ей было всего четыре года и звали ее Пелагея Дормидонтовна... И как
нехорошо старших перебивать. Э... э!
- Как же не перебивать, когда вы мою любимую бабушку, единственного
моего близкого человека, называете каким-то странным, заскорузлым именем.
Да я могу свидетельство о смерти предъявить!
- Эх, вьюноша, это что ж ты казенной бумаге больше веры имеешь, чем
живому существу. Ну-ну, и как же ты на белом свете живешь-то? - Старик
укоризненно покачал головой, сверля меня своими глазенками.
- Вы мне зубы не заговаривайте. Казенную бумагу мне государственные
органы выдали. Государственные! На основании паспорта! А вас, живое
существо, я первый раз в глаза вижу.
- Да-а-а, - задумчиво протянул дед, подняв глаза к потолку. - Вьюноша
не только неразумный, да еще и упрямый. Прям горе. Чую, сейчас он и с меня
пачпорт потребует. - Он опять уставился на меня. - Ну подумай сам, за сто
девяносто шесть лет жизни сколько раз умный человек прозвище! поменяет? А?
Я опешил:
- Вы хотите сказать, что моя бабушка прожила сто девяносто шесть
лет?..
- Ничего я не хочу сказать! - разнервничался вдруг старикан. - Чего
мне хотеть сказать, когда я с твоей бабкой сто девяносто два года знаком
был. Да не просто знаком! Мы с ней вообще не разлей вода были! Она меня и
сюда перетащила, а то бы я со своей Серпуховской заставы шагу бы не сделал!
Эх, видела бы Софьюшка своего тупого внука! - Он опять горестно замотал
головой.
Я, похоже, окончательно потерял нить разговора.
- Какая Софьюшка?
- Какая, какая? Бабка твоя!
- Что-то я совсем ничего не понимаю. Вы только что заявляли, что
бабушку звали... как-то там Дормидонтовна. Теперь говорите - Софьюшка. У
нее что, как у рецидивиста какого, несколько кличек было?
- Сам ты рецидивист! И рецидив у тебя - глупость непроходимая! И
наглость немереная! Это ж надо, родную бабку рецидивисткой назвать!
Теперь помотал головой я:
- Знаете что, давайте по порядку. А я молчать буду и слушать. Может,
хоть что-то пойму.
- Ну наконец-то просветление наступило. А то я уж думал, все - совсем
мозгов нет. - Старик помолчал, укоризненно выглядывая из своей шерсти, но я
сдержался, ожидая продолжения.
- Так вот я и говорю, бабушка твоя сызмальства умница была и очень
талантливая. Помню, увидела меня первый раз, сразу догадалась, кто я. "А я,
- говорит, - для тебя подарочек приготовила", - и подает мне ложку новую.
Ох и ложка хороша была - лет сорок только ею кушал...
Я буквально взвыл, но про себя. А дедок лукаво так на меня поглядел,
как будто ожидая моей реакции, а затем легонько усмехнулся и продолжил:
- Рано она свой дар почувствовала и поняла. Это ж надо, в четыре
годочка меня усмотреть! Потому и овладела своим даром глубоко. И чего она
только не умела!.. - Старичок опять замотал головенкой, только теперь уже
от восхищения.
- А про тебя говорила: "Внучок мой посильнее меня будет. Вот увидишь,
Гаврюша..." Гаврюша - это я, меня Гаврила Егорыч кличут, - уточнил дед. -
"Да-а-а. Вот увидишь, Гаврюша, в силу внук войдет - все ему подвластно
будет". Я, правда, не очень в это верил, хотя она редко ошибалась. Да и то
верно, что дар-то через поколение передается, а значит, и у тебя должен был
быть, и не маленький. Только учить-то тебя некому было, рано бабка умерла.
А без науки - какой маг. А бабка твоя умирала, все твердила: "Вот
посмотришь, Гаврюша, сам все постигнет", - это она про тебя.
Вдруг старик встал на кровати, выпрямился во весь свой карликовый
рост, упер руки в лампасы на трусах и грозно заорал:
- Вот я и увидал! Приносит вьюнош неразумный магическую вещь в дом,
бросает ее без присмотра, а затем еще и всяких друзей приводит. Ну совсем
как есть - без мозгов!
Казалось, от возмущения дед сейчас треснет по швам.
- Это хорошо, что я вовремя успел вещицу припрятать, а то был бы твой
друг сейчас неизвестно где, а дитя его малое осталось бы сиротой! А жена
его - краса покинутая - вдовой без вести исчезнувшего!
От возмущения старик начал притоптывать ножкой. Но меня это нисколько
не напугало. Еще не до конца веря в то, что услышал, я дрожащим от радости
голосом осторожно и очень вежливо переспросил:
- Позвольте, позвольте, Гаврила Егорыч, я правильно, вас понял -
"книга цела?
Старик опять уселся, успокоился и с довольной усмешкой ответил:
- Правильно, вьюноша, ты меня понял. Цела твоя книжечка. Только
побледнела очень - пора, видать, ее хозяину возвращать.
- Так где же она? - Я от нетерпения привстал на кровати.
- А там, где и была, - передразнивая меня, ответил старичок. - На
столе лежит.
Я очумело опустился на свое место и перевел взгляд на стол. Книга
лежала на том самом месте, на котором я ее оставил. С трудом подавив
желание немедленно схватить книгу и спрятать ее куда-нибудь, я снова
повернулся к своему необычному гостю.
Да, старичок был очень и очень не прост. Беседовали мы с ним уже около
получаса, а я до сих пор не знал, кто же он таков. Истории он рассказывал
совершенно невероятные, но и вид имел совершенно невероятный, да и фокусы
удивительные показывал. Если бы не мое пятидневное путешествие сам не знаю
куда, вполне крыша могла окончательно съехать, а так - подготовка помогала.
- Спасибо вам огромное, Гаврила Егорыч, за помощь. Прямо не знаю, как
это я так обмишурился. Вперед мне наука будет. Вы позволите спросить: а кто
вы такой? Какого роду-племени?.. - Я почувствовал, что перешел на какое-то
фольклорное изложение и сконфуженно замолчал. Старик, казалось, готов был
расхохотаться.
- А я, мил-человек... - начал он, подражая моей речи, - хозяин
здешний!
- Здешний хозяин? - не понял я.
- Здешний, здешний хозяин, - нагло заявил меховой гном. Я снова
уставился на него, онемев от изумления.
- А я здесь кто?.. - удалось мне наконец пошевелить онемевшими губами.
- Ну как кто? - продолжал издеваться дед. - Согласно уважаемой тобой
казенной бумаге - ты ответственный квартиросъемщик! - при, этом его
покрытая шерстью физиономия скорчилась, как будто ему в рот засунули целый
лимон.
- Это зачем же вы, дедушка, обзываетесь такими словами, - начал я
ласково. - Это я в этой квартире хозяин, а вы... Вы...
- А я - домовой! - радостно подсказал старичок. - Вот и выходит, что я
хозяин и есть!
У меня в который раз за вечер отвалилась челюсть. И как же я сразу не
догадался!!! Конечно, домовой! Кто же еще! Ведь я с детства верил в
домовых! Особенно в домовых! Бабушка очень часто рассказывала мне о всякой
нежити - о водяных, кикиморах, леших, русалках, но мне всегда нравились
домовые. Особенно то, что они могли перекидываться в кошек. Я всегда
считал, что побыть немного котом - истинное наслаждение. И тут я вспомнил,
что несколько раз бабушка говорила мне о своем знакомом - Гавриле Егорыче,
какой он разумный и опытный. Так вот о ком шла речь.
- Ну, похоже, вьюноша наконец допетрил, - удовлетворенно заявил
старик. - Долго же приходится тебе все объяснять.
Вся фигура деда излучала полное довольство.
- Теперь мне осталось поведать тебе совсем немного, - деловито
продолжил Гаврила Егорыч. - Бабушка твоя, я тебе уже говорил, всегда
верила, что тебе дана сила. Но до последнего времени эта сила никак в тебе
не проявлялась, хотя я следил очень даже внимательно. Только ты не то чтобы
магию чувствовать, ты и меня-то никогда не видел.
Тут он самодовольно усмехнулся и, погладив себя по животу, заявил:
- Эти штанишки я у тебя прямо из-под носа упер, так ты только глазами
лупал. - Он, гордо улыбаясь, помолчал. - Но в прошлый понедельник ты
притащил эту самую книгу. Она буквально светилась магией, но ты этого не
замечал. Я мог бы ее тогда же спрятать, а потом решил, может, кто твой дар
разбудить решил. Ты книжечку-то открыл, да тут же и - бум головенкой в нее.
И лежал неподвижно пять дней. Но вокруг тела твоего сияние стало
появляться. Позавчера ты встал, а сияние осталось. Вот я и подумал, может,
ты за эти пять дней дар свой почувствовал, может, даже научился
чему-нибудь. А тут смотрю - ты книжку оставил без присмотра, а потом и Юрку
своего притащил. - Дед опять укоризненно посмотрел на меня.
Теперь все стало сказочно ясно.
- Значит, получается, если я вас вижу, значит, дар мой проснулся? -
осторожно поинтересовался я.
- Может быть, и проснулся, а может, это у тебя просто временное
помутнение рассудка, - ухмыльнулся старичок в ответ. - Будущее покажет.
Только дар-то воспитывать надо, а силу растить. А ты еще даже и не ученик!
- Почему - даже не ученик? - обиделся я.
- Потому что у тебя и учителя-то нет, - отрезал дед.
- А где ж его взять?
- Ну, раз сияние вокруг тебя появилось, значит, ты что-то уже умеешь,
- то ли спросил, то ли подтвердил старик. - Так что повторяй пока знаемое,
да книжку не забудь вернуть. А там, глядишь, и учителя подыщешь. Не бывает
мага без учителя, - наставительно закончил домовой. - Ну а сейчас прощевай,
засиделся я, а у меня еще дела-а-а.
Старичок поднялся, собираясь уходить.
- А как мне снова вас увидеть? - поспешил спросить я.
- Так, позовешь. Теперь знаешь, как меня звать. - Дед повернулся ко
мне спиной и исчез в стенке шкафа.
5. КРАЖА
26 июля 1995 года.
Сегодня ночью у мет получилось нечто такое, чего получаться по всем
законам науки не должно. И я не могу даже представить, что из всего этого
получится...
Несколько минут я бездумно смотрел на полированную стенку шкафа. Затем
со вздохом повернулся к столу. Книга по-прежнему лежала на своем месте. Я
перебрался в кресло, включил настольную лампу и положил книжицу перед
собой, лицом вверх. Коричневая кожа переплета матово сверкнула, когда я
медленно и сосредоточенно перевернул верхнюю крышку переплета. На титуле
крупным затейливым шрифтом было выведено "Книга волшебства доброго и злого,
алого и золотого", в верхнем углу справа мелко - "для особо одаренных".
Слева синела запомнившаяся приписка химическим, похоже, карандашом "тел.
122-079-99. Спросить деда Антипа. Тот самый телефон из восьми цифр. Только
почему-то мне показалось, что раньше титульный лист выглядел гораздо ярче и
как-то праздничнее. Сейчас затейливые буквы, украшенные чудными виньетками
и росчерками, выглядели блеклыми и потертыми. Как будто пыль множества лет
въелась в бумагу, в краски, в сам стиль начертания букв. Титульный лист
казался не просто старым, он выглядел древностью, до сих пор не
рассыпавшейся в труху только из-за непонятной причуды времени. И только
синий карандашный штрих ярко выделялся на хрупкой пожелтевшей бумаге. Я
достал из стола маленький блокнотик и для верности переписал на последний
чистый листок занятный телефон деда Антипа.
Затем я еще раз глубоко вздохнул и перевернул страницу.
Ничего не произошло.
Лист с тихим, каким-то ломким шорохом лег другой стороной, и на
следующей странице я увидел бледные строчки, выведенные совершенно мне не
понятной причудливой вязью. Я, безусловно, не знал представившейся моему
взору письменности. Полюбовавшись с минуту изысканностью непонятного
письма, я вскочил с кресла и чуть ли не бегом направился к книжным полкам.
Там я быстро отыскал двуязычное издание Корана и рысью вернулся в спальню.
Открыв Коран на первой попавшейся странице, я начал сравнивать арабскую
вязь со шрифтом в моей магической книжке. Ничего даже отдаленно похожего не
было. Я понял, что прочитать в этом чудесном томике ничего не смогу, и
начал медленно его перелистывать.
Напечатанный текст тянулся из страницы в страницу практически без
абзацев, красных строк и заглавных букв. Если бы строчки не были столь
ровными, я бы решил, что книга не напечатана, а написана вручную, причем
перо практически не отрывали от бумаги. Текст так владел глазом, так
заставлял зрачок скользить по себе не отрываясь, что я порой забывал
смаргавать и не замечал переходов строки со страницы на страницу. И в то же
время я совершенно не понимал, что здесь было написано.
Но самое интересное, что в книге были иллюстрации. Самые настоящие
иллюстрации, выполненные в технике тонкого штриха, напоминавшего японскую
или китайскую роспись тушью. Я разглядывал эти рисунки, чувствуя в
изображении что-то бесконечно мне близкое и родное. Вот только - что? Я не
видел! Я не видел изображения! Тонкие, изящные штрихи разбегались по
странице в неуловимом танце, пряча от меня изменяющиеся, туманные, зыбкие
образы. То мне казалось, я вижу изящный изгиб золотистого змеиного тела, то
развевающуюся седую бороду, то сквозь хаотичные следы пера, сбрасывающего с
себя черноту туши, проглядывал хищно загнутый ноготь, или яркий изумрудный
кошачий глаз, или серебристый блеск стали, а порой я чувствовал, что
рисунок выводит глухую, монотонную песню.
С каждой страницей шрифт и рисунки становились ярче и новее. Когда я
дошел до последних листов книги, мне показалось, что с непонятных,
нечитаемых страниц потянуло запахом свежей типографской краски, запахом
только что отпечатанной книги. Но вот последняя страница была перевернута.
Я устало откинулся в кресле и тупо уставился на книгу, отказавшуюся со мной
разговаривать. Под моим взглядом задняя крышка книги медленно приподнялась
и вполне самостоятельно перевернулась, закрывая все чудеса, вложенные в
этот том. Чтобы полностью повторить мое вчерашнее пробуждение, не хватало
только уткнуться собственной рожей в переплет. Я взял небольшой тяжеленький
томик в руки, бережно отнес его к книжным полкам и спрятал за собранием
сочинений А.С. Пушкина.
Было уже около полуночи. Завтра, по всей вероятности, мне предстоял
нелегкий день. Но сна у меня не было ни в одном глазу. Я бродил по своей
полутемной гостиной, раздумывая обо всем, что со мной случилось. Правда,
раздумья мои были довольно лохматыми, мысли перескакивали с моего
пятидневного путешествия на вчерашние события у Ворониных, с чудесной книги
- на нового знакомца - домового. И туг я вспомнил конец нашего разговора с
Гаврюшей. Как это он сказал... "Дар надо воспитывать, а силу растить..." -
и еще что-то о необходимости повторять то, что я уже умею.
В районе солнечного сплетения у меня появился холодок, а в голове
прошла теплая ароматная волна, сметая мусор ненужных сомнений и тревог.
Так! Что же мы умеем? Что же мы можем повторить?
Мы умеем из пустых рук выпускать огненные факелы. Но сейчас мы,
пожалуй, ничего поджигать не будем. Мы видим невидимых для других дневных
призраков и сопровождающих их девиц. Мы... И все?.. Позвольте!.. Я же
смотрелся в поставленный вертикально речной поток! Я же... Я, лихорадочно
соображая, рванулся на кухню. Так! Мне нужна бутылка хорошего вина... Да
где же она?.. Вот! Я держал в руках выдернутую из самодельного
тайника-загашника пыльную, пузатую бутылку настоящего итальянского
"Кьянти". Очумело постояв мгновение с бутылкой в руке, я метнулся к своей
нераспакованной сумке и, вытряхнув на пол прихожей лежавшее в ней барахло,
достал Данилкин "подалосек". Шарик мягко переливался в свете, падавшем на
него из спальни. Я быстро вернулся на кухню.
Положив бутылку и шарик на кухонный стол, я быстро освободил обеденный
стол от стоявшей на нем посуды, начисто вытер его и выдвинул начсередину
кухни. Затем я открыл "Кьянти" и поставил бутылку в середину стола. Снова
рысью потопал в прихожую и вернулся с батоном свежего хлеба. Наклонившись
над столом, я лихорадочно трепал несчастный батон на крошки, которые
аккуратно укладывал вокруг бутылки. Скоро на столе образовалась знакомая
конструкция. Я схватил шарик... и без сил опустился на табуретку.
Что, собственно говоря, я собираюсь сделать. Если посмотреть на меня
трезвым взглядом со стороны, я просто трясу своей простреленной каской,
созывая специалистов клиники им. Кащенко на консилиум. По всей видимости,
меня уже давно пора поместить в тихое одноместное помещение, обитое теплым
и мягким материалом, и ласково поглаживая по тому месту, которое у
нормальных людей принято называть головой, конским шприцем вводить
успокаивающее. А может быть, мне уже, не ставя меня в известность, ввели
что-нибудь эдакое, и я просто наслаждаюсь собственными галлюцинациями. К
несчастью, проверить подлинность происходящего мне вряд ли удастся до тех
пор, пока меня не приведут в порядок и не вернут в стройные ряды строителей
капитализма.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг