- Если хочешь знать, не в золоте самом дело, а в поисках его.
Опять поедем с тобой налегке, новые места увидим, людей посмотрим и
поищем.
- Шатун ты этакий! Не сидится тебе в юрте. Жену, ребят имеешь,
юрту хорошую, скотину всякую. Жил бы себе припеваючи.
- Скучно жить так, без дела. Видно, душа у меня бродяги. Потому и
по зимовкам езжу без особой надобности.
- Ну, подожди, осенью опять с караваном поедем.
- С караваном это не то, работа все одна и та же, а дороги и
места уже знакомые. А вот налегке с тобой, как прошлый раз,
куда-нибудь по новым местам и подальше.
- А новый клад этот далеко зарыт?
- Далеко, в Алтайских горах.
- Опять план с описанием раздобыл?
- Нет, не план, а в разговоре узнал. К отцу приехал за подаяньем
старый лама и разговорился. Отец ему сказал про золотые рудники в
Джаире, и он тут вспомнил; вот, говорит, недалеко от моего монастыря
на речке Алтын-гол в Алтае богатый золотой рудник имеется. Прежде в
нем золото добывали, но богдыхан запрет положил, и наш князь рудокопов
прогнал, строгий караул поставил, чтобы никто не мог брать это
богдыханское золото.
- Как же мы туда полезем, если рудник караулят?
- Ловкий человек обойдет караул. Вот мы с тобой не испугались
волков, которые караулили золото в Чий-чу, а добыли его. Поедем, Фома,
попытаемся.
Сколько же времени нам понадобится?
- В месяц, пожалуй, не обернемся. Клади шесть недель. Станет
тепло, съездим, новые места увидим. Ты в Алтайских горах не бывал, а я
их мало-мало знаю.
- Если так далеко - нужно взять палатку, запас всякий, значит,
целый вьюк и верблюда.
- Нет, верблюда не нужно, время будет теплое, спину ему испортим.
И в случае погони с завьюченным верблюдом далеко не уйдешь. Возьмем
пару вьючных коней и поедем налегке.
(фото 4)
Уговорил-таки Лобсын меня. Вспомнил я, как скучно в Чугучаке
летом - духота, пыль, работы почти нет, торговля плохая, а у
кочевников на летовках ни денег, ни сырья еще нет на обмен. Порешили -
в половине мая поедем.
- Заготовь чаю, сахару, сухарей себе на два месяца, - наказал
Лобсын. - Я привезу баурсаки, масло, пенки сушеные(чура), мясо
вяленое. И вот еще - сшей два черных халата себе и мне.
- На меху или на вате? - рассмеялся я. - На что они, время будет
теплое!
- Нет, халаты самые легкие из миткаля, что ли, но с колпаком для
головы. И разрисуй их красками, как полагается для представлений на
празднике Цам.
Я вспомнил, что во время этого праздника ламы маскируются,
изображают фантастических животных, свирепых божеств и дают большие
представления для развлечения богомольцев, стекающихся на праздник и
жертвующих монастырям продукты и деньги.
Лобсын рассказал, как нужно разрисовать халаты, но на мой вопрос,
для чего они понадобятся нам, ответил с усмешкой:
- Там узнаешь! Может, и не понадобятся. А на всякий случай нужно
иметь их.
В половине мая у меня было все готово. Я нашел надежного старика,
который должен был поселиться в моем домике и караулить двор и склад.
Товар в складе и дом были застрахованы, а оставшееся золото зарыто в
укромном месте на дворе, так что в случае пожара в мое отсутствие я не
рисковал потерять свои богатства. В назначенный день приехал Лобсын и
привел двух верховых и двух вьючных коней и собачку-караульщика.
Мы выехали ранним утром по большой дороге на восток вверх по
долине реки Эмель. Как и в первую поездку, слева от нас тянулся крутой
южный склон Тарбагатая, а справа подальше цепь Барлыка. Но мы ехали в
этот раз ближе к подножию Тарбагатая по дороге на перевал через этот
хребет. Степь уже зеленела молодой скудной травкой и полынью, среди
которых алели, словно пятна крови, чашечки мелкого степного мака.
Хохлатые жаворонки то и дело взлетали впереди нас и заливались в
синеве неба под лучами солнца, поднявшегося из-за темных мрачных
отрогов Уркашара, разрезанных крутыми ущельями.
В одном из логов, которые тянулись с Тарбагатая и которые
пересекала дорога, я увидел небольшое глинобитное здание и возле него
лужу воды, окруженную грязью, истоптанной копытами многих животных.
Людей и домашних животных не было видно.
- Что это за дом? - спросил я.
- Это аршан*, целебный источник, - сказал Лобсын. - Сюда из
Чугучака приезжают больные лечиться в жаркие дни.
(* Аршан (монг.), арсан (тюркск.) - минеральный источник.)
- Что, в этой грязной луже купаются или воду из нее пьют! -
воскликнул я с ужасом.
- Нет, там в домике яма есть вроде колодца. Зайдем, погляди.
Мы подъехали к зданию; оно не имело окон, а только узкую дверь,
загороженную толстой жердью. Я заглянул внутрь и увидел возле боковой
стены квадратную яму с грубым срубом из толстых досок, доверху
наполненную водой. Ничего больше на земляном полу не было, здание не
имело и крыши.
Этот примитивный курорт заинтересовал меня, я спешился и вошел в
здание. Вода в яме, глубиной около аршина, была почти чистая, на вкус
чуть-чуть кисловатая, довольно холодная. Минеральная вода, очевидно,
выбивалась со дна этого колодца и, проникая под стену здания,
образовала лужу возле него, из которой пили животные.
- Вот из этого колодца больные воду пьют, - пояснил Лобсын, - а
иные окунаются в нем, потому что вода очень холодная, купаться нельзя.
- А от каких болезней лечатся?
- Которые желудком страдают, рвотой, печень если болит - тоже
помогает, говорят. Поставят по соседству палатку на степи и живут
недели две-три. А иной приедет с бочкой, наберет воды и увезет к себе
в город и там пьет, стаканов десять в день. Помогает вода также у кого
глаза болят, слезятся; водой этой глаза каждый час моют и тоже пьют.
Позже консул объяснил мне, что при надлежащем благоустройстве
вода этого источника - углекислого - сделалась бы более крепкой.
В китайский город Дурбульджин мы приехали уже вечером и завернули
на постоялый двор, сберегая свои запасы.
- Далеко ли поехали, хозяева? - спросил китаец, подавший нам
блюдо с горячими пельменями и чайник.
- В Зайсан по торговым делам, - сказал Лобсын.
- За перевалом на русской границе ваши вещи будут осматривать в
таможенном карауле. Теперь за китайский шелковый товар большую пошлину
берут.
- Ну, у нас, кроме припаса, ничего нет. Мы в Зайсан за товаром
поехали, - сказал я.
Китайца, очевидно, смутили наши объемистые, хотя не тяжелые
вьюки. До Зайсана только три дня езды с двумя ночевками, так что много
припасов не нужно возить с собой.
За Дурбульджином мы вскоре свернули с дороги в Зайсан и поехали
дальше вверх по долине реки Сары-эмель, которая составляет правую
вершину реки Эмель и течет между Тарбагатаем и Уркашаром. Дорога
пересекала отроги Тарбагатая, а справа за речкой Сары-эмель тянулся
длинный и узкий гребень со странным названием Джилантель, т. е.
"змеиное жало". Его, действительно, можно было сравнить с жалом змеи,
вытянутым вдоль огромной пасти, челюсти которой составляли с одной
стороны Тарбагатай, с другой - Уркашар, поднимавшиеся выше. Этот
гребень Джилантель поднимался на восток зелеными уступами, на которых
паслись кое-где бараны и коровы, обнаруживая присутствие зимовок,
разбросанных по долинам как реки Сары-эмель, так и реки Кара-эмель,
которая течет между Джилантелем и Уркашаром, составляя левую вершину
реки Эмель.
Часа два мы ехали в виду этого "змеиного жала", которое затем,
круто поднимаясь вверх, превратилось в высокий хребет Коджур,
примыкающий с севера к Уркашару К долине Сары-эмель Коджур спускался
крутым склоном, прорезанным узкими логами с круглыми купами казацкого
можжевельника, похожими на большие зеленые клумбы; по дну логов белели
еще остатки зимнего снега. Этот выпуклый склон совершенно скрывал от
нас скалистые вершины Коджура, которые, по словам Лобсына, были еще
покрыты снегом. Тарбагатай по-прежнему тянулся слева от нашей дороги,
но был уже невысок. Долина Сары-эмель сузилась, речка превратилась в
ручеек, извивавшийся по болотистым лужайкам, пестревшим желтыми
цветами.
Мы миновали ворота Бай-мурза, где Тарбагатай круто обрывается
утесами к широкой долине, которая отделяет его от Саура. В этой долине
невдалеке белели домики русского таможенного поста Чаган-обо, а за ним
вдали поднимался Саур, похожий на огромную ровную ступень, над которой
ползли темные тучи, алевшие в лучах заходившего солнца.
Мы были у самой русской границы, но сейчас же повернули вправо и
вверх по долине небольшого ручья стали подниматься на горы Тепке,
которые соединяют Коджур с Сауром. Здесь на лужайке остановились
ночевать. Разбили палатку, развели огонь. Лобсын выбрал это место
потому, что увидел рядом оставленную зимовку, вокруг которой была
огорожена площадка с хорошей травой. Там можно было оставить на ночь
лошадей, не опасаясь, что они уйдут. Палатка была поставлена возле
изгороди, и собачка Лобсына могла сторожить и нас, и лошадей.
На следующий день мы поднялись на горы Тепке, которые отделяют
впадину реки Чаган-обо от обширной долины реки Кобук. С перевала мы
увидели на западе вершины Коджура, покрытые снегом, через которые
проглядывали крупные глыбы. Судя по этому, Коджур поднимался выше
Уркашара и Тарбагатая, на которых снег уже исчез.
С перевала мы спустились в широкую долину Кобу, которая отделяет
высокий Саур от хребта Семистай, составляющего продолжение Уркашара.
Слева, подобно темной ровной стене, тянулся Саур; его склон
кое-где рассекали глубокие ущелья, а выше среди пелены облаков белели
острые вершины, сплошь покрытые снегом. Я долго любовался ими,
вспоминая Алтай и его вечноснеговые вершины, и спросил Лобсына,
остается ли снег на них все лето.
- Круглый год лежит! Потому и горы называются Мус-тау, т. е.
снеговые. Это семь вершин, которые поднимаются высоко над Сауром.
Из первого ущелья в стене Саура выходила и тянулась далеко в
долину Кобу узкая лента леса, которая кончалась у какого-то белого
здания.
- Это что за дом здесь? - спросил я.
- Кумирня Матени называется. Но при ней монастыря нет. В начале
весны сюда приезжают ламы из нашего монастыря и служат молебствие о
хороших кормах и благополучии скота по всей долине. Долина Кобу - моя
родина, здесь киргизов нет, живут только калмыки. Там дальше под
Сауром монастырь, в котором я учился, и ставка нашего князя
Кобук-бейсе.
Меня удивила лента леса, которая из ущелья Саура тянулась до
кумирни Матени в долине Кобу, где леса больше нигде не было видно. Я
спросил Лобсына, какой это лес.
- Лиственица, она по всему Сауру растет.
- Как на Алтае! - вспомнил я.
- А здесь это последние деревья лиственицы. В Тарбагатае, который
подходит близко к Сауру, лиственицы нет, растет только казачий
можжевельник; то же в Коджуре и Уркашаре, а в Барлыке лес хороший, но
только еловый.
Позже консул подтвердил, что лиственица перебрасывается из Алтая
на юг через широкую долину Черного Иртыша и образует леса в Сауре,
оканчиваясь у кумирни Матени в долине Кобу, а тянышанская голубая ель
распространяется из Тянь-шаня на север в Джунгарский Ала-тау и Барлык,
но не дальше. В промежутке между Сауром и Барлыком в горах нет ни
лиственницы, ни ели, а встречаются казачий можжевельник и немного
березы, осины и вербы.
Вид из долины Кобу на юг был интереснее. Хребет Семистай тянулся
здесь, как высокая зубчатая полуразрушенная стена. Острые вершины гор
обрывались к северу высокими скалами красного цвета; к ним примыкали
более низкие скалистые горы, как будто состоявшие из обрушившихся
сверху громадных глыб. В разных местах высились отдельные крутобокие
скалы, похожие на развалины башен и замков. Узкие ущелья круто
поднимались вверх, а внизу открывались на покатую равнину, как бы
составлявшую подножие этой стены. Она представляла сухую полынную
степь и резко отделялась от зеленых лужаек дна долины Кобу.
Мы долго ехали по окраине этого подножия, любуясь скалами
Семистая справа и зеленой долиной слева, замкнутой на севере темной
стеной Саура, над которой сверкали под лучами солнца снеговые поля на
пиках Мус-тау.
- Красивое место твой родной край, Лобсын! - сказал я.
- И богатое, - прибавил он. - Здесь хорошие луга для зимних
пастбищ, в Сауре много леса для дров и хорошие летовки.
- А в Семистае летовки есть?
- Нет. Это совсем дикие горы: везде камень, скалы, ущелья, травы
мало, и места для скота неудобные. Но у нас холоднее, чем в Чугучаке,
хороший хлеб сеять нельзя, ячмень - и тот иногда замерзает, не дозрев.
- А Ибэ-ветер зимой тоже дует?
- Нет, такого ветра здесь нет. Видишь, кругом горы: Саур с одной
стороны, Семистай - с другой, а Коджур - с третьей. Долина Кобу -
тупик, ветру выхода нет, и зимой у нас тихо.
По мере того, как мы ехали на восток по долине Кобу, она
становилась менее ровной. Плоские холмы среди нее стали выше и потом
слились в длинную цепь скалистых горок Кара-адрык, которая закрыла от
нас северную часть долины вдоль подножия Саура, где, по словам
Лобсына, была расположена ставка князя Кобук-бейсе и монастырь, в
который отец сдал его ламам в науку.
Цепь Мус-тау кончилась, но стена Саура тянулась по прежнему,
закрывая вид на север. С другой стороны Семистай стал значительно
ниже, оставаясь скалистым и диким.
- Здесь тоже летовок нет, - заявил Лобсын на мой вопрос. Но здесь
легко перевалить на ту сторону, дороги есть. А там через высокий
Семистай только горные козлы и архары* могут перебраться.
(* Архар (тюркск.), аргали (монг.) - горный баран, живущий в
высокогорных местах Алтая, Центральной Азии и Казахстана; в СССР
создана новая порода овец путем гибридизации архара и мериноса -
архаро-меринос.)
- И много их там водится?
- Много. Семистай - самое лучшее место для охоты на этих
животных. И наши калмыки добывают их понемногу.
Вечером мы остановились на большой лужайке вблизи того места, где
река Кобук поворачивает на юг, врезается в дно долины и прорывается
через Семистай. Меня поразило, что в течение целого дня, пока мы ехали
по долине Кобу, нам не встретилось ни одного человека. Я спросил
Лобсына, где же его соплеменники калмыки, почему их не видно.
- Все наши зимовки стоят под Сауром и их с этой дороги не видно.
Нашим калмыкам здесь делать нечего. Видишь, какая сухая степь под
Семистаем. А под Сауром много ключей, ручьев, трава жирная и летовки в
горах тоже недалеко. Встретиться нам мог бы здесь только охотник на
козлов по дороге в Семистай.
На следующий день мы продолжали ехать на восток по долине Кобу и
видели зимовки калмыков под Сауром потому, что цепь Кара-адрык
кончилась и вся долина открылась перед нами. К закату горы с обеих
сторон распались на холмы, а долина уперлась в обширную впадину
большого озеда Улюнгур. Мы остановились на его западном берегу. Корма
здесь было достаточно в виде камышей в воде и травы на берегу. Но вода
озера нам не понравилась для чая; она была чуть солоноватая. Нам и
нашим лошадям сильно досаждали комары, которые кружились огромными
роями.
Улюнгур - озеро очень большое, длиной около 40 верст в стороне
треугольника, форму которого оно в общем имеет; берега окаймлены во
многих местах большими зарослями камышей, в которых ютятся кабаны и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг