покурил и, когда боль притихла, не спеша по теневой стороне пошел к штабу
тыла.
За все время войны... да, пожалуй, даже раньше он ни разу не бывал в
положении солдата в увольнении. Всегда на машине, всегда со спешным
заданием. Он помнил пройденные города и села скорее по карте, чем по их
облику. А сейчас, неторопливо шагая по тихим полуразрушенным улочкам
районного городка, он невольно разглядывал все: и заросшие лебедой и
лопухами пепелища - старые, сорок первого года, и свежие, еще пахнущие
горечью пожарища. Видел остовы сожженных машин, привычно отмечая, что здесь
поработала авиация, и, оглядевшись, привычно находил воронки от авиабомб.
Но он стал замечать и другое: аккуратненькие, свежепокрашенные домики,
кое-где кокетливо и отталкивающе отделанные мертвенно-белыми, шелушащимися
на августовском солнце березовыми стволами. Когда-то в них жили немцы, и они
навели свой уют, создали свою экзотику "а-ля рюсс". И еще он увидел хорошо
ухоженные большие огороды и сразу понял, что посажены они были задолго до их
наступления, еще при немцах.
Выходило, что кому-то и здесь жилось не до предела плохо, ото кому-то
делались послабления, а то и оказывалась помощь... Нет, конечно, он знал об
этом не только из газет - разведчик же! - но видел такое, ощутил это
страшное неравенство, кажется, впервые. Ведь не просто гак, а за что-то
делались эти послабления. Их ведь нужно было заработать. А как?
Что ж, оккупация не только убивала, она еще и калечила души... И чем
дольше думал об этом, чем больше примет тому находил, тем неприятнее
становилось на душе. Он пошел к штабу тыла, чтобы от него уехать к армии. И
тут встретил ту самую телефонистку Дусю, с которой была связана прошлая
далекая разведка. Девушка обрадованно бросилась ему навстречу.
- А я ведь сегодня к вам собиралась, - сказала она слишком громко и
весело, присаживаясь на краешек скамейки. И сейчас же, краснея, объяснила: -
Меня наши девушки командировали.
- Что-нибудь срочное? - мрачнея, спросил Лебедев.
- А мы не знаем, может, это все ерунда, но только... Только после
того... тех телефонных неприятностей мы все как-то по-новому смотрим. А тут
еще беседы о бдительности. Женька... Это у нас тоже телефонистка, она читает
много, говорит: "У нашей соседки - это сзади нашего двора, тынами
сходятся, - почему-то всегда белье висит. Откуда у нее после оккупации
столько белья?" И верно. На рассвете она всю веревку бельем увешивает. Днем
снимет, а вечером опять вешает...
- Ну и что ж тут такого? - благодушно спросил Лебедев: сколько таких
вот наивных сыщиков встречал он на своем веку!
- Вот и я так спросила. - Дуся оживилась. - А Женька ответила: "А ты
заметила, что немецкие разведчики летают на рассвете и на закате?" Мы же
посменно дежурим и, конечно, это знаем. По ихним самолетам можно проверять
часы. А Нина у нас девушка решительная. Пошла к той бабке - а она оказалась
не бабкой, а довольно интересной женщиной - и все высмотрела: мужиков у нее
нет, только девочка, дочка, а белье-то мужское. Спят они с дочкой на одной
кровати на домотканом, а простыни вывешивают фабричные.
- Так-так... следопыты, - еще усмехаясь, поощрил Лебедев, но внутренне
он уже подобрался - в рассказе проглядывала опасная логика.
- Мы, конечно, задумались... И вот на беседе нам политрук Рассказал,
как еще в первую мировую войну вот так, бельем, немецкие шпионы передавали
сигналы. Но я сказала, что в наше время такой метод устарел - о нем же
написано, все об этом знают. Что ж она, дура, что ли?
Пожалуй, Дуся мыслила правильно: старые разгаданные приемы разведчикам
и в самом деле не подходят. Да и наивно все уж очень...
Майор поощрительно улыбнулся, с этой улыбкой к нему вернулись и
уверенность в себе, и то легкое чувство превосходства, которое, как он
считал, всегда должно присутствовать в отношениях с женщиной.
Она уловила это изменение его настроения и, покраснев, отвела взгляд.
- Вот... Словом, нашим мы не решались сообщать, чтобы над нами не
посмеялись А потом узнали, что вот... вас ранило... И я... мы... Ну, - она
окончательно смутилась. - Вот... А сегодня... сегодня... я дежурила с утра,
прибежала Женька и сказала: "У нашей соседки красное белье". Я не поверила,
передала ей дежурство, а сама сбегала посмотреть. Точно! На веревках -
перины, подушки, платье и просто красная материя. А ведь, смотрите, вчера
вечером к нам понаехали шоферы, ездовые все избы заняли, и сразу стало
известно, что где-то поймали диверсантов. А ночью все слышали бой. Вот! А
утром - красное белье. И заметьте, немецкие разведчики уже не только на
рассвете прошли, а и с утра уже три штуки было... Девчонки и решили: "Иди, -
говорят, - она чуть не сказала "к своему", - тому майору и расскажи. Потому
что, если мы своим расскажем, может, еще и на смех поднимут. А ""он должен
знать".
- Ну что ж... Спасибо, учтем.
Дуся ушла, Лебедев посмотрел ей вслед и вздохнул: после госпиталя он
понял, что, кроме войны, есть еще и красивые девушки.
***
В дальний лес они вошли на рассвете. На опушке Матюхина окликнул
Грудинин:
- Товарищ младший лейтенант, оглянитесь.
Матюхин оглянулся. Позади осталась дальняя луговина, незасеянное поле,
перелесок. Все как обычно, все как на карте. Андрей пожал плечами, Сутоцкий
подошел поближе, с острым интересом вглядываясь то в одного, то в другого.
- Ничего не заметили?
- Нет... как будто...
- Неужель не замечаете следов?
Никто следов не видел - трава и трава.
Грудинин смотрел на них как на неразумных - как же можно не видеть,
когда все так ясно и понятно?
- Да вон же... Глядите. Стежка - она ж прямо в глаза бьет. Трава ж не
весенняя, которую примнешь, она и поднимется. Дело же к осени. Ломкий
бурьян, положил - уже не встанет. А мы вчетвером протопали. Умяли.
Вот только после этого разведчики и увидели собственные следы - почти
прямую, только изредка искривляющуюся тропку.
- Ведь хорошо, если у фрицев дураки. Могут и не заметить, а умный да
опытный лесовик враз засечет.
- Откуда у них... лесовики? - усмехнулся Сутоцкий.
- Не говори. У них финны есть. У этих глаз точный. Я с ними в дуэли
играл. Знаю ихнюю силу. Не финны бы - и в разведку не попал.
- Что, испугался? Думал, у нас легче? - пошутил Николай.
Грудинин внимательно осмотрел его скуластое, угловатое лицо.
- Нет. Я к вам после госпиталя пришел. А в госпиталь меня финн
отправил.
- Ладно, Сутоцкий, - оборвал Николая Матюхин. - Дело серьезней, чем ты
думаешь...
- Об этом раньше думать следовало! - разозлился Сутоцкий. - А сейчас
думать поздно.
Что-то вызывающе-обиженное проступило и в тоне Сутоцкого, и во всем ею
облике. То, что раньше только изредка прорывалось в нем и что Андрей
принимал за попытку Николая установить более короткие отношения с ним,
сейчас вдруг обернулось иной стороной. Похоже, Сутоцкий завидует Андрею.
Завидует и не доверяет.
Можно было вспылить и оборвать старшину, но делать это в самом начале
их нелегкого пути Андрей не мог, да и догадка есть всего лишь догадка.
Поэтому он обратился к Грудинину:
- Что предлагаете?
- У фрицев собачки...
- Знаю! - резко ответил Андрей: за одни сутки несколько напоминаний о
собаках. - Что предлагаете?
Грудинин быстро и слегка обиженно взглянул на Андрея, но опять
сдержался.
- Вот я и говорю - у фрицев собачки. Если кто увидит след и пустит по
нему собак, то даже в лесу нас и завтра, а может, и через день разыщут,
потому что сапоги у нас мало того, что не по-немецки воняют, но еще и полем
пахнут, бурьянной пыльцой...
- Бормочет неизвестно что... - буркнул Сутоцкий.
Грудинин даже не посмотрел в его сторону.
- Значит, нужно этот запашок отбить, прикрыть его лесным.
- Как это сделать? - спросил Андрей, поглядывая на Сутоцкого.
- Способов есть много, но я сейчас советую разыскать муравейник и
муравьями оттереть сапоги.
- Как это - муравьями? - опешил Андрей.
- А вот так - наловить мурашей и растереть их на сапогах. На подошвах,
а крепче всего в рантах. Запах, он в рантах Держится. А то еще грибами можно
натереть. Только боюсь, что собаки тонкие - сразу разберут, например, что на
полянах грибов нет, а грибами пахнет. И опять смогут взять след. А муравьи
везде. Лучше бы, конечно, больших найти, рыжих. Мелкие, они и лесу полезней,
и запах у них не такой сильный, и, главное, они далеко от гнезда не ходят. А
большие муравьи везде ползают.
- Ладно. Пошли искать муравьев. Кстати, двигаться и впредь парами на
расстоянии зрительной связи.
Так они вошли в лес, приглядываясь к стволам и кочкам, пока не
разыскали муравейник больших рыжих разбойников, стали ловить муравьев и,
морщась от брезгливости и укусов, натерли ими сапоги.
- Вот теперь поспокойней, - мягко улыбнулся Грудинин и, кажется,
впервые перестал сутулиться.
В лесу он неуловимо, но разительно изменился. Острее стали его
маленькие и обычно чем-то недовольные узкие глазки. В них мелькал острый
интерес и даже улыбка, словно он видел что-то ему дорогое и приятное.
Походка стала легкой, скользящей и, хотя он распрямился, все-таки не стал от
этого выше - на ходу он пружинил в коленях. И движения его больших узловатых
рук стали точными и стремительно-легкими. Винтовку теперь он повесил на шею
на удлиненном ремне и расположил ее наискосок вдоль тела, так что она не
мешала ему при движении, но в случае нужды мог сразу же ее вскинуть.
- Много охотились? - спросил Андрей.
- В лесу ведь вырос, товарищ младший лейтенант.
Потом они сошлись вчетвером, проверили компасы и наметили азимуты.
Теперь дорога лежала прямо к эсэсовцам.
Лес стоял тихий, словно притомленный. Хорошо пахло грибами и сухим
листом. Иногда взлетали птицы, усаживались на ближние ветви и косили
глазками-бусинками на разведчиков.
- Это хорошо, - покивал Грудинин. - Птица непуганая. Но вот что
странно - сорок нет.
- Чего ж странного? На кухни к эсэсовцам слетелись.
- Разбираетесь... Сорока да сойка - самые проклятые птицы. Чуткие, они
раньше всех заметят человека и обязательно поднимут ор. Их в нашем положении
нужно побаиваться. Умному человеку сорока или сойка мно-огое расскажут.
Пообедали в зарослях на берегу ручья. Через силу доев тушенку, зарыли
банки в землю, потом наполнили фляжки водой и пошли дальше, но почти сейчас
же наткнулись на сороку. Она шумно взлетела, тревожно застрекотала, и тихий
лес сразу откликнулся трепетом крыльев, шумом листвы.
Грудинин выпрямился, прижал двумя пальцами свой большой, уже покрытый
выросшей за сутки седой щетиной кадык и издал гортанный клекот. Звук вроде
бы и негромкий, но властный, пронзительный, такой, что его услышали шедшие в
сторонке Сутоцкий и Шарафутдинов.
Сорока сразу же смолкла, и весь лес замер - ни шороха, ни трепета.
- Что это вы? - удивленно спросил Андрей.
- Это? - отнимая пальцы от кадыка, переспросил Грудинин. - Это
сокол-тетеревятник так кричит, когда идет на добычу. Кричит он и по-другому,
а вот гак, когда на добычу идет. Сороки и сойки - лесные сторожа - очень его
боятся и, как услышат, забиваются в заросли. Часа по полтора молчат - знают,
если появился этот разбойник, лучше носа не высовывать и не подавать голоса.
Матюхин посмотрел на Грудинина с уважением. Что ж... Кое-какие лесные
университеты он сам прошел во время побега из плена. Но тонкостей лесной
жизни ему, донскому казаку, в степях познать не было возможности. А Грудинин
настоящий лесной житель.
Они все шли к шли перекатами - одна пара выдвигалась метров на сто
вперед, замирала, в сторону выдвигалась вторая. Лес чуть поредел и стал
взбираться на пологий скат высотки, под ногами зашуршала пересохшая трава.
Грудинин сейчас же прошептал:
- Ногу на пятку ставьте. На пятку! Меньше шума, меньше треска.
Пошли медленней, но бесшумней. Когда вторая пара обгоняла их, Андрей
услышал треск сухих ветвей и поморщился. Он догнал ребят и предупредил их.
- Все тайны какие-то... - покривился Сутоцкий. - Все наставления.
Академия, да и только...
Андрей опять промолчал, но, вернувшись, спросил у Грудинина:
- Вы с Сутоцким о насадках разговаривали?
- Нет, - и передал ему весь разговор.
"Что-то нужно делать с Николаем, - подумал Андрей, - а вот что? Неужели
он не понимает, что сейчас и не время, и не, место ни для самолюбий, ни для
обид? - Потом, шагая, обдумывая, с грустью отметил: - А может, он считает,
что как раз сейчас и время, и место показать и свою независимость, и свою
обиду? Мы здесь одни. Закон - тайга, как говорится..."
И от этого на душе стало совсем плохо.
На водоразделе они постояли и прислушались. До предполагаемого
расположения эсэсовских частей оставалось не так уж далеко. Следовало
осмотреться и прислушаться.
Здесь, на водоразделе, тянул западный ветер, и лес тихонько шумел.
Где-то далеко пропел автомобильный мотор, затих, но через несколько минут
послышался вновь и опять затих. Разведчики переглянулись. Учитывая ветер,
усилившуюся к вечеру влажность воздуха - в таких случаях звук
распространяется дальше, - можно было предположить, что автомобиль прошел
примерно в километре, а может, и поближе. Получалось, что они слишком уж
приблизились к расположению вражеских частей.
Матюхин достал карту и внимательно исследовал ее. По карте выходило,
что до нужного района оставалось километра два с половиной - три. Но кто же
может знать точно, где расположились танкисты? Может, они уже передвинулись
вперед?
В иное время Андрей обязательно посоветовался бы с Сутоцким. Но сейчас
он не мог сделать этого - Николай словно сторожил каждое его движение,
каждое решение. И Матюхин отдал приказ:
- Отдыхаем здесь. Спать по очереди. Смена парами, через два часа.
Он мог определить наряд и в другом варианте, чтобы отдохнуть самому:
ведь ребята перед выходом отоспались и отдохнули, а он не успел. Но делать
себе поблажек Андрей не хотел.
***
Вечерний штаб встретил Лебедева до обидного обыденно. Кто-то на бегу,
улыбаясь, спросил: "Оклемался?" Кто-то осведомился, насовсем ли он или на
побывку. Большинство встречных, знакомых и незнакомых, просто отдавали честь
и пробегали мимо: штаб жил напряженной жизнью.
Обрадовались майору только в столовой, да и то, как он вскоре понял,
потому, что они как бы причастились кормежкой разведчиков Матюхина к высоким
тайнам. Но женщины есть женщины и, поглядывая на него, побледневшего,
непроизвольно морщившегося от внезапно прорезающейся боли, жалели его,
старались накормить повкуснее, а значит, пожирнее.
Майору чуть взгрустнулось, но, выслушивая штабные новости, он
постепенно втягивался в привычную жизнь, по мельчайшим деталям оценивая, чем
живут сейчас его сослуживцы, и понимая, что армия готовится к наступлению
всерьез.
Именно поэтому, прежде чем идти и докладывать полковнику Петрову о
своем прибытии, Лебедев пошел в контрразведку, в смерш, к подполковнику
Каширину. Худое лицо подполковника почернело и заострилось: ему, видимо,
доставалось. Увидев Лебедева, он улыбнулся и, пожимая руку, коротко сказал:
- Рад.
Сказал так, что Лебедев понял - Каширин и в самом деле рад его
возвращению. Потому и рассказ о девчоночьих наблюдениях получился веселым, с
юморком, но и с достаточной долей тревоги. Лебедев не мог знать, является ли
новостью для контрразведчиков эта странная женщина из Радова. Может быть,
она тоже ведет игру с противником под руководством смершевцев? Ведь у
каждого свои дела, и совать в них нос не положено.
Каширин сдержанно посмеялся, но глаза у него стали пронзительными.
- На той стороне, видимо, умный разведчик объявился. Задает нам
хлопот, - сказал Каширин.
- Но ведь сигнал бельем - это наивность... в наши дни. Несерьезно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг