океан.
Это и была почетная охрана предместий, о которой говорил Горяинов, но
Дерюгину вспомнились парижские толпы, наводнявшие когда-то галереи
Конвента.
- Только ли это охрана или нечто большее?
И ему казалось, что люди на хорах - это глаза и щупальца огромной
стихийной массы миллионов Парижа и за ним всей страны, с нетерпением и
верою приковавших свои взоры к маленькому залу, где собралось несколько
сотен человек в скромных демократических пиджаках.
Начало заседания отвлекло Дерюгина от его мыслей. День начался
докладом о ходе работ по сооружению электромагнитов. Дело, начатое с
большим энтузиазмом и значительно двинувшееся вперед в первые дни, сейчас
начинало тормозиться. Правительство, недовольное положением вещей, не
решалось на открытое выступление против съезда, но мешало теперь работе
затяжками, противоречивыми распоряжениями, ведомственной и бюрократической
волокитой
Докладчик еще не успел кончить, как растущий слитный гул голосов с
галерей, точно надвигающаяся буря, захлестнул потопом звуков его последние
слова.
Когда волнение утихло, была предложена довольно резкая резолюция,
требующая допущения членов съезда по его указанию в состав правления
организации, руководящей сооружением электромагнитов Затем слово было дано
представителю русской делегации
Докладчик подробно остановился на всех возражениях, которые могли быть
приведены, на всех возможных трудностях, повторив прения, бывшие в Москве,
и кончил так:
- Как видите наш план не свободен от недостатков, его выполнение
встретит целый ряд серьезнейших препятствий, масштаб работ, им намеченный,
колоссален, - но его достоинство в том, что сейчас, в данную минуту, он -
единственно возможный. Он дает надежду на успех. Никто не мешает искать
лучшего. Но ждать мы не смеем. Всю энергию, всю мощь человеческого разума и
техники надо бросить на это дело во имя спасения Земли.
Несколько минут после того, как он кончил, длилось тягостное,
выжидающее молчание. Все было рассчитано, все было предусмотрено, возражать
было нечего, и вместе с тем необычность проекта была такова, что
обезоруживала самых смелых; ни у кого не хватало решимости высказаться по
поводу этого фантастического предложения.
Тишина становилась угрожающей, невыносимой словно тяжестью своей
погребала смелый взлет человеческой мысли. Слышен был ясно шелест бумаги за
столом стенографисток
И вдруг сверху с хоров раздался гулкий, порывистый возглас:
- Ne soyez pas poltrons! Vive le canon.1
Будто лавина, увлеченная падением камня, оборвался вниз поток звуков,
цел я буря криков, рукоплесканий, неистовый топот и стук. И зал,
подхваченный этим порывом, встал как один человек и неистово аплодировал
тому самому плану, в защиту которого несколько минут назад ни у кого не
нашлось слова. Когда, наконец, наступила относительная тишина, председатель
съезда, маститый, всеми уважаемый профессор, прерывающимся голосом
предложил ввиду важности и необычности сделанного заявления устроить
перерыв до завтра для обмена мнениями и ознакомления с подробностями
проекта
- Черт возьми, - только и мог сказать Горяинов, когда они втроем
выходили из подъезда на площадь, кишевшую народом, - славную кашу вы
заварили: они теперь будут бредить вашей пушкой.
- А вы все не верите? - спросил Дерюгин.
- Нет, - упрямо ответил старик, - ваш шар от удара при взрыве
разлетится на тысячи кусков, из которых каждый будет продолжать ту же
работу, - вот и все.
- Это единственное возражение, которого я боюсь, - задумчиво ответил
инженер, - хотя до сих пор о нем не говорили. Ручаться, что этого не
случится, - трудно...
- Ну, и что же?
- Надо идти на риск. В этом все же есть шанс, а сидеть сложа руки -
верная гибель.
- Вздор, - повторил Горяинов, - химеры. Шар изжарит вас со всеми
вашими машинами, прежде чем вы подойдете к нему на необходимое расстояние..
- Вам, по-видимому, этого очень хотелось бы, - холодно возразил
Дерюгин.
- Не люблю трагедий без пятого акта, - усмехнулся старик, - да и по
совести сказать: когда-либо человечеству придется же кончить свою земную
карьеру, - так не все ли равно - тысячелетием раньше или позже? Я
предпочитаю первое - вот и все.
Глава XVI
ПАРИЖ БРЕДИТ
На углу улицы Гренелль была невероятная людская толчея. Дерюгин,
Дагмара и Горяинов пробирались на прерванное заседание съезда. Всех троих
прижало сначала к домам на площади, а потом волною взмыло к церковной
паперти.
Двери храма были открыты настежь. В них видно было сплошное море
голов, колыхались тихо серо-синие клубы дыма из кадил, доносились аккорды
органа и заунывное, словно заупокойное, пение.
В тот момент, когда новая волна подхватила невольных свидетелей этой
сцены и прижала их к решетчатой ограде, - на ступенях церкви у выхода
показались кресты и хоругви, сверкая золотыми переливами под июльским
солнцем.
Процессия остановилась на паперти. Высокий, худой старик с безбородым
изможденным лицом кастрата и неестественно блестящими глазами, в белой, как
снег, сутане, стоя над толпою на возвышении, широким взмахом осенил
склоненное море голов, ответившее протяжным глубоким вздохом и шелестом
сложенных крестом рук.
- Возлюбленные братья и сестры!.. Исполнилась мера гнева Божия, и
настал час возмездия... Покаемся в грехах наших, ибо велика бездна их, и
вопиет к небу их скверна. Огнем всепожирающим очистится земля, и пламень
его - свеча ко Господу!.. В гордыне разума отринул человек Бога своего, - и
вот лежит прахом у подножия ног его! Страшен гнев Бога живого! Покаемся,
братья и сестры, и будем плакать кровавыми слезами, ибо близок день суда!
Голос говорившего затрепетал на высокой ноте и захлебнулся в слезах.
Конвульсия ужаса прошла по толпе и прорвалась морем звуков. Истерические
вопли, громкие рыдания, крики потрясли огромную, обуянную безумием толпу.
Невдалеке от ограды несколько женщин билось в судорогах. Какой-то высокий,
худой человек, с безумно вытаращенными глазами, поднял обе руки к небу и
кричал надтреснутым голосом:
- Mea culpa, mea maxima culpa!1
Другие били себя в грудь и, задыхаясь от слез, выкрикивали что-то
нечленораздельное.
- Мы точно перенеслись в средние века, - сказал Дерюгин, - религиозный
психоз, мания плясок, не хватает еще процессий флагеллянтов и аутодафе.
Никогда бы не думал, что современное человечество может быть охвачено
такими эпидемиями.
- А почему бы и нет? - возразил Горяинов. - Стадо всегда остается
стадом и будет одинаково реагировать на внешние воздействия.
Они подходили уже к углу улицы Варенн, когда вдруг из нее вылился
бурный человеческий поток. Люди мчались, как одержимые, сплошной массой, с
дико вытаращенными глазами, с выражением напряженного ужаса в глазах.
Казалось, их преследовало, настигало по пятам что-то внушавшее
непреодолимый страх. Ничто не могло остановить бьющуюся в пароксизме паники
толпу. Дерюгин видел, как в нескольких шагах от него упала ничком женщина,
и ни одна рука не протянулась к ней для помощи. Одну секунду он видел еще
ее лицо, искаженное болью и ужасом, но уже через мгновение человеческий
поток захлестнул ее своими волнами, тысячи ног прошли, не замечая, через
распростертое на мостовой, в муках корчащееся тело, и Дерюгин не расслышал
даже ее стона в общем хаосе воплей и криков обезумевшей толпы.
С растущей тревогой все трое, держась друг друга, прижались к стене
дома, следя за происходившим и стараясь отгадать его причину. Наконец,
Дерюгину удалось схватить за руку какого-то долговязого парня без шляпы с
растрепанными волосами и дико блуждающим взглядом, отброшенного толпой к
краю улицы.
- Послушайте, что случилось? - на ухо крикнул ему инженер.
Человек остановил на нем растерянный взгляд, потом оглянулся назад и
вдруг, словно пораженный страшным зрелищем, рванулся вперед с воплем:
- Бегите, спасайтесь!
- Да от чего спасаться, черт вас возьми? Что там такое? - повторил
Дерюгин, встряхнув за плечи ошалевшего человека.
- Шар, шар летит! - дико закричал тот, еще раз оглянувшись, и,
вырвавшись из державших его рук, пропал в толпе.
Дерюгин побледнел; Дагмара стояла, прислонившись к стене, и, как
загипнотизированная, смотрела назад, туда, откуда выливался бурный поток.
- Не может быть, - пробормотал инженер, - это вздор. Он сейчас
где-нибудь в Италии, никак не здесь...
И тем не менее какая-то неодолимая сила заставила и его обратить
взгляд туда, куда прикованы были глаза Дагмары, куда в смертельном ужасе
оглядывалась мчавшаяся мимо них толпа.
В первое мгновение он ничего не заметил, но затем между двух стен
домов, на высоте нескольких метров над морем голов, вырисовались в
голубоватом тумане знакомые очертания пламенного шара, три недели назад
обдавшего его знойным дыханием у лаборатории профессора Флиднера.
Он казался точно таким же, как в тот злополучный день: те же
голубоватые жилки пересекали его сияющую поверхность, те же брызги искр
сыпались вниз, к окружающим предметам, только размер был, по-видимому,
больше, однако далеко не в такой степени, как надо было ожидать, судя по
описаниям газет. Эта мысль смутила инженера, но он не успел продумать ее до
конца. Он чувствовал, как захлестывала и его волна непреодолимого страха,
исходившего от обуянной паникой человеческой массы.
Над хаосом звуков, стоявших над нею, Дерюгину слышен был знакомый
треск брызжущих к земле молний.
Не в силах сопротивляться общему порыву, все трое слились с людским
потоком, стараясь только держаться рядом. Они не помнили, долго ли несла их
эта волна, они видели только тысячи искаженных ужасом лиц и над всем
пышущий пламенем в голубоватом тумане ужасный шар. Когда, наконец, их
выбросило в одну из тихих уличек Латинского квартала, они долго не могли
отдать себе отчета в том, чему свидетелями им пришлось быть в этот жуткий
день. И вокруг было то же.
Люди оглядывались в изумлении, растерянные, недоумевая, куда забросила
их волна пережитого ужаса, искали глазами причину всего происшедшего,
преследовавший их пламенный шар, и не могли найти его и следа; нигде не
заметно было признаков пожара или разрушений, о которых все знали по
газетным сообщениям: шумел и грохотал обычной жизнью многомиллионный город.
К вечеру стало известно, что нигде в других местах не было замечено
ничего похожего на атомный вихрь, и на пути, по которому пронеслись
испуганные люди, не было никаких следов его движения.
Стало очевидно, что возбужденная за эти дни толпа стала жертвой
массовой галлюцинации, увлекшей ее в дикое бегство.
- Как же так? - недоумевала вечером Дагмара, вспоминая события дня. -
Я готова чем угодно поклясться, что я видела его и слышала треск его
молний.
- Такова сила внушения, - ответил Дерюгин, - мне кое-что сразу
показалось странным тогда, но и я не смог устоять против этой удивительной
иллюзии.
Глава XVII
ЕЩЕ РАЗ РЕВОЛЮЦИЯ
На следующий день Дерюгин и Дагмара остались у себя в номере. Девушка
была совсем больна после вчерашних потрясений, ночью бредила воспоминаниями
минувшего дня и металась в лихорадке. Встревоженный инженер провел у ее
постели бессонную ночь, только к утру забывшись тяжелой дремотой. Вызванный
врач не нашел ничего опасного в данный момент, но предписал на несколько
дней полный покой, предупредив, что новое потрясение может уже быть
рискованным.
Прощаясь с Дерюгиным у выхода, он покачал головою и сказал:
- Бедный Париж! Он весь бьется сейчас в такой лихорадке; нет уже,
кажется, дома, где не нуждались бы в помощи врача. Я сам сегодня у десятого
пациента и от вас бегу дальше.
Дерюгин вернулся в номер и сел у постели больной. Дагмара взяла его за
руку и долго не выпускала из своей. Ее охватил безумный страх одиночества;
оно давило ее кошмарами и туманило больной мозг воспоминаниями о виденных
сценах.
"История шагает по раненым душам", - подумал Дерюгин.
"И по трупам", - будто добавил кто-то посторонний внутри него,
вспоминая вчерашние сцены паники, во время которой, по слухам, ходившим в
городе, погибло до тысячи человек.
Около полудня, когда Дагмара забылась сном и Дерюгин с тревогой
прислушивался к ее неровному дыханию, явился Горяинов. Даже сквозь обычную
для него сдержанность и усмешку было видно, что он чем-то взволнован.
Дерюгин сделал ему предостерегающий жест, и старик спросил вполголоса:
- Что случилось?
- Последствие вчерашнего, - ответил инженер, - пока ничего серьезного,
но надо избегать новых волнений. Расскажите, что нового в городе?
- С утра, действительно, стреляли на Монмартре и у дома Инвалидов, а
подле Одеона была горячая свалка. Но сейчас весь город мечется в припадке.
На улицах творится что-то невообразимое. Можно подумать, что исполнились
предсказания монахов, и настал день страшного суда.
- В чем же дело? То же, что вчера?
- Нет, на этот раз уважительная причина, если угодно. Часа три назад
было получено известие, и газеты поспешили его выболтать, о грандиозной
катастрофе в Риме...
- В Риме? Атомный вихрь?
Горяинов кивнул головой.
- Дело скверное. В сущности, город почти уничтожен; судя по описаниям,
уцелела только южная часть на Авентине. А к северу от излучины Тибра -
Палатин, Квиринал, Ватикан - все это охвачено огнем. Собор Св. Петра - в
развалинах; начиная от Латерана и до замка Св. Ангела, все горит. Паника
неописуемая. Масса жертв - их еще немыслимо подсчитать. Словом, Рим больше
не существует...
Дерюгин представил себе картину гибели Вечного города и содрогнулся.
Неужели в самом деле уже поздно? Можно ли будет обуздать разбушевавшуюся
стихию?
И все-таки... Новая мысль мелькнула у него в голове.
- А уверены ли вы, что все это, действительно, было? - спросил он
Горяинова.
- То есть как? - не понял тот.
- Не являются ли самые сообщения такою же галлюцинацией, как вчерашнее
появление шара?
- Ну, уж это вы, кажется, чересчур...
- Почему? Видели же в семидесятом году тысячи парижан расклеенными на
стенах столицы бюллетени об одержанной победе, оказавшиеся такою же
иллюзией, самообманом больного духа толпы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг