Последний могучий аккорд, от которого, кажется, раздадутся циклопические
стены амфитеатра и... тишина. Новая речь Председателя.. Доклады... На
кафедре профессор Антей. Движение среди слушателей. Вот и наш черёд.
Неуверенной походкой по каменным ступеням кафедры поднимается мой друг --
профессор Фарбенмейстер. Он ещё немного путается в длинных складках своего
плаща, но это уже не та иссохшая книжная мумия, печальный представитель XX
века.Профессор оборачивается и приглашает меня за собою. Я чувствую
рукопожатие Реи, поднимаюсь, как в полусне, и становлюсь рядом с моим
спутником. Движение в зале усиливается, но тотчас же стихает, когда
профессор Фарбенмейстер начинает своё приветствие. Я плохо его понимаю, --
необъяснимое волнение сжимает мне горло, туманит глаза. Наконец, профессор
кончает. В зале снова слышен глухой гул голосов и тысячи рук поднимаются,
приветствуя в свою очередь нас, пришельцев из далёких веков...
По-прежнему как в тумане, иду я на своё место, и глубокое, радостное
сознание какой-то общности с этим новым миром наполняет всё моё существо: я
чувствую себя полноправным участником в великом строительстве жизни...
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Я делаюсь гражданином XXX века. Появление Унаро.
Я узнаю, что Унаро не безразличен Рее. Старая, но
вечная юная история. Моё столкновение с Унаро и его
гибель. Меня изгоняют обратно в двадцатый век.
Последнее прости Новому Миру.
Какой грустной иронией звучат теперь эти слова, когда я перечитываю их
на страницах своих записок!.. "Полноправным участником в великом
строительстве жизни"... Нет, не мне суждено быть этим строителем. Слишком
много личного, старого и жёсткого осталось ещё в моей душе, чтобы я мог
войти в этот светлый храм Нового Человечества...
Постараюсь рассказать всё, как было. Буду краток. Радостно писать о
победах человеческого гения, но тяжело говорить о своём собственном падении
и ошибках. К тому же я не пишу повести о себе самом.
Из Механополиса вскоре мы вернулись все вместе в Европу. Рея не хотела
расставаться с отцом, а я не мог жить без Реи. Профессора Фарбенмейстера мы
надолго потеряли из виду. Счастливая, цельная натура! Он был совершенно
счастлив в знакомой обстановке лаборатории, специально для него созданной
для работ над усовершенствованием хрономобиля. Я также не оставался
праздным, уйдя с головой в изучение современных двигателей и электрических
машин. К моему величайшему горю, я не имею сейчас при себе сделанных мною
чертежей и записок. Мне оставили только эти разрозненные листки -- нечто
вроде дневника, куда я заносил свои мысли и впечатления.
Часть дня, вместе с Фером, который также пристрастился к электротехнике,
мы работали на постройке новой крупной электрической станции, где
начальником оказался Унаро, знакомый мне по первым дням нашего пребывания в
Новом Мире. Это был сосредоточенный, замкнутый в себе человек с резкими,
властными чертами лица, со скупой и отрывистой речью. Фер и другие говорили
мне, что его последние работы по трансформированию электрических волн должны
создать переворот в технике передачи энергии. Возможно, что это была правда,
но я менее всего мог быть тут судьёй, так как мои научные познания --
недурные для XX века, были абсолютно недостаточны в новой эпохе. Остаток дня
и вечера мы проводили вместе, в доме старого Антея, ставшем и моим домом.
Время от времени вместе с Реей и Фером мы предпринимали далёкие
путешествия на небольшом аэронефе,, которым я научился управлять не хуже
Реи. Я постиг даже трудное искусство летания на белых крыльях, и вместе с
толпой таких же крылатых существ носился над зелёными вершинами леса,
взлетал под облака, плавно скользил над гладью озёр... Какие ощущения
несказанной свободы!
Я не помню, когда на нашем горизонте появился Унаро. Я с уважением
относился к его работам и никогда даже мысленно не пытался ставить себя выше
его. Говорю это совершенно искренно, чтобы быть справедливым к самому себе.
И всё-таки -- мы оба не чувствовали друг к другу той симпатии, которая так
быстро связывала меня с многими людьми Нового Мира. Скорее наоборот --
иногда я ловил на себе тяжёлый настороженный взгляд Унаро, который он тотчас
же отводил в сторону, как только замечал, что я смотрю на него.
К тому же времени я почувствовал какое-то необъяснимое изменение в
отношениях Реи. Я всё чаще встречал её грустной и задумчивой, причём на мои
тревожные вопросы она отвечала или невпопад, или приводила разные мало
убедительные причины.
Однажды, зайдя в её комнату, я застал Рею в слезах. Её великолепный
мраморный барельеф, послуживший толчком к нашему первому сближению -- лежал
разбитый на каменном полу мастерской. Широкая трещина разделяла обе фигуры,
в страстном порыве когда-то тянувшиеся к друг другу. "Что это? -- невольно
подумал я, -- мрачное предзнаменование, или случайность?" Всё реже делались
наши прогулки по воздуху. Каждый раз, когда я звал с собою Рею, она находила
предлог, чтобы остаться дома, ссылаясь на работу в лаборатории. В один из
ясных осенних вечеров, после того, как Рея, по обыкновению, отказалась мне
сопутствовать, я решил лететь один, но неожиданно начавшийся ветер с дождём
заставил меня очень скоро вернуться домой. Из мастерской Реи ко мне донесся
её радостный смех, которого я не слышал уже много недель. Так смеялась она
когда-то, -- в те дни, когда я приходил к ней, ещё до нашего первого
путешествия на аэронефе...
Я откинул тяжёлую занавесь и увидел Рею, -- мою Рею в объятиях Унаро...
Не знаю, откуда я нашёл в себе силы, чтобы удержаться от крика. Я бесшумно
опустил складки портьеры и поднялся к себе наверх. О, эта ночь! и как только
я её пережил?..
Утром последовало объяснение с Реей. По моему виду она угадала, что мне
всё известно. Да и скрывать было нечего.
Свободной она соединила свое существование с моим, -- разве не вправе
она располагать собою и сейчас? Конечно, она ещё любит меня, и я буду для
неё самым дорогим человеком... после Унаро. При этом имени в душе моей
поднималась целая буря злобы и ненависти. Унаро.. В сущности, разве он в
чём-нибудь виноват? Разве мне соперничать с этим блестящим умом? В подобных
случаях можно найти сотни самых бесспорных доводов к тому, чтобы принять
совершившееся, -- но пусть хоть кто-нибудь из тех, кто пережил то, что
пережил я, скажет мне -- намного ли облегчили ему все эти прекрасные
рассуждения невыносимую боль от потери любимого человека?..
На станции шла в то время самая интенсивная работа по испытанию новых
машин. В тот же день в одном из отделений токов высокого напряжения я
встретил Унаро. Я почувствовал, что бледнею и, чтобы скрыть своё лицо,
быстро повернул обратно. Резкий голос Унаро заставил меня остановиться. "Не
думает ли он, что я его боюсь?" -- мелькнуло у меня в голове. Я поднял глаза
и увидел на лице Унаро насмешливую улыбку победителя... Что прочёл он в моих
глазах, я не знаю... Все мои рассуждения разлетелись как карточный домик.
Двадцатый -- тридцатый век стёрлись, исчезли... Два разъярённых самца стояли
друг против друга.
Кто первый тронулся с места? Кто нанёс первый удар? Этого я не знал.
Помню только, что через минуту в узком проходе между блестящими шипами, одно
прикосновение к которым убивает на месте, -- сплелись в смертельном объятии
наши тела. Унаро был сильнее и выше, но ярость утроила мои силы, сделав
мускулы железными, а движения быстрыми, точно мысль... Страшный удар в
голову заставил меня пошатнуться и едва не упасть. Но через мгновение мне
удалось схватить Унаро за пояс и отбросить его от себя. Я увидел, как он
зашатался и с диким криком, хватая воздух руками, упал на медные провода.
Помню ещё -- сноп синих искр... жёлтое лламя... судорожно корчащееся тело и
ужасный запах горелого мяса...
Говорить ли о том, что было дальше? Да, надо, потому что о самом тяжёлом
я уже рассказал. Моё столкновение с погибшим Унаро произвело на всех моих
друзей самое гнетущее впечатление. Меня обвинили в давно уже небывалом и
позабытом здесь преступлении -- в убийстве. Мои друзья от меня отшатнулись.
Правда, я был на свободе, но на что была она мне, эта свобода?.. Рея не
хотела меня больше видеть, а я -- я готов был целовать её тень на земле...
Был суд. Я не пытался оправдываться, ссылаясь на дикие инстинкты XX
века. Я убил и должен был понести ответственность за своё преступление...
Приговор был справедлив, но жесток. Мне больше не было места в семье
Нового Человечества, и я должен был уйти из него навсегда...
Значит -- смерть?.. Нет, -- изгнание. -- Изгнание в Старый Мир, откуда,
по непонятной игре судьбы, я появился в Грядущем...
Хрономобиль профессора Фарбенмейстера должен был отвезти меня обратно в
XX век. Эту печальную обязанность принял на себя Фер, едва ли не
единственный из всех близких мне людей, который сохранил ещё ко мне часть
своей прежней симпатии. Последним моим впечатлением, которое я унёс из
нового мира, были розовые перистые облака, плывшие в закатных солнечных
лучах, и замирающее пение цветов, точно славших мне свой прощальный
привет... Мой друг -- старый профессор Фарбенмейстер был тут же. Он пожал
мне руку и шепнул -- "Courage, дорогой мой, courage... Мы ещё, быть может
увидимся"...
До сих пор я не знаю, почему, как только за мною захлопнулся люк
хрономобиля, -- я тотчас же почувствовал невероятную сонливость. Быть может
опасались нового проявления моей атавистической дикости и каким то образом
погрузили меня в искусственный сон?
Очнулся я на диване, в комнате, рядом с лабораторией профессора
Фарбенмейстера, откуда началось наше полное приключений странствие во
времени. Казалось, что здесь ничего не менялось. Да и чему было меняться,
когда на стенном календаре виднелась та же самая цифра -- 9 сентября, --
день нашего отъезда в будущее... Заботливая рука милого брата Реи положила у
моего изголовья несколько сорванных стеблей поющих цветов. Вот они и сейчас
перед мною, -- я посадил их в землю, но, увы, они навсегда перестали
звучать...
Тяжёлые капли дождя нудно барабанят по мутным окнам моей старой
берлинской квартиры... Хозяйка рада тому, что я наконец возвратился, -- я,
конечно, заплачу ей за время своей болезни? Господин инженер не может себе
представить, как дорога сейчас сделалась жизнь! Я гляжу на грязно-серую
улицу. Унылые фигуры с поднятыми воротниками пальто поспешно шлёпают по
коричневым лужам. Грохот трамваев смешивается с рёвом автомобилей,
оставляющих за собою сизые полосы вонючего дыма.... Здравствуй, старый
двадцатый век! Вот я опять у тебя!..
Завтра я еду домой, в Россию. Мне кажется, что я не был там целые годы.
Я еду туда, где лужи в городах ещё глубже, где грязи и дыма ещё больше, --
но где в великом борении с людьми и с природой закладываются первые
полуобтёсанные камни того здания, которое мелькнуло предо мною прекрасным
видением...
Пусть ещё эти камни положены криво и неумело, пусть уйдут они в самую
толщу фундамента, пусть не раз упадут они на тех, кто их ставит, камень за
камнем, удар за ударом -- но стены всё выше!..
Грядущее человечество! Радостное, творящее, свободное человечество! Тебе
шлю я, изгнанник, мой далёкий привет...
Ты придёшь, ты очистишь наш мир, ты заставишь улыбаться и моря, и сушу,
и воздух... Ты сделаешь жизнь на земле прекрасной, как сон... Ты придёшь...
Это сбудется... Я верю... Я видел... Я знаю...
1927
Вадим Дмитриевич НИКОЛЬСКИЙ
ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ
Научно-фантастический роман
Издательство "П.П.Сойкин"
Ленинград, 1927
* * *
Никольский В.Д. Через тысячу лет: Науч.-фант. роман /Худ. ???.- Л.:
П.П.Сойкин, 1927.- 112 с.; илл.- (Прилож. к журн. "Вестник знания", кн.3).-
15000 экз.
* * *
Типография Л.С.П.О. Ленинград, Лештуков пор., д.13.
Ленинградский Гублит. © 44552. Зак. © 1089. Тираж 15000.
* * *
OCR by TorfNN? 2007/06/10
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.06.2007 14:34
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг