- Кукла из тряпки, - обиженно шепчет Катя, оборачиваясь в сторону леса,
хотя там никого не видно. - У нее же краска вместо крови. Такие ни на что
не годятся, ясно вам или нет?
В сумерках она навещает труп Гали, которая все также лежит в снегу с
разбитой головой, сидит возле него и роет отрубленной рукой девушки снег.
Потом она подбирает брошенный топор и убивает ударом в лицо себе на
ужин привязанную к березе Юлю Невскую, потерявшую уже сознание от холода и
голода, высасывает кровь из раны Юлиного лица, обгрызет ей губы, горло и
мясо со щек. Белым болотом, из которого торчат уродливые не по старости
елки, уходит она вдаль, завеса рушащегося с непроглядных небес снега
скрывает ее, засыпая следы, и темные лужи крови белеют, и тени брошенных
тел остаются покрываться инеевым мхом. Где-то там, в глубине колючей
метели, ложится она в мягкие, убаюкивающие перины снегов, чтобы уснуть и
долго спать, не дыша, и чтобы ей приснилось, что снежинки - это падающие
звезды, которые, приближаясь к земле, становятся, вопреки законам
перспективы, лишь тусклее и меньше.
7. Ледяные цветы
Так Катя и лежит, совсем мертвая, не размыкая глаз, пока не наступает
настоящая зима. Уже лесные мыши зарылись с пушистый снег и живут под ним,
пробивая себе крошечные луночки для дыхания, уже морозная, светлая, как
белая лампа, луна появляется в небе, просвечивая сквозь сплетение ветвей,
уже сидят по утрам на кустах пунцовые снегири, словно яблоки особой,
светло-алой породы, солнечные лучи просвечивают тонкую корочку льда на
веточках берез и однорукая Галя Волчок ходит белыми рощами, обгрызая со
стволов мерзлую кору и пережевывая снег, чтобы не так болела прорубленная
топором голова. Ночами на Галю нападает безысходная тоска и она ложится в
какой-нибудь сугроб, пытаясь замерзнуть до окончательной смерти, но не
имеющее источника самородное черное тепло горит без устали в ней и не дает
даже спать, не то что умереть. Отчаявшись погибнуть, Галя тоскливо и
плачуще воет, гладя единственной рукой поверхность снега, который не тает
под ее ладонью, и, слыша этот вой, неусыпный Макарыч в который раз
перезаряжает в своей каморке двуствольное ружье, потому что не надеется ни
на какие органы безопасности, а только на свой меткий глаз. Органы
безопасности являлись уже несколько раз и прочесывали окрестные рощи
серыми рядами зябнущих небритых солдат, но не нашли ничего, а потом
позабыли снова приехать, наверное, полагая, будто смерть уже улетела из
этих мест в слепое снежное небо.
Но Катя не ушла, она только уснула на время, и одной ясной зимней ночью
Галя Волчок, медленно шедшая просекой, бросается вдруг в кусты и мечется
там от ужаса, ссыпая с веток снег и скуля, засунув пальцы уцелевшей руки
себе в рот. Далеко на болотах, километра полтора от нее, Катя выбирается
из сугроба и открывает свои смоляные глаза, две маленькие дыры в
абсолютный мрак. Она идет, никуда не сворачивая, находит ворону, сидящую
на вершине елки, кашляет хрипло, дергая Галиной рукой, и пожирает упавшую
с дерева птицу вместе с перьями. Звезды рассыпаны по небу, как фонари.
Этой ночью Катя приходит к воротам интерната и глухо ударяет в них
сапогом.
Из калитки выходит в лунное поле Макарыч, как призрак, в надвинутой на
лоб мохнатой шапке и валенках, он направляет на Катю ружье, но оно не
может выстрелить, потому что пули примерзли к стволу. Макарыч скалится и
хрипло ревет, мотая головой, зубы у него выламывает крюками мороза, такого
страшного, какого он не помнит в Сибири, на белочешской войне. Рев его
быстро ломается в сплошной хрип, веточный хруст, и старик валится в снег,
как срубленное дерево. Переступив через него, Катя проходит через будку,
хрумкая осколками рассыпавшейся от мороза керосиновой лампы. Проникнув в
первый барак, она убивает девочку Олену Медвянскую, спящую возле двери,
коротко вцепляясь ей своими пальцами в лицо, из которого сразу выступает
быстро стынущая кровь. Катя прокусывает мертвой плечо и высасывает много
крови, потом она перегрызает на трупе шею и уносит голову за волосы в лес.
Долго ходит она между спящих древесных стволов, шепча им что-то, чего
не разобрать, и качая за волосы мертвой головой, с которой капает кровь,
иногда она останавливается и смотрит вверх, чтобы определить по звездам
свои координаты и отметку времени на кругу своего бессмертия.
Наконец она приходит к той яме, где ее некогда закопали, к задубевшей
мумии Тузика, полупогруженной в снежную впадину, она садится в снег,
покачивается и с жуткими, лисьими стонами царапает лицо Олены Медвянской.
Из носа Кати капает черная кровь, расплескиваясь о лоб Олены и затекая ей
в глаза. И тогда из деревьев выходит однорукая Галя, разорвавшая на себе
одежду в поисках причины непрекращающейся собственной жизни, задыхаясь,
она хрипло взвизгивает и плачет от страха, все ближе к ней нервный,
звериный стон смерти, все ближе источник терзающей ее боли. Галя
останавливается в нескольких шагах от Кати и, трясясь, опускается на
колени.
- Котова, - сдавленно и хрипло говорит она. - Дай мне умереть.
Катя перестает стонать и смотрит в расцарапанное Галино лицо, по
которому текут холодные окровавленные слезы.
- Вытащи собаку, - говорит ей Катя.
Давясь плачем, Галя нащупывает целой рукой в снегу труп Тузика,
вцепляется пальцами в рыжую шерсть, перемешанную со снегом и рвет
примерзшего пса из могилы наверх. Тузик не поддается, превратившись в
единое целое с господствующим в лесу ледяным оцепенением.
- Не могу, - хрипит Галя и тщетно дергает отрубленной рукой, чтобы
вытереть слезы. - Помоги.
- Вытащи собаку, - безжалостно повторяет Катя, засовывая пальцы в
разинутый рот Олены Медвянской. - Рви, пизда.
Галя сжимает зубы и рвет Тузика к себе, схватив его за лапу и упираясь
коленями в снег. Одеревеневшее чучело с хрустом выходит из снега, осыпая
инеевую муку. Катя ложится на живот лицом к яме и начинает жевать снег,
подгребая его руками ко рту. Галя со стоном валится набок, подтягивает
ноги, сворачивается и, дергаясь, зажимает голову между коленями.
Из провалившейся вниз земли вылезает Надежда Васильевна. Ее лицо
неплохо сохранилось, только губы и нос почернели, а ту сторону, которой
Надежда Васильевна лежала на земле, поели санитары леса, щеку и ухо, так
что там теперь темно-бурый пролежень, некогда мокнувший, а теперь
замерзший до морщин. Грудь Надежды Васильевны давно лопнула, расплывшись
по одежде зловонным темным пятном, пальцы на руках огнили, а одна нога не
сгибается, то ли кровь замерзла в ней, то ли разложились мышечные волокна.
Выбравшись на воздух, Надежда Васильевна зверино рычит и сразу бросается
на Катю, но та сдавливает руками глаза Олены Медвянской, отчего бывшая
коммунистка дергается и оседает в снег, заваливаясь набок, кровь
вперемежку со сгнившими тканями выходит у нее изо рта, как черный понос,
она всхрапывает от боли, боком пытаясь отползти прочь, рвота тянется
мазутной кашей за ее напряженно разинутой пастью. Дрыгаясь, как пытающийся
раскрыться перочинный нож, Надежда Васильевна судорожно, булькающе блюет и
пускает задом газы.
Следом за ней из ямы выбирается Ольга Матвеевна, которой выстрелом в
затылок вырвало нос, она ползет на четвереньках, то и дело заваливаясь на
землю и снова тяжело поднимаясь, едва добравшись до края ямы, она ложится,
перевернувшись на спину, и хрипло дышит, глядя на инеевые деревья над
собой. Потом она перестает дышать и окончательно умирает, оставаясь лежать
на краю снежной воронки, женщина, которая хотела стать Богом, но
превратилась в пустое околевшее тело. Больше не может выйти никто, только
слежавшаяся вонь разложившихся тел поднимается еле различимым паром из
трупной берлоги. Катя подползает к краю ямы и заглядывает внутрь, она
видит ноги одной из девочек, сгнившие до костей, чью-то голову,
присыпанную землей, и ощущает, что лежащие внизу детские тела уже
перестали быть даже трупами, они стали почвой, удобрением, едой будущей
травы.
Новая начальница интерната Любовь Ивановна Благая просыпается среди
ночи от того, что чья-то маленькая, мерзлая рука касается ее лица. Любовь
Ивановна очень не любит, когда касаются ее лица, она даже мужу своему,
Анатолию Герасимовичу, не позволяет трогать свое лицо, потому что оно
означает для нее зеркало души. Открыв глаза, Любовь Ивановна видит стоящую
возле своей кровати девочку, держащую в одной человеческую руку с
раскрытой ладонью, пальцы которой прижаты друг к другу, и свою вторую
голову, непохожую на первую лицом. Любовь Ивановна думает, что наблюдает
неприятный сон, тем более, что от девочки пахнет потерявшейся в лугах
дохлой скотиной. Любовь Ивановна силится проснуться, но девочка не уходит,
она зло, и даже с каким-то отвращением, глядит на женщину своими черными
глазами.
- Тетя, вставайте, - произносит Катя, а это, конечно же, она и есть. -
Надо гнать девчонок в болото, очаг культа возводить.
- Чего? - не понимает Любовь Ивановна, напрягая брови.
- Культ требует очага, - уверенно говорит Катя, взмахивая второй
головой, как кадилом. - Не хлебом же единым.
Любовь Ивановна садится в кровати и протирает глаза. В комнате темно,
но от лица девочки исходит странное белесое свечение, потому все его черты
отчетливо различимы.
- Быстрее, сука, - нетерпеливо настаивает Катя. - Религии рабочая сила
нужна. Хозяин ждать не любит.
Любовь Ивановна не понимает, почему она никак не может проснуться.
Кошмарные снов у нее не было уже без малого десять лет. Хрустит оконное
стекло. Повернувшись на звук, Любовь Ивановна видит прижавшееся снаружи к
окну незнакомое лицо Надежды Васильевны, расплывшееся в страшной
мертвецкой улыбке. От одной этой улыбки Любви Ивановне неожиданно не
хочется больше существовать, и она отворачивается от окна, вцепляясь
руками в одеяло.
- Ну пошла, сволочь! - с сильной злостью вскрикивает Катя, топая
сапогом и тыкает в грудь женщине отрубленной человеческой рукой. Острая
железная боль продирает Любовь Ивановну до самого позвонка, она
вскашливает и ощущает во рту вкус крови. - Пошла!
Через два часа, все еще в длинной зимней ночи, ворота интерната с
лязгом растворяются и темная колонна узниц выходит в лес. Впереди колонны
шествует Катя, указывая направление, сбоку волочит неразгибающуюся ногу
Надежда Васильевна, вставившая себе для забавы в мертвый рот подожженную
папиросу и опирающаяся на выломанный из дерева сук, сзади свирепой тенью
идет однорукая Галя, которая ничего не видит, зато чует и слышит, как
хищный зверь. В интернате остается лежащий на заснеженном дворе труп одной
девочки, из которой Галя и Надежда Васильевна сделали себе перемену блюд,
макая оторванные от нее конечности в таз, наполненный кровью, в разбитых
окнах пустого цеха подвешено за ноги мертвое начальство интерната во главе
с Любовью Ивановной, из которого уже порядком натекло в снег, всего шесть
голых, посиневших туш с распоротыми до глоток животами, откуда свисают
мотки выпущенных гусиных кишок, лопнувшие желудки и легкие.
Сутки спустя после гибели интерната, облачным зимним утром, когда
солнце появляется из-за матовых снежных облаков, Спиридон Борисович
выводит цепи солдат в маскировочных халатах на берега белых болот и
щурится от нестерпимого серебряного сияния. Посередине белой равнины лежит
в снегу ослепительный неприродный диск диаметром до десяти метров.
Спиридон Борисович один отправляется исследовать неизвестное явление, и
чудесное, невиданное зрелище предстает перед ним. На прозрачной, пузырчато
преломляющей солнечный свет глади раскрыты прозрачные цветы, сплетаются
прозрачные листья, приклеены маленькие прозрачные бусины диких ягод, сидят
молчащие птицы, будто отлитые из водяного стекла. Все это сделано,
отшлифовано, вытаяно изо льда множеством маленьких живых рук, терявших от
холода, голода и равнодушия материи свое тепло, и в тех местах, где
замороженные пальцы утрачивали осязание и им уже не хватало тепла, чтобы
формировать ледяной контур, девочки согревали мертвую воду собственным
дыханием, только бы смерть, напившись их жизни, навсегда превратилась в
чистую красоту. Спиридон Борисович всегда верил только тому, что видел
собственными глазами, но теперь он перестает верить даже этому, в
зеркальных листьях ему мерещится гибель всего известного человеку
мироздания. Спиридон Борисович поворачивается и уходит, лицо его застыло,
как каменный слепок, словно ледяные цветы исчезли, как только он перестал
их видеть, и он идет, сомкнув веки, чтобы не замечать озаряющее его сзади
сияние отраженного небесного огня.
- Вперед, - кричит он простуженным голосом, указывая рукавицей вглубь
болот, на север, куда уходит след множества маленьких сапог. Спиридон
Борисович бросает цепи красноармейцев в погоню, любой ценой надеясь
спастись от пуль расстрельной команды, от глухой кирпичной стены, которая
может стать последним пейзажем его жизни. То и дело на обочине пути
попадаются трупы остановленных морозом тружениц, навзничь лежащие в снегу,
и к полудню Спиридон Борисович настигает устало идущую колонну детей, они
идут сами по себе, замерзшие и молчаливые, и Спиридону Борисовичу кажется,
что девочки направились за предел жизни, куда ему дороги нет. Солдаты
окружают колонну, и она останавливается. Спиридон Борисович смотрит в
бледные, истощенные лица девочек, еще хранящие в себе чистый свет
нечеловеческого, волшебного труда, и коротко приказывает всех их
расстрелять. Никто из детей не пытается бежать, никто не закрывает руками
голову, никто не плачет, не просит пощады. Винтовочный залп раскалывает
зимнюю тишину, маленькие тела падают в снег. Спиридон Борисович смотрит,
как пули прошивают детей, сбивая их с ног, как из шеи одной упавшей
девочки писает ослабевающая толчками тонкая струйка крови, другая девочка
падает, закусив намертво губу, третьей пуля вышибает мозги, и она с
размаху шлепается на спину, но они не кричат, они умирают молча, словно
жизнь уже давно ушла из них, еще там, среди ледяных цветов. Гремит второй
залп. Ни одной девочки не остается стоять, несколько, в которых плохо
попали, дергаются на кровавом снегу, и Петр Шаталов с водителем Володей
добивают их пистолетными выстрелами в головы. Стоя в стороне, Спиридон
Борисович уже думает о том, как ему быстрее всего расформировать и
ликвидировать карательную команду, чтобы сшить человеческими смертями
прошедшее время в мешок вечного небытия. Солдаты тем временем выкапывают
яму и сваливают в нее трупы мучениц, сгребают кровавый снег. Через час
болота становятся такими же белыми, как повсюду.
Каратели поспешно отступают, чтобы успеть к оставленным на просеке
военным грузовикам до наступления темноты. Спиридон Борисович, Петр
Шаталов и водитель Володя идут впереди, потому что у них нет винтовок и
вещмешков.
- А гадкая история, Спиридон Борисович, - замечает Шаталов, сбивая
пепел с сигареты. - Уж не знаю, выберемся ли. Тех, кто баб интернатовских
потрошил, предъявить бы начальству надо.
- Найдем, - мрачно отвечает Спиридон Борисович. - По окрестным деревням
наловим, сволочь кулацкую.
- А девчонки?
- И девчонок те же суки покончили. А мы уже стылые трупики нашли.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг