Аркадий Львович Львов
БУЛЬВАР ЦЕЛАКАНТУС
Юрию Борисовичу Лунину
Самое главное - захотеть. Но не все умеют хотеть, потому
что по-настоящему захотеть - это сделать даже самое трудное
дело уже больше чем наполовину. А разве многие умеют дело,
особенно трудное, сделать больше чем наполовину?
Мальчик, о котором я расскажу, умел очень сильно хотеть,
и потому этот мальчик никогда не останавливался на полпути.
У него были очень зоркие глаза, такие зоркие, что как бы да-
леко доктор-окулист ни уводил его от таблицы, он все равно
безошибочно определял, где разорвано колечко величиной с во-
робьиный глаз. Доктор очень удивлялся, но представьте себе,
как удивился бы доктор, узнай он, что этот мальчик просмат-
ривает запросто самую длинную дорогу, и в конце ее, где дру-
гие не видят ничего, кроме тумана, он видит золотящийся на
солнце замок.
Но однажды вдруг выяснилось, что даже этот удивительно
зоркий мальчик видит не всю дорогу. И вот какая любопытная
история случилась с этим мальчиком. Он стоял у ворот своего
дома, больших железных ворот, которые запираются большим же-
лезным ключом. Была уже ночь; дворник чертыхался в своем чу-
лане, разыскивая огромный железный ключ, а мальчик по-преж-
нему стоял у ворот. Ворота были старые, такие же, как дом,
которому в прошлом году исполнилось сто лет. Сто лет - это
очень много. Попробуйте прожить сто лет, и вы обязательно
узнаете, как это много. Мальчик смотрел на ворота, которые
знали уже, как это много - сто лет, и все-таки оставались
молодыми. Другие были с обломанными петлями, прогнувшимися
прутьями и отчаянно скрежетали, когда створки их по камням
волокли навстречу друг другу, чтобы замкнуть. А эти не скре-
жетали, на скрипели проржавевшими петлями и никогда не жало-
вались на свои годы.
Значит, подумал мальчик, это необыкновенные ворота, зна-
чит, подумал мальчик, это волшебные ворота, хотя он знал,
что на самом деле никакого волшебства нет, потому что вол-
шебников и волшебство люди сами выдумали, когда еще ничего
не умели. Ну, а то, что выдумывать волшебников и волшебство,
может, и было самым большим умением человека, об этом маль-
чик не думал. Не думал потому, что ему было всего девять
лет, и мир, казалось ему, всегда был таким, каким он его ви-
дит,
Нет, он, конечно, знал, что люди старятся, что люди рож-
даются и умирают, но старые, твердо верил он, всегда были
старыми, горбатые - всегда горбатыми, слепые - слепыми, а
безногие, в тележках, - всегда безногими. Иногда он жалел
этих людей, потому что у горбатых были скрипучие злые голо-
са, слепые не видели солнца, а безногие не могли бегать. Но
слепые смеялись, и горбатые смеялись, и безногие смеялись, и
жалость оставляла мальчика, потому что нелепо жалеть людей,
которые смеются и радуются.
Но самое удивительное - не меньше трех раз в неделю маль-
чик жалел самого себя. И как еще жалел, знали бы вы только!
Он плакал, он очень горько плакал, но влез его никто не ви-
дел, потому что это были слезы о себе, которых никому нельзя
показывать.
Когда ему становилось особенно невмоготу, он обращался к
воротам. Вот поглядите на них - ведь им сто лет! Но разве
они говорят кому-то; смотрите, нам сто лет, мы старые, пожа-
лейте нас? Нет, эти ворота совсем не похожи на другие, кото-
рые всегда ищут сочувствия и просят о снисхождении. Эти во-
рота молоды, хотя им сто лет. Эти ворота будут молодыми че-
рез тысячу и десять тысяч лет, потому что это волшебные во-
рота.
И сегодня, в сто первый вечер года, мальчик снова прижал-
ся щекой к этим волшебным воротам и горько заплакал, хотя
плакать было не от чего. Ворота, крытые черным лаком, были
гладки и прохладны, как зеркало из очень толстого стекла.
Через минуту слезы мальчика - и те, что были на щеках, и те,
что на воротах, - просохли, и мальчик почувствовал себя уди-
вительно сильным. Он никогда еще не был таким сильным, он
чувствовал, что нигде и ни в чем не будет ему сейчас запре-
та. Он мог бы выпрямить позвоночники горбатых, вернуть зре-
ние слепым, поставить на ноги безногих. Но он не думал о
них, он думал только о себе.
Я говорил уже, он чувствовал себя необычайно сильным, и,
как всякий очень сильный человек, он захотел стать властели-
ном. Нет, он не думал о власти над людьми, потому что ему
было всего-навсего девять лет. Но он хотел стать властелином
вещей, созданных людьми. А велика ли, в сущности, разница
между первым и вторым, если все, даже самые самые маленькие
дети, превосходно знают, что за вещи, созданные им, человек
борется порою отчаяннее даже, чем за свою жизнь.
Волшебные ворота, крытые черным блестящим лаком, не зря
прожили целый век. За это время они узнали семьсот семьдесят
семь человек, которые жили а здешнем доме, семь тысяч семь-
сот семьдесят семь их друзей и врагов, которые приходили в
гости, и семьдесят семь тысяч семьсот семьдесят семь чело-
век, которые прошли мимо дома. Ну, а теперь сложите эти чис-
ла, и вы убедитесь, что если не весь мир, то уж половину его
ворота знали наверняка. И конечно же, такие мудрые и всеве-
дущие ворота прекрасно понимали, чего хочет мальчик, который
только что так горько плакал, прижимаясь к ним щекой.
И ворота сделали все, чего пожелал этот мальчик, и маль-
чик стал властелином всех вещей, созданных людьми.
Распахнулись двери магазинов, полки которых ломились от
всякой всячины. Распахнулись ворота гаражей и дверцы всех
машин, которые стояли в этих гаражах. Не стало ворот на са-
мом большом стадионе, мячи валялись на зеленом поле, на бе-
говых дорожках и даже среди скамей на трибунах.
И никто, ни один человек на свете не мог помешать мальчи-
ку распоряжаться по своему желанию всеми этими вещами, пото-
му что ни одного человека, кроме самого мальчика, на свете
не осталось. Трудно сказать, как в одно мгновение исчезло
столько людей. Но ворота, которые совершили чудо, были, как
мы знаем, волшебные, а волшебство и чудо, наверное, обяза-
тельно должны быть непонятными, иначе люди разузнали бы все
секреты и, чего доброго, вместо того, чтобы работать, заня-
лись бы чудодейством и волшбой.
Было двенадцать часов пополудни, солнце висело прямо над
макушкой, и, чтобы увидеть его, надо было запрокинуть голо-
ву. Дома, и деревья, и трамваи, которые остановились посреди
улицы, и машины, которые тоже остановились посреди улицы, не
имели в этот час тени, и, должно быть, поэтому в городе было
удивительно много света, так много, что глазам даже было
больно от этого света.
Мальчик шагал по широким улицам обезлюдевшего города, и
от мысли, что он единственный, а значит, настоящий властелин
этого огромного города со всеми его богатствами, он сам стал
таким огромным, что без труда мог коснуться верхушки самого
высокого дымохода на крыше трехэтажного дома и даже, если бы
захотел, заглянуть в него.
Сначала мальчик зашел в магазин, где были всякие вкусные
вещи; шоколад в плитках, шоколад-медаль, шоколад-яйцо, шоко-
лад-страус, шоколад-медведь бурый и шоколад-медведь белый,
шоколад-слон и шоколад - лесная избушка на курьих ножках.
Кроме того, там были ликер в шоколаде, изюм в шоколаде, орех
в шоколаде и шоколад - пьяная вишня. Были там еще всякие
очень вкусные компоты, но дело в том, что с тех пор, как ма-
ма сама научилась консервировать компоты и не было надобнос-
ти покупать их в магазине, мальчик совсем разлюбил компоты.
Сначала, решил мальчик, надо съесть слона. Отломив поло-
вину хобота, он разжевал его так быстро, что даже хруста не
услышал. Затем он отломил другую половину, которая была
вдвое толще первой, и положил ее в рот, но уже не торопился,
а ждал, пока шоколад сам не потечет куда-то внутрь, где нет
ни горького, ни сладкого, а есть только блаженство от вкус-
ных вещей и гадкое чувство от невкусных.
В Африке, где охотятся на слонов и употребляют слонину в
пищу, хобот всегда достается вождям племени и их министрам,
потому что хобот - самая вкусная часть. Мальчик в Африке не
бывал и, кроме того, он ничего не знал о вкусах африканских
вождей и их министров. Но у всех властелинов вкусы одинако-
вые, и потому мальчик, съев хобот слона, тушу его сбросил на
пол. Отломив голову страуса, он точно так же поступил с его
телом, хотя, как вы знаете, голова у страуса очень мелень-
кая, а тело - огромное.
Голова страуса растаяла очень быстро, и, осмотревшись,
мальчик неторопливо протянул руку к избушке и отломил ножку,
на которой она держалась. Избушка, стоявшая у самого края
прилавка, рухнула на пол и рассыпалась. Отломив один палец и
изящный шоколадный ноготочек другого, мальчик положил их в
рот, а ножку раскрошил и даже не подумал о том, что нельзя
оставлять на столе крошки.
Потом он перешел к другому прилавку, где хранились торты
и пирожные. И здесь он поступил точно так же, как там, у шо-
коладного прилавка: у первого торта отломил уголочек, у вто-
рого - выел середину, с третьего снял прекрасную синюю розу,
а на четвертом, водя пальцем по крему, написал: "Петька -
дурак". Петька - это лоботряс из соседнего дома, который
частенько поколачивал его просто потому, что никакого друго-
го способа прогнать скуку не знал,
Мальчик съел так много сладкого, что теперь надо было вь-
пить стакан или даже два стакана воды, чтобы не было так
сладко. Но, увидев бутылку апельсиновой воды рядом с бутыл-
кой клубничного сиропа, он позабыл, почему его томит жажда,
и налил в стакан до последнего ободочка клубничного сиропу,
а сверху - апельсиновой воды. Апельсиновой воды было здесь
столько, что ею можно было до середины или даже выше напол-
нить бабушкин наперсток.
Сделав один глоток, мальчик поморщился, потому что во рту
у него стало невыносимо сладко, и невольно рука его, которая
все очень хорошо понимала, отвела стакан ото рта. Но мальчик
вспомнил, что в стакане клубничный сироп, и заставил руку со
стаканом немедленно вернуться.
После второго глотка мальчик почувствовал, что клубничный
сироп вовсе не сладок, а после третьего он был уже попросту
отвратительно горек. И тогда мальчик выплеснул клубничный
сироп на пол, набрал в стакан воды из фонтанчика для мытья и
выпил эту воду, которая оказалась удивительно прохладной,
удивительно прозрачной и удивительно вкусной.
Отдел газированных вод и безалкогольных напитков был у
самого выхода, и в раскрытую настежь дверь мальчик увидел
город, о котором совсем позабыл. Он еще не знал, что шокола-
ды, торты, сиропы и всякие другие сласти обладают порази-
тельной способностью притуплять человеческую память, но его
ногм, которые все очень хорошо понимали, с радостью и необы-
чайным проворством, рожденным этой радостью, вынесли его в
несколько прыжков на площадь Астронавтов.
На площади Астронавтов росли цветы и деревья. Если вы хо-
тите узнать, какие цветы там росли, возьмите любой справоч-
ник по декоративному цветоводству, выберите десять или двад-
цать, или тридцать названий, которые вам по душе, и можете
смело считать, что вы обошли все сто тринадцать клумб площа-
ди Астронавтов.
Но деревья на площади росли необыкновенные, и названий их
вы не найдете даже в самом толстом справочнике, где восемь-
десят восемь с половиной страниц и еще вкладыш в три тысячи
восемьдесят восемь с половиной страниц названий, пропущенных
по вине сторожа типографии и заместителя главного лифтера.
Эти деревья ростом не выше катальпы, но листья у них
втрое больше и стручки, которые мальчики называют просто ви-
сюльками, впятеро длиннее. Но самое удивительное у них не
листья, огромные, как сшитые в одно четыре уха слона, и не
стручки, длинные как шамберьер - бич дрессировщика из цирка.
Самое удивительное у них ветви, которые опускаются и подни-
маются по желанию человека, так что послушанием своим они
очень напоминают добродушных индийских слонов. Эти слоны,
как вы знаете, сами хоботом высаживают на спину себе хозяев
и их детей.
Нальчик подбежал к дереву, которое было ближе других, и
не успел он еще вдохнуть воздух, нужный для произнесения
слов, как дерево само опустило ветви. Мальчик долго смеялся,
так велика была его радость, и эта радость помешала ему за-
метить, что смех, которым он смеялся, беззвучен, что шоро-
хов, которые всегда бывают, когда колышутся листья, нет, что
ветви, опускаясь и поднимаясь, не скрипят, что треска, когда
он обрывал листья и обламывал стручки, не было.
Мальчик оборвал девяносто девять самых больших листьев,
каждый из которых мог заменить человеку одеяло в летнюю
ночь. Листья бесшумно ложились под кроной дерева, и, когда
мальчик, насытившись, глянул вниз, он увидел необыкновенную
зеленую постель, которая могла принадлежать только принцу.
Но принцев мальчик не любил, потому что принцы - дети царей
и цариц и сами будущие цари. А царей любить нельзя, потому
что они угнетали и грабили народ. И мальчик, не снимая боти-
нок, бросился в эту необыкновенную постель с самой высокой
ветки. Нет, нет, не беспокойтесь, с ним ничего не случилось:
зеленая постель была эластична, как зеленая губка из пороло-
на, и, чтобы смягчить удар, она еще три раза подбросила
мальчика кверху, но всякий следующий раз вдвое ниже, чем в
предыдущий. В последний раз он поднялся всего на два фута,
или шесть с половиной дециметров и десять миллиметров.
Лежа на этой необыкновенной зеленой постели, мальчик сры-
вал длинные, как шамберьер, стручки и обвивал ими свои руки
и ноги, так что вскоре он стал походить на зеленого стари-
кашку лесовика, В другое время такого старикашку лесовика
наверняка схватил бы милиционер. Доставив лесовика в отделе-
ние, он стал бы дожидаться его папы и мамы, потому что мили-
ция любит получать штрафы не почтовыми переводами, а прямо
из рук нарушителей или их опекунов, если по возрасту закон
еще не разрешает нарушителю платить штраф самостоятельно.
Впрочем, об этом можно бы и не говорить, потому что все ведь
знают, что платить штраф - это большое и почетное право, ко-
торое предоставляется только совершеннолетним и полноправным
гражданам.
Но властелинов не останавливают. Даже милиционеры, даже
сами участковые милиционеры на это не решаются! Но в нынеш-
ний раз у них была уважительная причина: они, как вы помни-
те, исчезли вместе со всеми горожанами неизвестно куда. Да и
то хорошо, что со всеми, потому что там уж наверняка никто
не посмеет безнаказанно обрывать листья, оголяя, с одной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг