Нетрудно догадаться, что его здесь убьет: отсутствие необходимых лекарств и
элементарных антисептических средств.
Из нахлынувшей дремы его вывело ощущение переполненного почти до боли
мочевого пузыря. Капельницу уже убрали. Стефан попытался встать, но голова
закружилась, его повело, и он испуганно распластался на казенной постели.
Все понятно, вставать еще рано, а то долбанешься о дверной косяк или о
металлическую спинку кровати - вот тебе и погибель. Надо попросить "утку".
- Сестра! - позвал он слабым голосом. - Сестра, извините, пожалуйста!
- Не ори, деревня, - проворчал старик. - Хочешь поссать - позвони,
кнопка вона, возле тебя.
Стефан нажал на кнопку звонка, вскоре после этого отворилась дверь... И
он поплыл в вихрях мерцающего звездного тумана, потрясенно глядя на вошедшую
девушку в белом халате. Он никогда не видел такой совершенной красоты. Может
быть, на самом деле он еще не очнулся и ему снится сон во сне?
- Эфра, он ссать хочет, - разрушил очарование момента сосед. - Давай,
шевелись, к ядрене...
Пятый день, Стефан все еще жив. По расчетам, караван, который должен
забрать его с Мархена, появится послезавтра, если не случится непредвиденных
задержек. Уговорить бы Эфру уехать вместе с ним в Танхалу. Все бросить и
уехать, ей же терять нечего, но она не может оставить больную мать.
- Я только из-за мамы до сих пор живу, - радужка ее сине-серых глаз
напоминает ледяные узоры на окнах. - Иначе давно бы уже... И всю эту дрянь
захватила бы с собой. Я даже спланировала, как это можно сделать: прийти с
гранатой, дождаться, когда все соберутся, - и выдернуть чеку. И посмотреть
напоследок на их лица, чтобы они успели понять, что это я их убиваю. Но мама
тогда останется совсем одна, а у этих скотов тоже есть и родители, и
братишки-сестренки, и все их претензии выплеснутся на нее, понимаешь? Если
просто вколоть себе что-нибудь, ей тоже будет плохо. А если я сбегу, они же
на ней отыграются! Дверь сломают, в квартире напакостят... Или толкнут ее на
улице, на гололеде - и все. Они сказали, если я поеду в Танхалу подавать в
суд, мама за это поплатится - мол, ее не трогают, пока все шито-крыто.
- Разве нельзя что-нибудь придумать? - чувствуя себя безнадежно
несчастным, спросил Стефан.
- Придумай. Если сможешь забрать отсюда нас обеих, поедем с тобой хоть
в Танхалу, хоть на край света. Только учти, у мамы артрит, гипертония и
больное сердце. Надо, чтобы в дороге ей не стало хуже. На переезд нужны
деньги, у нас их нет.
- Я достану. Продам парикмахерскую и вернусь за вами.
...На третий день Стефан смог встать с постели и прогуляться по
коридору. Врач предположил, что Лепатра вытягивала у него жизненную
энергию - возможно, бессознательно - и это подорвало защитные силы
организма, но теперь, вдали от нее, он быстро пойдет на поправку.
Порекомендовал сходить к знахарке - потом, в столице. На Мархене хороших
знахарок давно уже нет.
Стефан слушал вполуха, мысли были заняты Эфрой. Вечером, собравшись с
духом, подстерег ее в "холле" - помещении с обоями в сиротливый цветочек,
скрипучими пружинными креслами и солянкой из пожелтелых журналов на
рассохшейся этажерке - и, дико смущаясь, предложил почитать стихи.
Они устроились у окна, за которым растворялся в сумерках расчищенный от
снега больничный двор. Мимо шаркали обитатели палат, несколько раз прошли
туда-сюда, нарочито громко хихикая, давешние медсестры.
- Хорошие стихи. Ты с Сансельбы или с Кордеи?
- С Сансельбы, из Милаги. В Танхале умерла моя тетя и оставила в
наследство парикмахерскую. Я давно хотел туда поехать. Скоро весна, будут
праздники, карнавалы, новые тенденции в искусстве... Ну, я, в общем, тоже
рассчитываю чего-нибудь добиться в столице.
Он продолжал смущаться и смотрел на облезлую этажерку, лишь время от
времени взглядывая на Эфру. Глаза как будто покрыты изнутри морозными
узорами. Длинные загнутые ресницы пепельного цвета и такие же брови. Волосы,
наверное, светлые, но они наглухо упрятаны под объемистой белой косынкой с
красным крестом. Пленительные - слово архаичное, но такое подходящее! -
черты лица.
Долго бы просидели, если б дежурная докторша не турнула из холла:
Стефана - в палату, а Эфру - какие-то пробирки мыть.
Вчера поздоровались, как друзья, опять пошли в холл, и состоялся тот
разговор. Она рассказала кое-что о себе. То, о чем сплетничали медсестры,
оказалось правдой: у нее действительно куча любовников. Сначала был только
один, бывший одноклассник, но он поделился своей радостью с приятелями, и
тем тоже захотелось.
- Их можно понять, - ляпнул Стефан.
Не надо было так говорить, но это он осознал уже задним числом.
- По-моему, их сможет понять только другая такая же мразь.
- Нет, подожди, я объясню, что я имел в виду... - надо было срочно
исправлять положение, а он барахтался под ее взглядом, словно тонул в стылой
проруби. - Сейчас ведь зима, внебрачные связи под запретом, а людям все
равно хочется любви... Это после, когда наступит весна, можно будет
флиртовать и гулять, сколько угодно, а зимние законы подавляют человеческое
естество, поэтому любовь принимает такие неправильные формы, и тут больше
всего виноват общественный уклад... Я по себе знаю, как это, когда хочется,
а пойти некуда...
- Тогда можно взять картинку соответствующего содержания, закрыться в
комнате на ключ и поработать руками. Честное слово, это более достойный
выход, чем калечить на гормональной почве жизнь другого человека.
Стефан густо покраснел. Во-первых, он иногда так и делал, а во-вторых,
его огорошило то, как просто Эфра рассуждает о стыдных вещах. Хотя она же
медик, профессия накладывает отпечаток.
Несмотря на замешательство, он продолжал отстаивать то, что считал
своей точкой зрения:
- Я не спорю, здесь все это приняло уродливую форму, но сама по себе
чувственная любовь - это прекрасно. Сама по себе, несмотря на внешние
формы...
- Да ты, что ли, совсем дурак?
- Подожди, я сейчас объясню... В больших и средних городах, несмотря на
зимние запреты, есть подпольные бордели, они промышляют полуофициально,
власти берут с них взятки и не мешают, наступит весна - они вообще
развернутся. А в маленьких поселениях на отшибе, вроде вашего Мархена, если
это не практикуется, люди ищут другой выход. Я думаю, если бы ты иначе к ним
относилась, ты бы стала для них вроде королевы, они же видят, что ты
красивая... Я вот что имел в виду, когда сказал, что их можно понять...
- Тогда желаю тебе самому когда-нибудь оказаться на моем месте, - глядя
ему в глаза, холодно отчеканила Эфра.
Вторично огорошенный, Стефан смотрел на нее и моргал, понимая, что они,
считай, уже поссорились. Почти поссорились: еще пара реплик - и обратной
дороги не будет.
Тягостную паузу разорвал - нет, поправил себя Стефан, скорее пронзил,
ввинчиваясь на бешеных оборотах в вечернюю тишину, словно тонкое ледяное
сверло, - отдаленный визг, от которого кожа покрылась мурашками.
- Кесу, - заметила Эфра.
Будничным тоном, словно речь шла о визите почтальона.
- Что делать?..
- Сиди. Ничего не делать. Здесь мы в безопасности, они в больницу не
полезут.
- Ты уверена? У них, что ли, такие благородные принципы?
- Не знаю насчет принципов, но они, как и люди, предпочитают здоровую
пищу. За маму я тоже не беспокоюсь, она старенькая и сразу видно, что
больная. Если есть выбор, они таких не трогают, а выбор у них - весь Мархен
в ассортименте.
Этот безучастный циничный тон ужаснул Стефана даже больше, чем ее
страшноватое пожелание.
- Не жалко?
- Кого там жалеть? Тех, кто меня не пожалел? Этих скотов могли бы
остановить их близкие: родители, родственники, знакомые, наша малозаметная
полиция, наш пропойца-губернатор... Могли, но не захотели. Так что желаю
кесу приятного аппетита.
Она прохладно усмехнулась. К боевому визгу серых убийц прибавились
крики людей и звуки выстрелов, но из окна был виден только больничный забор
да уютные заснеженные крыши двухэтажных домов на другой стороне улицы.
- Могут пострадать не только взрослые, но и дети.
Стефану очень хотелось добиться от нее нормальной человеческой реакции.
- Ты считаешь детей добрыми ангелочками? Когда я иду по улице, они
обзывают меня шлюхой и забрасывают снежками, а сопляки
тринадцати-четырнадцати лет лезут с похабщиной, чем они лучше взрослых?
- Они просто ничего не понимают. У тебя рано или поздно будут свои
дети...
- Сомневаюсь.
- Вдруг потом, когда все изменится, ты все-таки решишь их завести?
- Если ты думаешь, что женщина, которой неоднократно заливали во
влагалище водку, после этого способна к деторождению, ты большой оптимист.
Стефан переменился в лице и несколько секунд молчал, наконец
пробормотал:
- Тебе надо отсюда уехать... Я помогу.
Они так и не поссорились.
Сегодня его выписали. Наплыв раненых после нападения автохтонов, коек
не хватает, а у него самочувствие более или менее сносное, да и страховка
третьеразрядная - необходимый минимум.
Персонал больницы был охвачен возбуждением двоякого сорта. С одной
стороны, работа в авральном режиме, все сбиваются с ног, с другой -
подоспела хорошая новость. Проходивший мимо караван забросил на островок
почту: из двадцати с лишним претендентов на Весенний престол, которым
разослал письма губернатор-пропойца, шестеро откликнулись и пообещали
посетить Мархен в ходе своих предвыборных турне. Причем один из них - по
слухам, кандидат из пятерки самых перспективных - может нагрянуть сюда в
ближайшие дни. Радовались все, кроме Эфры, ей было все равно.
В ожидании попутного каравана Стефан снял комнату в центре города,
подальше от береговой стены, которая, судя по ночной заварушке, не являлась
для кесу непреодолимым препятствием.
Эфра жила на той же улице. Несмотря на поздний час, он подстерег ее у
подъезда и теперь уговаривал бежать в столицу.
- Если я уеду, может пострадать мама, - щуря свои удивительные морозные
глаза, возразила Эфра. - Был случай, одна девчонка пообещала свидание такому
же скоту, потом передумала, а тот с двумя приятелями встретил ее отца,
который возвращался из мастерской, и так испинал, что он полтора месяца
пролежал у нас в больнице, вышел инвалидом. И отец девушки, и те ублюдки
были пьяные, под суд никого не отдали - решили, дело житейское. То, что в
больших городах считается за криминал, у нас повседневная жизнь.
- Ты ведь не такая, как все, - подавленно заметил Стефан.
В горле щипало, и все казалось безнадежным.
- У меня хорошая мама. Она раньше историю в школе преподавала, хотя
смысла в этом не было никакого. Таких скотов надо держать в рабстве и пороть
каждый день, чтобы пикнуть не смели, а не давать им человеческие права, как
тебе или мне, тогда можно будет нормально жить.
Стефан начал спорить, хотя это, наверное, тоже было ошибкой. Эфра
нарисовала слишком страшную и безрадостную картину, и ему хотелось
убедиться, что на самом деле все не так плохо. Может быть, на самом деле эти
парни в нее влюблены и ведут себя грубо, потому что не умеют иначе? Она же
потрясающе красивая! Стройная, полногрудая, с точеной шеей и тонкой талией,
да еще шелковистые платиновые волосы - такие длинные, что коса толщиной в
руку свисает ниже пояса. Конечно, каждому захочется... Стефан пытался
объяснить ей, что праздник чувственной любви все-таки лучше зимнего
воздержания, и если бы научить этих ребят правильно выражать свои чувства,
всем стало бы хорошо.
- Пусть тебе самому будет так хорошо, - отчужденно произнесла Эфра,
когда он закончил излагать свои путаные соображения.
- Не надо так говорить, прошу тебя... Твои слова режут, как ножи. Я
тебя люблю по-настоящему, ты для меня богиня красоты, и я бы что угодно
отдал, чтобы ты была со мной!
- Да? Тогда убей тех, кого я скажу. Отдай мне их дрянные жизни.
- Я не могу убивать...
- А говоришь - "что угодно", - передразнила Эфра. - Не швыряйся
словами.
- Я заберу вас отсюда, обещаю. Даже если продать парикмахерскую за
полцены, денег на переезд хватит. Все будет хорошо, вот увидишь.
Их прервал громкий стук в дверь. Возбужденные голоса на лестничной
площадке, пьяный смех.
- Мама, не выходи! - крикнула Эфра. - Сиди у себя, я сама открою.
Стефан остался в маленькой комнате с книжными полками на одной стене и
вышивкой, изображающей летнее озеро, на другой. Хоть он и пытался
выгораживать "этих ребят" - главным образом для того, чтобы успокоить ноющую
в душе боль, - встретиться с ними лицом к лицу ему совсем не хотелось. Дадут
бутылкой по голове или запинают в темной подворотне - вот тебе и погибель.
- Эфра, не курвись, пошли е...ся! - доносилось из коридора. - Че,
давай, скорей собирайся, а то под дверью нассым!
Веселое ржание, дурашливые вопли.
"Я же не могу взять пистолет и перестрелять их, это же люди, а не кесу,
меня отправят на каторгу! Несмотря на здешнее беззаконие, если я их убью, с
меня спросят по закону, потому что я приезжий".
Ему больше не хотелось их оправдывать, и в душе клокотала ярость,
разбавленная ощущением собственного бессилия - словно варево в кастрюле,
которое местами бурлит, а местами слегка колышется, стянутое жирной пленкой.
Он ушел оттуда минут через десять после Эфры. Попрощался с ее мамой,
пряча глаза.
Убийство исключено, холодным оружием он владеет так себе и стреляет
посредственно. Обязательную для всех здоровых юношей подготовку в
Гражданском ополчении он, конечно, прошел, но то была не жизнь, а малина:
его сразу определили в отдел пропаганды при штабе - кропать вирши,
поднимающие боевой дух, типа "шла пехота мимо Лесу, а навстречу злые кесу",
и дальше наши побеждают. За художественный уровень до сих пор стыдно.
Одноименный с островом городок готовился к приему высокого гостя.
Замазывали известкой ругательные слова на заборах и на штукатурке неказистых
строений, забрасывали рыхлым лежалым снегом мусорные кучи. Пятна крови,
оставшиеся после набега кесу, не стали трогать: пусть кандидат в верховные
правители увидит воочию, что захолустный, но опрятный Мархен находится в
бедственном положении.
Стефан наблюдал за превращением помойки в сугроб из окна закусочной,
куда завернул пообедать. Кусок в горло не лез, к тому же кофейный напиток
ему приготовили без сахара. Бурда бурдой, но сладость позволяет вообразить,
будто пьешь настоящий кофе, а сейчас никакая игра воображения не поможет.
- Красноглазые суки все подчистую слизнули, - объяснила клиентам
хозяйка закусочной. - Они сюда не за человечиной приходили, дичи и в Лесу
вдосталь бегает. За сахаром, за сгущенкой, за конфетами, сучары подлые... И
ведь знали, где что брать, все у них заранее было задумано! Вон, вишь ты,
дверь у нас вышибли.
К разговору присоединились другие посетители. Один со знанием дела
сообщил, что кесу занимались грабежом, разбившись на группы, причем на склад
с зимним стратегическим запасом продовольствия вломилась самая большая, в
составе которой были чародейки. Разорвали охранные заклинания и уволокли то,
за чем пришли, так что сластей даже на складах не осталось. И ведь как
орудовали, дрянь лесная: покуда отряд прикрытия отвлекал внимание гарнизона,
остальные напали на гаражи, захватили машины и довезли добычу до восточных
ворот, а за береговой стеной погрузили на своих грыбелей - и были таковы.
Судя по всему, у них имеется подробный план Мархена - раз так, не обошлось
без предательства.
Кто-то заметил, что план могли нарисовать со слов пленников, пропадают
ведь людишки время от времени.
Как есть предательство, напористо возразил первый, отхлебнув пива. Надо
было откусить себе язык, но не выдавать, где в Мархене гаражи и столовки,
что дороже - своя шкура или народные интересы? Теперь даже почетного гостя
нечем будет угостить.
Да ну, усмехнулся другой, уж губернатор угостит, до его особняка за
высоким забором серые твари не добрались.
Зато нам беда, горестно заметил еще один участник разговора, как же
теперь без сахару самогон гнать?
Стефан смотрел на улицу за оклеенным пожелтелыми полосками окном. На
виду остался только ворох смерзшегося тряпья, наполовину заваленный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг