- Эпиграммы не получились, ваш помощник прав, это не мой жанр, но я мог
бы предложить что-нибудь другое...
Он не успел взять заказчика в оборот. Послышались шаги, неплотно
прикрытая дверь распахнулась.
- Вылечила имущество, - сообщила Лепатра с удовлетворенным усталым
вздохом. - Сходите, сами поглядите!
- Зачем ты меня искала?
- Так я же тетя Клепа твоя... - сумасшедшая жалобно захлопала
бесцветными ресницами. - В гости приехала... Не рад? Хотя ты, Вал, всегда
был бессердечным охламоном, даже на материных похоронах не заплакал. Стоял,
будто каменный, и ни слезинки. А теперь завел дружбу с ворюгами, которые
твою матушку убили... - она печально покачала головой.
- Не с теми, - процедил ее собеседник. - Я общаюсь с другой
группировкой.
- Они все одинаковые. Вал, что ты здесь делаешь? Ты же лесной колдун,
таким, как ты, в Лесу лучше, чем в городе. Это я - городская ведьма, мне
надобно, чтобы вокруг водилось побольше всяких разных рукотворных вещей, а
ты, помню, говорил, что когда-нибудь построишь себе замок посреди дремучей
чащобы и будешь там жить, как тебе хочется. Наверняка у тебя давно уже есть
такой замок, так чего в нем не живешь?
- Самое интересное происходит в Танхале.
- Власти захотел, - грустно подытожила Лепатра. - Да ведь? А мать тебя
предупреждала: берегись власти пуще беды! Умная была у тебя мать.
Стефан, молча слушавший их диалог, понимал одно: для "Вала" явление
тети Клепы - скоропостижная политическая смерть. Другие кандидаты обеими
руками ухватятся за тот факт, что у конкурента наличествует умалишенная
родственница. Обрушат на него лавину фельетонов и карикатур, да еще
психиатрической экспертизы потребуют - вдруг он сам тоже того? В два счета
вышибут из игры. Выход один: ликвидировать и родную тетку, и случайного
свидетеля. На окнах жалюзи, с улицы никто не увидит... Стефан решил, пока
они выясняют отношения, потихоньку ретироваться к двери - и обнаружил, что
не может пошевелиться. Словно его трепещущую душу поместили внутрь
деревянного истукана. Чертов претендент раньше его все просчитал... Он
теперь может только слушать, смотреть и цепенеть от смертного ужаса.
- Вал, ты ведь уже понял, чего мне от тебя надобно? - помолчав, кротко
спросила чокнутая.
- Понял.
- Вот и ладненько, а то не могу я сама, огня боюсь. Когда нож медленно
пронзает сердце, оно тоже не сладко, но все не так больно. Я перед тем еще
грибочков дурманных пожую... Забирай мою силу, владей на здоровье. Вот,
глянь, я и ножик ритуальный для этого дела принесла.
Расстегнув пальто, она вытащила из-за пазухи небольшой сверток.
- У меня есть.
- Да кто ж усомнится... Ты небось уже совершал такие обряды, и вовсе не
с согласия тех, чью силу выпивал до дна, по глазам твоим бессовестным вижу.
Только ты уж тетку родную уважь, убей меня этим ножом. Мы с ним подружились,
я обещала, как подойдет срок, угостить его своей кровушкой. Нехорошо
бессловесную вещь обманывать.
- Хорошо, пусть будет этот.
- Дозволишь пирожок напоследок съесть? Они у тебя сдобные да румяные, с
повидлом яблочным...
- Ешь, - разрешил Вал.
Колдунья подошла к одному из оставленных в комнате коробов, откинула
крышку, запустила внутрь по локоть руку с грязными обломанными ногтями -
видимо, чтобы вытащить из середки пирожок потеплее.
Превратившийся в истукана Стефан смотрел отчаянными глазами на
кандидата-убийцу. От погибели его отделяет совсем крохотный промежуток
времени - наверное, меньше часа. Но ведь Лепатра пророчила другое, и нет
здесь никакой стеклянной двери!
Полоумная колдунья уселась на стул, откусила от пирожка, с набитым ртом
заговорила:
- Странные дела ты задумал, Вал. Все бы тебе вверх тормашками
перевернуть да по-своему переиначить... Охламон ты как есть, вежливые слова
говорить научился, а внутри все такой же, каким был пятьсот лет назад. И вот
чего не уразумею: как ты ухитрился остаться молодым? Ты же молодильного
зелья не пил, я бы почувствовала. От тех, кто этой радости хлебнул, за
десять метров шибает молодильной магией, как от бочки с прокисшими яблоками.
Значит, нашел что-то другое, ишь какой ловкий... А эти твои девочки в черных
вуалях - разве они люди?
- Неужели заметно? - он усмехнулся, слегка приподняв светлую бровь.
- Я же старая городская ведьма, если что-то городу чужое - печенками
чую. Понаехали тут серые кошки лесные, и никто не чешется... Нашел, кого в
столицу позвать! Ох, натворите вы дел, и много хороших вещей будет зазря
испорчено и поломано, и много людских слез прольется... Ты, Вал, тоже горя
хлебнешь и слезы прольешь.
- Я? - презрительная интонация человека, услышавшего заведомую ерунду.
- Ты, ты... - Лепатра сочувственно вздохнула, прожевала кусок и
продолжила: - Враги тебя плакать не заставят, да горе заставит. Заплачешь,
когда принесут тебе труп - битый, страшный, в кровище...
- Какой труп? - мрачно процедил Вал.
- Не знаю, - колдунья смотрела на него беспомощно и виновато. -
Честно... Знала бы - сказала бы, чтобы ты, если сумеешь, избежал беды. Мои
предвидения - они кусочками, словно картинку вдоль и поперек ножницами
настригли. Иногда целая горстка кусочков, иногда только один. Бывает, самой
интересно, что там до или после, но никак не могу разглядеть, сколько ни
силюсь... Вот, еще один кусочек вижу. Девочка из магазина. Когда она к тебе
придет, у тебя земля под ногами заколеблется.
- Из какого магазина? - тем же мрачным тоном уточнил ее собеседник.
- Ох, Вал, не ведаю, только это будет всем магазинам магазин! Больше
одного этажа, вещей на полках полным-полно, видимо-невидимо, и все
новенькие, счастливые, красиво разложены, и чего там только нет, вот бы мне
по такому магазину погулять, с каждой вещицей поздороваться, все руками
потрогать, и чтобы не прогоняли...
Она замолчала, пригорюнилась, потом запихнула в рот остатки пирожка.
Мерсмон повернулся к Стефану.
- Не хочешь умирать? А я, пожалуй, не хочу тебя убивать. Если меня
сейчас обвинят в убийстве на почве ревности и заведут уголовное дело -
репутация пропала. Положим, все равно ничего не докажут, но для
келлардианцев эта история будет сущим подарком, поэтому давай оставим тебя в
живых. Ты ведь не возражаешь?
Он издевался, но Стефану было все равно. Главное - жить. Кивнул бы в
ответ, если бы мог пошевелиться. Между тем Лепатра вороватым движением
выхватила из короба еще один пирожок.
- Я кое-что изыму у тебя из памяти, - колдун взял его жесткими пальцами
за подбородок. - Эта противозаконная операция в твоих интересах. Если
хочешь, можешь сопротивляться.
- Д-да... - выдавил Стефан, пошатнувшись.
Он снова мог разговаривать и двигаться, и ноги подкашивались от ужаса.
...Очнулся оттого, что били по щекам. Он сидел на стуле, а над ним
стоял Валеас Мерсмон, претендент на Весенний престол, собственной персоной.
Разброд в голове, дурнота, непонятное ощущение только что пережитой
катастрофы.
- Вы когда в последний раз ели? - спросил политик.
- Не помню...
- У вас был голодный обморок. Поешьте хотя бы пирожков. Где-то здесь
должны быть термосы с чаем...
Он открыл дверцу шкафчика, белую, под цвет стены, с криво налепленным
плакатом Санитарной службы. На плакате личинка-Келлард грызла мешок с
крупой.
Стефану подумалось, что политическая сатира - инфантильный жанр, вроде
школьных дразнилок. Потом вспомнил, что Эфра его отвергла. Сознание он
потерял из-за только что пережитой личной трагедии, а вовсе не от голода!
Растягивать общение со счастливым соперником, который решил блеснуть
благородством, нисколько не хотелось. Стефан умял четыре пирожка, выпил
стакан горячего сладкого чаю, сухо сказал "спасибо" и "до свидания".
На лестнице чуть не запнулся о Лепатру. Та сидела на ступеньках и тоже
что-то жевала.
- Что вы здесь делаете? - удивился Стефан.
- Ем последний пирожок.
- Почему последний? Там еще много осталось...
Пожав плечами, он протиснулся мимо. Посреди лестничной площадки стоял
новенький яркий глобус Земли Изначальной. Стефан давно о таком мечтал, но
нельзя же хватать все, что под ноги подвернулось.
- Бери, бери, он ничей, - разрешила Лепатра. - На память обо мне.
Валеас Мерсмон остановился у нее за спиной и тоже сверху вниз смотрел
на Стефана.
"Присвоил мою девушку и еще уставился... Вот назло тебе возьму и
спрашивать не буду!"
С глобусом под мышкой он вышел на улицу. Такое впечатление, словно ему
приснился кошмар, но никаких подробностей в памяти не осталось - ничего,
кроме неприятного осадка. А теперь еще битых два часа добираться пешком
домой на Малозеркальную - сквозь пиковую толкучку и зимнюю слякоть, под
свист ветра, пляшущего в кривых танхалийских переулках...
* * *
Летнее солнце льет свой горячий золотой мед на крыши Птичьего Стана, и
хочется верить, что так будет всегда. Первый год осени - это, можно считать,
все еще лето.
Стефану не хотелось прощаться с долгим летом, но разве кто-нибудь его
спрашивает? Двенадцать лет назад ему и с Танхалой прощаться не хотелось, а
все равно выселили в принудительном порядке, как и всех остальных. Мол,
после Темной Весны людям там жить нельзя. Разве что побывать на экскурсии.
Туристов с Земли Изначальной туда все лето возили - организованными
группами, с гидами, под охраной. Под конец, когда Стефан начал получать
хорошие гонорары, он несколько раз присоединялся, хотя и влетало в копеечку,
хотя и бередила душу покинутая Танхала, похожая на странный слоистый сон.
Новая столица Долгой Земли занимала три полуострова - Касиду, Птичий
Стан и Тянгу, плюс кусок внутренней территории, который раньше никак не
назывался. У нее до сих пор не было имени. Столица - и все, и так понятно.
За короткое время пришлось построить громадное количество жилых домов,
предприятий, складов, конторских зданий, непритязательных и похожих друг на
дружку. Стефана это зрелище угнетало. Впрочем, его окруженный клумбами
особнячок, в отличие от окрестных многоэтажек, все-таки обладал собственной
физиономией.
А кроме того, по большому счету, его угнетало вовсе не это. Он
чувствовал себя как опустевшая бутылка, из которой без остатка выцедили
игристое вино.
Нечего было соглашаться.
Примерно два года назад (не по долгианскому, естественно, а по
староземному счету) к нему пришла некая Виринея Одис из Комитета по
нравственной реабилитации общества. Предложила написать сказку, пьесу,
поэму - все что угодно, лишь бы о Темной Весне и в том ключе, какой
желателен для Комитета.
Она хвалила его талантливые произведения, намекала на могущественные
силы, которые заинтересованы в определенной художественной интерпретации
весенних событий, обещала достойную оплату - по-настоящему достойную, без
дураков! А Стефан в ту пору перебивался кое-как, писал на заказ
поздравительные и рекламные стишки. В общем, долго уговаривать не пришлось,
он задавил внутренний протест и сказал "да".
И было что-то еще... Какая-то болезненная психологическая проблема, и
эта Виринея тактично предложила стопроцентную помощь, но тут Стефан
затруднялся - и впрямь так было или ему теперь кажется.
Задавать лишние вопросы он остерегался. Борец за нравственную
реабилитацию госпожа Одис внушала ему безотчетный страх. Суровая молодая
амазонка с чеканными чертами красивого лица и вызывающей стрижкой под ноль,
как у лесного пехотинца. Стефан ловил себя на том, что готов встать перед
ней по стойке "смирно", словно перед сержантом в ополченческом лагере для
подростков.
Брезжило смутное ощущение, будто он уже видел эту девушку раньше, когда
жил в Танхале. Вестибюль дорогого ресторана? И она ссорится с какими-то
парнями, а после выскакивает на залитую неоном улицу, накинув на плечи
грязновато-белый полушубок? Возможно, правда, возможно, игра воображения. Он
даже на полстолько не был уверен в реальности этого воспоминания. Как
известно, в конце Темной Весны было применено магическое оружие массового
поражения, и память каждого стала похожа на калейдоскоп, который долго
трясли, так что выпавший в конечном счете узор может не иметь ничего общего
с действительностью.
Как бы там ни было, пресловутую сказку по заказу Комитета Стефан
сочинил.
Жила-была добрая волшебница, и родился у нее злой сын, тоже волшебник.
Звали его Мерсмон. Страшен был его облик: лицо как у мертвеца, волосы
косматые, пальцы скрюченные и когтистые, изо рта торчат клыки, как у
саблезубой собаки. Разговаривая с людьми, он рычал от злости и щелкал
зубами, так что даже человек неробкого десятка его пугался.
Пуще всего хотелось ему власти, и вот он притворился честным и
справедливым, обманом втерся в доверие к народу и стал Весенним Властителем
Долгой Земли. Наступила кошмарная пора, недаром ее назвали Темной Весной.
Мерсмон еще раньше заключил тайный союз с кесу и нередко привозил их в
столицу под видом молчаливых девушек в черных вуалях, чтобы они все
разведали, запомнили и освоились. А как сделался верховным правителем -
привел в Танхалу целую кесейскую армию, людскую же армию разоружил и
разогнал, отдав недовольных на съедение серым разбойницам. Начал он всех
притеснять и угнетать, неугодных казнил, а нарядный и светлый Весенний
дворец приказал перекрасить в черный цвет изнутри и снаружи.
Ни люди, ни колдуны, ни Высшие ничего не могли сделать против Темного
Властителя, потому что был у него Камень Власти, дающий своему обладателю
великую силу, перстень с этим волшебным камнем он берег пуще зеницы ока.
Однажды встретил злой правитель Эфру Прекрасную - добрую и скромную
девушку с острова Мархен - и влюбился без памяти. Не хотела она выходить
замуж за Темного Властителя, но он все равно взял ее в жены, потому что
никто не мог ему перечить. Вскоре после свадьбы совершил он еще одно
чудовищное злодеяние: велел доставить во дворец всех парней с острова
Мархен, которые раньше ухаживали за Эфрой, и отдал их на съедение кесу из
своей темной гвардии. Несчастных пленников, напрасно умолявших о пощаде,
растерзали на глазах у Эфры, а она стояла и смотрела, ни слова не проронила,
и слезы, падавшие из ее правого глаза, превращались в алмазы, а из левого -
в жемчужины.
Добрая красавица чахла в черном дворце, и никто из смельчаков не мог ее
спасти, пока не пришел Залман-герой. Мать его, когда была в тягости,
заблудилась в дремучем Лесу и там, на поляне, родила, а сама умерла. Залмана
вскормили и воспитали дикие звери, и не было ему равных в бою. Когда они с
Эфрой друг друга увидели, вспыхнула в их сердцах настоящая любовь.
Пришел бесстрашный герой к Темному Властителю и вызвал его на поединок.
Долго они сражались, наконец Залман могучим ударом меча разбил на куски
Камень Власти в перстне у злого узурпатора. Рассвирепев, тот обезоружил его
с помощью черного колдовства и приказал бросить в темницу, а на следующий
день и его, и Эфру казнили. Да только недолго кровавый правитель радовался
победе: без Камня Власти потерял он свою прежнюю силу. Восставший народ и
добрые волшебники при поддержке Высших победили его, опутали несокрушимыми
магическими цепями и заточили, плененного, в Кесуане, в горном замке, а его
серых союзниц и приспешников-людей истребили.
После этого жителям пришлось покинуть Танхалу, отравленную злыми
чарами, так как на много миль вокруг Мерсмоновой тюрьмы, от Кесуана до южной
оконечности Кордеи, отныне распростерлись страшные гиблые земли.
Стефан написал на этот сюжет пьесу, несколько баллад, сценарий для
фильма, поэму для взрослых и поэму для школьников. Все под контролем
Комитета. Он, в общем-то, понимал, какие цели преследуют заказчики. Внушить
недовольным, что поголовное выселение из Танхалы было единственно разумным
решением. Оправдать новый закон, предписывающий женщинам, которые по тем или
иным причинам носят маски либо вуали, по первому требованию представителей
власти открывать лицо - ради общественной безопасности, а то излишняя
деликатность может привести к беде, прецедент уже был. И так далее.
Заплатили без обмана, очень достойно, и в придачу Стефан в одночасье
стал мэтром, признанным на всех четырех архипелагах. Мало кто догадывался,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг