стороны, деревья, а с другой - замусоривая тротуары.
Побаловавшись на зеленой постели, мальчик принялся проты-
кать листья шпагой, которую он изготовил из очень длинной и
очень прямой ветки. Прежде чем он нашел эту ветку, подходя-
щую, по его мнению, для шпаги, он сломал девяносто девять
других веток, которые показались ему непригодными. А потом,
когда ему и это надоело, он побежал прямиком через клумбы,
где росли цветы, названия которых вы нашли в справочнике де-
коративного цветоводства.
Нет, нет, я нисколько не хочу убеждать вас, что это был
злой, гадкий мальчик. Ведь он был властелином, этот мальчик,
а властелин потому и властелин, что удовлетворяет всякое
свое желание. А уж если при этом надобно растоптать тысячу
или даже десять тысяч роз, то это говорит лишь о том, что
розы были недостаточно предусмотрительны и очень легкомыс-
ленно отнеслись к такому вопросу, как выбор жилища.
Чтобы окончательно рассеять ваши несправедливые подозре-
ния, я сообщу вам, что мальчик просто-напросто мчался крат-
чайшей дорогой к машинам, у которых была стоянка на противо-
положной стороне площади Астронавтов. А теперь посудите са-
ми, был ли резон огибать всю площадь только для того, чтобы
спасти какую-то тысячу или десять тысяч роз!
Первые три машины мальчик миновал, потому что все они бы-
ли черного цвета и очень самоуверенны: красный свет им был
нипочем, через лужи они проезжали на самой большой скорости,
забрызгивая пешеходов, а окна у них были то же, что зеркаль-
ные очки: глаза, спрятанные за ними, видели все, но сами ос-
тавались невидимыми.
В четвертой, пятой и шестой машинах мальчику не понрави-
лись баранки - серая, салатная и бледно-желтая. И только
седьмая оказалась именно той, о которой он всегда мечтал, -
вся она была красная-красная, того удивительно красного цве-
та, в который окрашены одни только пожарные машины.
Дверцы ее, как и у всех других машин, были раскрыты нас-
тежь. Но едва мальчик уселся поудобней, все четыре дверцы
мгновенно захлопнулись. Это было так неожиданно, что мальчик
деже испугался. Но чуть у него мелькнула мысль о бегстве,
все четыре дверцы распахнулись и оставались в таком положе-
нии, пока мальчик не сказал себе: "Петька испугался бы, если
бы с ним так, а я - нет". Петька - это тот самый лоботряс иэ
соседнего дома, который всегда поколачивал его просто пото-
му, что не знал другого способа прогнать скуку.
Мальчик еще не выбрал маршрута - он только представил се-
бе те улицы и площади, где ему хотелось повывать, а машина
уже неслась по Косвенной и Параболической, Раскидайловской и
Инерционной к Цветному буяыару, потому что прежде всего он
вспомнил о нем.
По Цветному бульвару машина спустилааь на Приморскую ули-
цу. Приморская - самая длинная улица в городе, ее пересекают
двенадцать бульваров, и те, что видели ее вверху, в иллюми-
натор самолета, обявательнв сравнивают ее в сороконожкой.
На Дынном бульваре - он находился прямо против Арбузной
гавани - машина замедлила ход! Мальчику показалось, что неп-
лохо бы пройтись по гавани. Но тут же он вспомнил Хлебную
гавань, гавань Каванлыкской розы, гавань Алмазных песков и
бухту Золотой полумесяц, и машина помчалась со скоростью
вдесятеро больше прежней, чтобы поспеть за желаниями мальчи-
ка, которые были так же стремительны, как его мысли.
Через полчаса машина уже едва держалась на своих четырех
колесах, так беспорядочны были желания мальчика, который
совсем не хотел считаться с правилами уличного движения и
требовал проеэда именно там, где висел не один, а сразу три
знака, запрещающих проезд всем видам транспорта. "Это удиви-
тельно, - думала про себя машина, - ведь только что он пре-
небрег этими черными нахалками, которые считают, что законы
не для них. А теперь... ax, - машина едва сдержала вибрацию,
которая у машин то же, что нервный озноб у человека, - не
надо об этом думать; ведь все равно сказать ему об этом я не
решусь".
Объезжая в третий раз город, мальчик уже не испытывал ни-
какого восторга. Напротив, все улицы показались ему похожими
друг на друга, как близнецы, хотя в действительности не было
и двух улиц, которые бы не отличались своими домами, своими
тротуарами, мостовыми и деревьями: ведь это был очень старый
город. Строители этого города были очень странные люди, и
каждый из них больше всего на свете боялся походить на свое-
го соседа. И эта боязнь их была так велика, что каждый ос-
тавлял на стене построенного им дома свое имя: проектировал
архитектор Бим-Бом, строил инженер Бом-Бим.
Мысли мальчика ползли теперь едва-едва, а желания его бы-
ли так вялы, что машина от этакой черепашьей езды, с ее бес-
толковыми остановками и нелепым движением вспять устала еще
больше, чем от прежней сумятицы.
Наконец на одной окраинной улице, у самого обрыва, машина
остановилась вовсе, потому что у мальчика не было уже ни
мыслей, ни желаний.
И вдруг, в то самое мгновение, когда сон должен был сде-
лать еще одно крохотное усилие, чтобы целиком завладеть
мальчиком, от кончика его ногтей до кончика волос, мальчик
вдруг увидел обрыв и глубоко, судорожно вздохнул. И машина
тотчас с бешеной скоростью помчалась вдоль обрыва, потому
что таково было желание мальчика, а глубокий, судорожный
вздох был его вестовым.
Два часа двадцать минут и двадцать девять с половиной се-
кунд носилась машина по большому внешнему кольцу города, ко-
торое с трех сторон - запада, севера и востока - проходило
вдоль обрыва. Двадцать девять раз машина повисала двумя ко-
лесами над пропастью, потому что со скоростью обязательно
растет и центробежная сила. Двадцать девять раз оба они -
мальчик и машина - были на краю гибели, но чем неистовее бы-
ла езда, тем неистовее были желания мальчика. Ах! - кричал
он, - ну быстрее, ну еще быстрее, ну еще, еще быстрее!
А потом, через два часа двадцать девять минут и двадцать
девять с половиной секунд, мальчик вдруг почувствовал уста-
лость, хотя за все время он не истратил и одной дины. А сила
в одну дину, как вы знаете, настолько мала, что ускорить
движение шарика весом в один грамм она может только на один
сантиметр в секунду.
Конечно, окажись в этот момент рядом человек бывалый и
умудренный, он растолковал бы мальчику, как трудно иной раз
отличить усталость от скуки. Но рядом никого не было и быть
не могло, потому что настоящим властелинам нет нужды узна-
вать чье-то мнение и слушать чьи-то советы.
Усталость, как известно, сама проходит, а скуку надо
прогнать. Но чтобы прогнать, надо хотеть, а чтобы хотеть,
надо иметь силы. Но ведь сил-то как раз у мальчика и не бы-
ло. И я думаю, ему пришлось бы совсем худо, если бы не маши-
на, мгновенно замечавшая самое крохотное, даже во сто раз
меньше нейтрино, который в миллион раз меньше атома, измене-
ние его мысли.
Давно уже остался в стороне обрыв, давно уже осталось в
стороне большое внешнее кольцо города, и теперь они медлен-
но, толчками, как стрелки электрических часоп, продвигались
по безлюдным улицам. По-прежнему были раскрыты настежь все
двери - магазинов, кино, парикмахерских, кафе и мастерских.
Но когда мысль с трудом перемещаегся на расстояние во сто
раз меньше нейтрино, очень нелегко вспомнить, что же скрыва-
ется там, за этими раскрытыми настежь дверьми.
И только у огромных, как триумфальная арка, дверей уни-
версагьного магазина "Детский мир" мальчик почувствовал вне-
запное волнение: в самом большом, самом светлом зале магази-
на, на самом большом столе, на зеленых, как трава, шпалах
ослепительно сверкала никелем электрическая железная дорога.
На никелированных рельсах этой дороги стояли Электровозы,
тепловозы и один старый паровозик с трубой, которая прежде
принадлежала, наверное, фабрике, так она была велика, эта
труба. У железной дороги день-деньской толпились люди, пото-
му что всегда находился всезнайка, который решительно уве-
рял, что через десять минут железную дорогу включат. Это
сказал лично директор, объяснял всезнайка, хотя никто ие до-
могался никаких объяснений.
А вечером, за десять минут до восьми часов, в этот самый
большой, самый светлый зал приходил с красной табличкой
"Закрыто" под мышкой лично сам директор и лично сам объяв-
ляя, что дорога не действует, а исправить ее нельзя, потому
что она - заморская, импортная, старший же механик города,
который один только и может ее наладить, сейчас эанят на
другом объекте. И опять всезнайка, хотя никто его не спраши-
вал, рассказывал, что главный механик города занят на ремон-
те главного городского меридиана. А меридиан лопнул еще в
четверг, после дождичка, когда смотритель - хранитель глав-
ного меридиана получил очень ответственное и очень срочное
задание - ждать у моря погоды.
Но теперь, ликовал мальчик, она будет только моей, эта
дорога. Выйдя из машины, он краешком глаза заметил, что
предметы по-прежнему лишены тени, как будто полдень застрял
на месте. Странно, подумал краешком мозга мальчик, краешком
потому, что вся остальная его часть была занята мыслью о же-
лезной дороге. Взбегая по гранитным ступенькам магазина,
мальчик краешком уха уловил необыкновенную тишину, как будто
весь город стал безголосым. Странно, подумал мальчик тем же
краешком мозга, потому что вся остальная часть его по-преж-
нему была занята мыслью о железной дороге.
Нетерпение мальчика было так велико, что едва он оказался
в вестибюле, из которого открывался проход прямо к железной
дороге, даже тот мискроскопичеекий краешек мозга, что улав-
ливал прежде непонятно долгий полдень и необыкновенную тиши-
ну, тоже был захвачен железной дорогой. И мальчик помчался с
такой огромной сверхскоростью, что воздушная волна, которая,
как вы знаете, обязательно возникает при сверхскоростях,
подняла стол вместе со шпалеми, рельсами, электровозами,
тепловозами и паровозиком с его фабричной трубой и пронесла
их через все двенадцать залов магазина и стеклянную стену.
Эта стеклянная стена выходила на бульвар Целакантус, пос-
реди которого в гигантском аквариуме плавали целаканты, вер-
нувшиеся на землю спустя шесть миллионов лет.
Мальчик был в отчаянии, но отчаяние его длилось недолго:
подле аквариума стол с железной дорогой, целый и невредимый,
опустился на землю. И - о чудо! - едва он встал на землю,
железная дорога, которая была неподвижна с того самого чет-
верга, после дождичка, ожила: сверкнули искры над электрово-
зами, вздрогнули тепловозы и повалил пар из огромной, как
фабричная, трубы паровоза.
Мальчик остолбенел от изумления, потому что таково свойс-
тво чуда - наводить на человека столбняк.
Но чуда-то, если хорошенько подумать, и не было; просто
мальчику очень-очень сильно захотелось, чтобы железная доро-
га ожила. И дорога ожила. А ведь все говорили, что это под
силу только главному городскому механику с его большим уме-
нием. Но, как видите, большое хотение оказалось так же могу-
щественно, как большое умение.
Электровозы, тепловозы и паровозик набирали все большую
скорость, и порою казалось, что они непременно столкнутся.
Но семафоры работали таи четко, а стрелки переключались в
таком идеальном согласим с ними, что мысль о неизбежной ава-
рии, в с нею и страх через три минуты бесследно улетучились,
уступив место восторгу. Настоящему восторгу без тревоги и
опасений.
"Ах, - восклицал мальчик, - ведь это я оживил дорогу.
Слышите, это я оживил ee!" Но, конечно, никто ничего не слы-
шал, потому что город был безлюден. Да и сам мальчик ничего
не слышал, потому что все предметы и даже воздух утратили
свои голоса. Это и не удивительно, если вспомнить, как давно
они ими не пользовались. А властелину голос и вовсе ни к че-
му, ибо нет властелина, кроме властелина, и угадывать его
желания - цель всего сущего.
"Но я хочу, чтобы меня услышали! - закричал мальчик и
топнул ногой. И в тот момент, когда он топнул, под ногу ему
подвернулся глупый камешек, который не представлял себе
большего счастья, чем жизнь под пятой властелина. Но камешек
был острый, и мальчик, который, как все властелины, до смер-
ти боялся боли, изо всей силы швырнул камешек, повернувшись
к аквариуму лицом. И тут мальчик услышал всплеск и увидел
целакантов, которые безо всякого выражения, как истуканы,
смотрели на него. Но мальчик был так счастлив, что, нисколь-
ко не смущаясь, стал рассказывать им человеческими словами,
как он вернул жизнь электрической железной дороге. И в этот
раз произошло настоящее чудо; целаканты - четвероногие рыбы,
которые шесть миллионов лет жили вдали от мира, - заговорили
человеческими голосами. И мальчик, хотя он был властелином,
бросился к ним в аквариум, чтобы прижать каждого из них к
себе, как делают все живые существа на радостях.
Крупные головы целакантов были покрыты роговыми пластин-
ками, отполированными до блеска. Мальчик терся щекой об эти
пластинчатые головы и чувствовал, как, вначале холодные, они
становятся все горячее. Но он долго еще не оставлял их, по-
тому что они были единственными живыми существами в городе,
и только нестерпимое жжение заставило мальчика, наконец,
отпрянуть.
Отпрянув, мальчик больно ударился головой о стену. Рядом
со стеной были черные, крытые блестящим черным лаком ворота.
Это были ворота столетнего дома, в котором жил мальчик. И
воротам, как вы уже знаете, было тоже сто лет. Но с виду они
были так молоды, что больше двадцати им никто не давал. Ни-
чего удивительного: ведь они были волшебные, эти ворота.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 29.01.2008 23:46
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг