девочек, а у меня их нет. Разрешите подарить им зайцев.
Сестрички от неожиданности сползли под стол.
Зина выбежала в коридор. Она не слышала робкой благодарности незнакомой
женщины и отчаянного рева поверженного властелина.
ГЛАВА 7
ОПЯТЬ ОН!
К Ставрополю теплоход подходил уже ночью. Его приняли на один из
причалов строительства у подножия горы Могутовой. Вдали гремели взрывы. Как
пояснил Набатников, это подрывники очищали место для земляной насыпи. Не
поддаются бульдозерам и тракторам корневища столетних дубов, значит, надо
взрывать.
Шумно на строительстве. Если несколько часов назад возле маленькой
пристани, прилепившейся к Жигулям, Женя слушал соловьев, то здесь звучала
совсем иная песня. Гудели моторы экскаваторов, с грохотом сыпался грунт из
раскрытого ковша, на рельсовых стыках стучали вагоны. У переезда слышались
нетерпеливые гудки автомашин.
Неумолчный шум доносился с бетонного завода. Неподалеку работала
гигантская землечерпалка. Она сама напоминала завод. Высоко в ночное небо
поднимался ее копер, двигалась бесконечная цепь с черпаками; они скользили,
как тени, и пропадали где-то в высоте.
Как исполинское чудовище, вызванное к жизни человеком, рассерженно
клокотал землесос. На воде плавал его огромный хвост. Уткнувшись в берег,
машина грызла дно, разрыхляла его вращающейся фрезой, похожей на сверло
бормашины. Земля, смешанная с водой, всасывалась центробежным насосом,
который гнал ее по трубе, плавающей на понтонах. Труба, длинная-длинная,
заканчивалась на месте намыва плотины.
Вытянув шею, Женя старался отсюда, с палубы теплохода, увидеть, как
намывается плотина. Он представлял себе высокую эстакаду. На ней лежит
толстая труба с отверстиями, откуда хлещет жидкая масса - раствор глины и
песка. Слоями оседает она на теле будущей плотины, а вода уходит.
В ярком свете высоко поднятых прожекторов работали строители. Женя
нетерпеливо всматривался в светлый туман приближающегося берега, но мысли
его все время возвращались к земляной плотине. Песчинка к песчинке, комочек
к комочку складывался нижний слой, потом другой, третий. Крепко, как
цементом, связывались они вместе. День за днем упорно трудились люди.
Вспоминая разговоры со своими друзьями, потом с Афанасием Гавриловичем,
сегодняшнюю сцену с мальчишкой, Женя как нельзя ясно представил себе, что
воспитание молодых граждан - это сложное и трудное строительство, все равно
что возведение плотины, прочной и надежной, чтобы не рухнула она под напором
вешних вод, выдержала любые жизненные бури. Весенние разливы чувств,
желаний, уйма нерастраченной энергии! Знает Женя по себе, как трудно их
сдержать. Намытая плотина должна быть стойкой, особенно в нижних слоях.
"Именно в детстве, - думал он об истории с мальчишкой, - когда только
начинает создаваться характер, должны прийти на помощь дальновидные и умные
строители". Он не решил для себя, правильно ли поступила Зина, но понимал,
что ее подарок не благотворительность, а резкий протест против глупого
самодовольства человека, который потакает капризам своего шестилетнего
кумира.
"А может быть, не это самое важное? - спрашивал себя Женя, рассеянно
глядя на огни пристани. - Может, отец ничего не понял и воспринял поступок
Зины как экстравагантную выходку злой девицы?"
Женя видел, как на его лице вначале промелькнуло удивление, затем
досада, как он быстро потащил зареванного мальчишку к буфету. Зайцев там уже
не было. Вероятно, впервые в жизни юный гражданин узнал, что не весь мир
принадлежит ему и золотые зайцы могут радовать не только его и что мир может
быть суров и справедлив.
Отдавая Жене деньги, Зина старалась на него не смотреть. Неизвестно,
что ее смущало - возможно, явное одобрение "инспектора справедливости". И
Женя опять задумался: действительно, справедливо поступила Зина или нет? А
поздно ночью, когда вместе с друзьями взобрался на вершину горы, спросил об
этом Афанасия Гавриловича.
- Я уже посвящен, - предупредил его Набатников, тяжело дыша от долгого
подъема. - Забавная история! Рассказал о ней сам пострадавший. Он потребовал
у директора ресторана жалобную книгу и записал, что недоволен ограниченным
ассортиментом шоколадных изделий. Чудак человек! Пытался мне доказать, будто
есть злые завистницы, вроде Зины. Ужасная особа! Расстроила здоровье бедного
ребенка и при всех оскорбила его отца.
Набатников ничего не сказал о своем отношении к "забавной истории".
Вероятно, не хотел вспоминать о ней, тем более сейчас, когда перед глазами
расстилается панорама огромного строительства.
Всюду, куда ни глянешь, - огни! Они и на земле и на воде. Не поймешь,
где кончается берег. Сгрудились у причалов буксиры, пароходы, баржи.
Светятся окна в каютах, рубках, машинных отделениях, в новых домах на
берегу. Горят огни на мачтах судов, на стрелах кранов и экскаваторов, фермах
многоковшовых погрузчиков. Бегут катеры по реке. Беспокойный свет фар
скользит по дорогам. Где уж тут разобрать, где вода, где земля!
Митяй возился с телевизором. Скоро наступит время передачи. Как и Женя,
он считал, что Жигули - именно то счастливое место, куда они стремились
последние дни. Если здесь не удастся принять "Альтаир", будет совсем
скверно - аппарат исчезнет навсегда.
Лева свинчивал вместе трубки антенны и, в отличие от своего друга, не
хотел думать о возможных неприятностях. Он считал себя оптимистом, а потому
не разделял безрадостных умозаключений Митяя.
Афанасий Гаврилович торопился. Он еще должен побывать в управлении
строительства.
- Возможно, и не увидимся до завтра. Впрочем, все зависит от
"Альтаира". Где он сейчас, бродяга? Нет ли о нем сведений из Москвы?
Женя проводил Афанасия Гавриловича до спуска с горы и загрустил.
"Горьковский комсомолец" в Куйбышеве будет рано утром.
Удастся ли увидеть профессора? Кто знает, не придется ли сразу
возвращаться в Москву?
Глядя в огромную светящуюся чашу котлована, Женя заметил знакомый по
фотоснимкам шагающий экскаватор, похожий на корабль с наклонной мачтой. На
ней горели огни, а внизу светились желтые квадраты окон.
Спустился на тросе ковш, захватил своей пастью "пригоршню" земли кубов
на пятнадцать и пошел вверх. Женя представил себе, что в такую люльку
поместится небольшой автомобиль. Высоко поднялась она. Стрела повернулась,
потащила ковш за собой, а когда он оказался у насыпи, его зубастый рот
открылся и выплюнул землю.
Журавлихин искренне позавидовал инженеру в стеклянной кабине. Сидит в
удобном кресле, нажимает рычаги и, наверное, не думает, что работает за
десять тысяч землекопов. Только при одной этой мысли Женя перепутал бы все
рычаги и кнопки.
Машина шагнула, Женя это видел отчетливо. Корпус приподнялся и встал на
ноги - огромные сапоги с квадратными носами. Машина - вернее, ее
прямоугольное тело - передвинулась вперед и села на опорную раму. Сапоги
приподнялись над землей, поползли вперед. Зашагала тысячетонная громадина.
Глядя на все это, Женя печально размышлял о своей будущей профессии.
"Подумаешь, радист! Пусть даже способный конструктор - твоя судьба уже
предопределена. Никогда тебе не создать величественной машины вроде
экскаватора. Будешь возиться с радиолампочками и проводничками, стараясь
втиснуть их в спичечную коробку. - Журавлихин был уверен, что главное
направление современной радиотехники определяется стремлением к массовости
приемников и телевизоров, а поэтому они должны быть просты, дешевы и малы,
чтобы тратить на них поменьше труда и материалов. - Мелкие твои дела,
лабораторные. Простора нет, размаха".
Наивные штучки с "Альтаиром", который и строился всего лишь затем,
чтобы наблюдать за белками или птенцами, - разве это занятие? Разве можно
сравнить ученические опыты студента Журавлихина хотя бы с самыми простыми
делами моториста, механика, агронома, любого специалиста? Они действительно
работают, а ты пока еще прицеливаешься.
Столь суровая оценка своей пока еще скромной жизненной роли вызывалась
у него своеобразным внутренним протестом. Он не хотел чувствовать себя как
на вокзале и терпеливо ждать у кассы, когда выдадут ему билет в жизнь.
Билетом он считал диплом. Пробьет два звонка, раздастся свисток, тронется
поезд - и лишь с этой минуты отправишься в самостоятельный жизненный путь.
"А студент - это только еще аккумулятор чужой умственной энергии, -
думал Женя. - Не всякий хорошо сохраняет эту энергию, а нужно не только
сохранять, но и творчески умножать ее. Есть среди нас ребята, у которых
энергия разряжается на себя. Бывают ведь испорченные аккумуляторы с так
называемым "повышенным саморазрядом". Пять лет заряжают, а потом, когда до
дела дойдет, - глядишь, и нет ничего. Человека готовили, чтоб он шел
впереди, освещая путь другим, а света не оказалось, волосок еле тлеет.
Типичный саморазряд! Все на себя!"
Но в наши дни нельзя быть только аккумулятором, надо уже сейчас
отдавать накопленную энергию. Одним из путей к этому Женя считал творческую
работу в студенческом научном обществе.
Так чем же он недоволен? Женя не только учится, много работает в
комитете комсомола, занимается шефскими делами, считается способным
конструктором в научном обществе. Не говоря уже об "Альтаире", Журавлихин и
его друзья сделали немало полезных приборов, вроде искателя повреждений в
подземных кабелях или радиоаппарата для определения качества обработки
деталей. Вот уже два года, как этими приборами пользуются: первым - на
радиоузле подшефного колхоза, а вторым - в экспериментальных мастерских
института.
Но Жене этого мало.
Вдали шумит водопад. Это из дырчатых труб вырывается жидкая пульпа,
уходит вода, растет земляная перемычка, преграждающая путь Волге-реке. Разве
не позавидуешь мастеру, или, как его здесь называют, багермейстеру? Он
строит плотину и видит воочию, как поднимается она. "Нет, - поправил себя
Женя, - сейчас не видит. От земснаряда до места намыва плотины несколько
километров. А что, если в кабине багермейстера установить телевизор?" Мысль
взволновала Женю, он прижал к горячим щекам заледеневшие ладони и так,
застыв неподвижно, глядел на мерцающие огни, представляя себе, что
"Альтаир" - он обязательно найдется! - будет испытываться не в Каспийских
джунглях, а здесь. Поставить бы его возле эстакады, где намывается
плотина, - и багермейстер сможет контролировать свою работу не по телефону,
а видеть ее все время перед глазами.
"А если поставить телевизор в кабинет начальника строительства, сколько
бы времени он сэкономил! - размечтался Женя. - Ему надо все видеть, а разве
за день успеешь побывать и на правом и на левом берегу, на всех участках
стройки?"
Журавлихин понимал, что рано или поздно мечта его станет реальностью.
Дойдет дело и до телевидения на разных строительствах, будь то плотины,
новые города, промышленные комбинаты. Возможно, какой-нибудь радиозавод уже
готовит первые образцы таких аппаратов. Но пока их еще нет, "Альтаир" как
нельзя лучше подошел бы для испытаний. Казалось, что только для этого его и
нужно искать. Только для этого!
Кто-то дернул его за рукав. Женя оглянулся. Это Лева напоминает - пора!
Словно впервые смотрел Женя на антенну, чем-то похожую на гимнастическую
лестницу, сделанную из тонких металлических трубок. Митяй и Лева собрали
антенну наибольшей направленности. Все было готово к приему.
Жаль, что в эту минуту не было здесь Набатникова. При самом первом
знакомстве, когда Женя рассказал ему об "Альтаире", профессору захотелось
испытать его в каких-то особых условиях. Таков уж характер Афанасия
Гавриловича. Далеко глядит он вперед - видит будущее каждой вещи, пока еще.
неуклюжей, шершавой, в окалине и песке. Глазам его, зорким и внимательным,
видна она законченной, отшлифованной. Он оценит все ее достоинства, найдет и
трещинки, которые умел распознавать, как никто.
Щелкнул выключатель. Митяй это сделал небрежно, на лице - маска
абсолютного равнодушия. Журавлихин и Усиков сидели бледные; вытянув шеи,
смотрели на слабо освещенный экран.
И вот, когда уже не оставалось никакой надежды на передачу - по Жениным
часам прошло две минуты лишних, - экран ярко вспыхнул, будто лампа дневного
света. Послышались приглушенные голоса, нетерпеливые гудки, грохот лебедки и
тонкий, пронзительный свисток.
Митяй оперся на локоть, чтобы поудобнее настроиться, и, не желая терять
ни одной секунды, подкручивал одну ручку за другой.
Нельзя было определить, где же находится ящик с аппаратом. Проносились
какие-то тени. Появился силуэт грузчика с бутылью в корзине - он нес ее
перед собой на вытянутых руках, как самовар; за ним шел человек с небольшим
чемоданом.
Справа стояли несколько ящиков, покрытых брезентом, рядом - треножник
теодолита. Вдали виднелась какая-то мачта, цветочная клумба. Все остальное
скрадывала темнота. Свет то ли фонаря, то ли прожектора падал сверху.
- Пристань, - решил Митяй. - Теплоход у дебаркадера.
Лева никак не соглашался. Подозрительно близко поблескивали рельсы, а
гудки удивительно напоминали паровозные. Трудно было представить, что
железнодорожная линия проходит у самой воды. Рельсы пересекаются под углом,
лежат, как огромный блестящий циркуль.
- Вагон! - неожиданно всхлипнув, Лева указал на экран.
Угловатая тень на мгновение закрыла рельсы и покатилась дальше. Похоже,
что рядом находилась маневровая горка: промелькнул еще один вагон,
забарабанил колесами на стрелке, потом еще и еще...
- Если моя наблюдательность не обманывает, - всматриваясь в растерянное
лицо Левки, бодро начал Журавлихин, хотя сердце его сковывал противный
холодок, - то думаю, что наш бродяга оказался на перевалочном пункте.
Пересаживается с парохода на поезд.
- На Куйбышевском вокзале? - упавшим голосом спросил Лева.
- Логика подсказывает. Впрочем, - поправился Женя, - я уже ничему не
верю. Если мы принимали Москву за тысячу километров, то нет ли и здесь
какого-нибудь научного подвоха? Ящик может находиться и в Саратове, и в
Астрахани, и даже в Баку.
Митяй вполне резонно возразил, что до Баку далеко. Теплоход, на котором
находился "Альтаир", не успел бы еще туда добраться. К тому же климат не
тот.
Журавлихин не понял:
- При чем тут климат?
Митяй похвастался своей наблюдательностью: дескать, в это время в Баку
очень жарко, а люди, которые мелькают на экране, почти все одеты в пальто,
нет белых костюмов, так распространенных на юге. И вообще, как он заметил,
колорит не тот, не слышно характерного для юга говора.
Доказательства Митяя были не совсем убедительны, но хотя бы методом
исключения надо попытаться определить примерное местоположение
"аппарата-бродяги".
- Еле нашла вас. Ног не чувствую! - весело сказала Зина, останавливаясь
у телевизора. - Ну как? - спросила она и тут же замолкла, видимо, понимая,
что сейчас не до нее.
Правда, после экскурсии на строительство она должна была здесь
встретиться со студентами, но что поделаешь - они заняты научными опытами.
Придется сидеть и помалкивать.
Зайдя с другой стороны чемодана, Зина села, поджав ноги, и прикрыла их
платьем. По существу, она видела изображение перевернутым - люди ходили
вверх ногами, - но дело не в этом: Зина узнала место, где сейчас стоял ящик
с аппаратом. Слева кусок крыши багажного склада, знакомый фонарь у стрелки и
даже мачта светофора. Вокруг нее чьи-то заботливые руки сделали цветочную
клумбу. В темноте светились белые звездочки табака.
Все это Зина помнила хорошо. Ведь совсем недавно она провела здесь, на
маленькой станции, чуть ли не два часа, отыскивая груз с запасными частями к
самолетам. Груз почему-то задержался, и Зинин начальник попросил, когда она
поедет в Горький, узнать насчет этой транспортной неполадки.
Зина поспешила обрадовать друзей: ошибка невозможна, место ей абсолютно
известное. Хотела было предложить немедленно послать телеграмму на товарную
станцию, но в этот момент из репродуктора послышался громкий и ясный голос:
- Опять следите? Как вам не надоест?
В ответ полилось сладкое журчанье:
- Ошиблись, молодой человек. На вас я уже рукой махнул. Не слушаете
старших, а зря! Добра желают, о здоровье заботятся, а вы вроде как голодовку
объявили. Пошли бы покушали. Вагон подадут не скоро.
- А что вы стережете меня?
- Да не вас, золотко, а государственное имущество. Приказано научные
приборы доставить в целости. Сердце за них болит. Если бы не вы, драгоценный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг