- Быть не может? - Харитонов посмотрел недоверчиво.- Но откуда газ? Чем
мы прогневили бога?
"Дикарь",- подумал Лисицын и спросил:
- Шахтой давно владеете?
- Именно, что недавно! Скотопромышленники мы - отец, и братья, и я с
малых лет. Шахтенка небольшая, а по совести вам, сударь, скажу: трудно мне
без управляющего. Тут еще смотритель требует, чтобы управляющий был инженер.
Что прикажете делать? Шахтеры, чистый грех,- мужики балованные,
привередливые...
Харитонов потер ладонью лысину - она была желтая и блестящая, как
бильярдный шар. Похвалил себя:
- Я без стеснений. Откровенный, стало быть. Вас его превосходительство
профессор господин Алякринский рекомендовал нанять. Вы меня
облагодетельствуете,- я перед вами в долгу не останусь... Не хуже других!
Лисицын, поднявшись, натянул на левую руку перчатку.
- Сожалею,- сказал он,- но мне это не подходит.
Уходя, он мысленно отплевывался: "Всяких Харитоновых
благодетельствовать? В услужение к ним? Да будь они прокляты!"
Он продолжал жить по-студенчески скромно, из месяца в месяц снимал
комнату у фрау Шеффер, по-прежнему обедал и ужинал за ее столом. Только книг
у него становилось больше. В начале зимы он купил для них второй
поместительный шкаф.
Петербург не раз окутывался туманом, туман рассеивался, снова сгущался,
моросил дождь, потом ударили морозы, закружились в воздухе снежинки. А
Лисицын сидел у себя дома и читал. Мальчик из книжной лавки приносил по его
заказам связки книг, журналов, брошюр. Заказы выполнялись не всегда -
бывало, нужных ему сочинений не находили по всему Петербургу.
Наконец он пришел к выводу: разве так может продолжаться? Множество
работ талантливых геологов разбросано в редчайших изданиях - в "Записках"
университетов, в "Трудах" Общества естествоиспытателей; а Иван Васильевич
Мушкетов, например, помещал статьи в газете "Туркестанские ведомости". Одно
забудется, другое без следа исчезнет. Десятки крупных имен: Черский,
Иностранцев, Ковалевский, Амалицкий, Федоров... да мало ли! И почему нет
монументальной книги, где критическим обзором были бы собраны, приведены в
общую систему труды хотя бы русских ученых этого века?
Лисицын решил: такую книгу напишет он. Ему думалось, получится очень
хорошая книга. Казалось: объединяя сотни исследований, он еще глубже
раскроет историю планеты, покажет климат прежних эпох, условия жизни фауны и
флоры. Он заглянет в современную науку о растениях. Точно рассчитает
распределение тепла на Земле. Вообще все догадки, где возможно, проверит
математикой. Он объяснит - художники нарисуют ландшафты древних периодов; по
трудам Карпинского сам начертит карты доисторических материков. Профессор
Лутугин схватится, наверно, за бороду, скажет "ого!", когда узнает о такой
работе.
"Может, сейчас с ним посоветоваться? - колебался Лисицын.- Лутугин
все-таки большой геолог. Или принести сразу готовую рукопись?"
Случилось по пословице "На ловца и зверь бежит". Два дня спустя Лисицын
встретил бывшего своего профессора на углу Каменноостровского проспекта.
Увидев знакомое длинноносое бородатое лицо, он догнал Лутугина и здесь же
рассказал, какую собирается писать книгу.
- Как отнесетесь к этому, Леонид Иванович?
- Ну что ж,- ответил профессор, посмотрел веселыми глазами и взял под
мышку трость.- Великое дело. Пишите. От всей души желаю успеха!
Попрощавшись, они пошли в разные стороны. Отойдя несколько шагов,
Лутугин крикнул:
- Вернитесь! - И предложил: - Хотите на службу ко мне, в Геологический
комитет? Готовлю съемку всего Донецкого бассейна.
- В комитет? На службу? - удивленно переспросил Лисицын. Помолчав,
наотрез отказался: - Благодарю вас, нет. Я уж писать принялся, я уж книгу...
Благодарю вас...
С тех пор мысль о древовидных папоротниках каменноугольного периода
стала занимать его еще больше. Лисицын как бы воочию видел высоту и толщину
стволов гигантских сигиллярий, лепидодендронов. Он думал о теплом болоте,
питавшем корни древних растений, о ливнях, более страшных, чем нынешние
тропические дожди.
Главу об ископаемой флоре он, по традиции, начал критикой взглядов
Аристотеля. Аристотель считал, будто деревья и травы растут, получая пищу
только из почвы. Аристотелю не было известно - это узнали две тысячи с
лишним лет спустя после его смерти,- что главные вещества растений
образуются из воздуха. Зеленые листья поглощают из атмосферы углекислый газ.
В листьях происходит химический процесс: под действием солнечного света
углекислый газ разлагается на углерод и кислород. Кислород возвращается в
атмосферу, а углерод вступает в соединение с водой.
"Отсюда в растениях,- обмакнув перо в чернильницу, написал Лисицын,-
получаются углеводы: клетчатка, декстрин, крахмал, сахар. Процесс этот,
открытый Климентом Аркадьевичем Тимирязевым, называют ассимиляцией
углекислоты. От него зависит вся жизнь на Земле".
Рука снова протянулась к чернильнице. В дверь постучала фрау Шеффер.
- Владимир Михайлович,- позвала она,- битте кафе тринкен.- И шепотом,
по-приятельски переступив через порог, добавила: - Моя сестра приехала,
барышня... Я познакомлю вас.
Лисицын покосился с досадой:
- Некогда, не могу.- И показал: - Работа у меня. Видите? Спасибо, но
никак!..
Фрау обиделась. Ушла.
На его столе лежали груды книг. Тут же был томик Тимирязева в
коричневом кожаном переплете - знаменитое исследование "Об усвоении света
растениями".
Случалось, он подолгу, думая, шагал по комнате. Его тревожил вопрос: в
чем главная причина бурного развития папоротников каменноугольного периода?
Почему они достигали своих исполинских размеров?
Кстати подвернулось описание интересных опытов. Оказывается, если
поместить растение в стеклянный ящик и впускать туда понемногу углекислый
газ, оно станет развиваться очень быстро - конечно, на хорошей почве и в
солнечном свету. Когда ученые повысили содержание углекислого газа в ящике
до одного процента, углеводы в зеленых листьях образовывались иногда даже в
двадцать-тридцать раз быстрее, чем в листьях таких же растений на
обыкновенном воздухе.
"Вот в чем дело! - сообразил он.- Углекислота!"
Еще в институте студентам говорили: земная атмосфера древних эпох
содержала много углекислого газа. Но лишь теперь Лисицын свел для себя концы
с концами. Ему стало ясно, что именно воздух, богатый углекислотой,
способствовал стремительному росту палеозойских папоротниковых лесов.
"Каких-нибудь пятьсот миллионов лет назад",- прикинул он, улыбнувшись.
Несколько дней он писал, не разгибая спины. А потом почувствовал
беспокойство: "Что же дальше будет?"
Захотелось пройтись по морозцу - зимой в квартире фрау Шеффер было
душно. Он надел шубу, шапку и вышел на улицу.
Медленно падали легкие снежинки.
"Приближается конец жизни на Земле,- размышлял он и шел, глядя себе под
ноги.- В нашем воздухе только остатки прежних запасов углекислого газа,
жалкие три сотых доли процента. С каждым годом его становится меньше.
Растения хиреют из века в век. Когда углекислоты станет совсем мало, чахлые
кустарники и травы, мхи и водоросли уже не смогут прокормить животных.
Катастрофа близится... Как предотвратить ее?"
- Ваше сиятельство, прокачу! - крикнул извозчик-лихач, подъехав к
тротуару и откинув медвежью полость на легких лакированных санках. Рослая
гнедая лошадь выгибала шею, подтанцовывала.
Лисицын остановился.
- Прокатишь? - спросил с недоумением. Но тотчас понял: - Ага,
прокатишь! - И кивнул: - Ну ладно, прокати!
Лошадь рванула с места, резво побежала сначала по засыпанным снегом
улицам, потом по гладкому льду Невы. Снег скрипел под полозьями. Подбородок
у извозчика был бритый, а усы с седой ниткой выглядели по-гренадерски.
- Отставной солдат? - спросил Лисицын.
- Так точно! - гаркнул извозчик и повернулся к седоку.- Гвардии
конно-гренадерского полка рядовой Егор Егорыч Ферапонтов.
Он смотрел честными, по-детски ясными глазами. Лисицыну его лицо
понравилось.
- Скажи, Егор Егорыч, долго на Земле будут жить люди?
Извозчик усмехнулся: "Чудит барин!"
- Попа надо спросить, ваше благородие.
- Ну, а ты как полагаешь?
- Думаю, осмелюсь доложить, конца света не предвидится.
"Святая наивность",- подумал Лисицын.
Через неделю, перелистывая труды шведского физика Аррениуса, он
встретил интересное место - мысль, окончательно его взволновавшую.
Углекислота, говорит Аррениус, обладает редким свойством поглощать невидимые
лучи, например те лучи, которые отбрасывает в пространство нагретая солнцем
Земля. Углекислота в воздухе над Землей - как стеклянная крыша над
оранжереей. Она окутывает Землю, как прозрачная одежда. Если ее станет
больше, климат Земли потеплеет. Аррениус вычислил: даже ничтожная прибыль
углекислого газа в атмосфере, скажем до одной десятой доли процента, могла
бы вызвать потепление по всей поверхности земного шара на восемь-десять
градусов Цельсия. А для дыхания это было бы и незаметно и безвредно.
Лисицын перестал писать свою книгу.
По обледеневшей мостовой прыгали голодные воробьи. Один из них взлетел
к окну, уселся на каменном выступе, постучал клювом в стекло, зачирикал,
потом нахохлился и смотрел черными бисеринками-глазками.
- Не понимаешь ты ничего,- сказал Лисицын воробью, остановившись возле
подоконника. Воробей за двойными рамами не чувствовал опасной близости
человека.- Ничего не понимаешь! - за стеклом говорил ему Лисицын.-
Углекислота - это крыша, под которой тепло. Плохо ли? Потом, она - пища для
растений. Стоит добавить в воздух одну десятую процента - сообрази: одну
десятую! - и тогда ты, воробьишка...
Он ткнул пальцем в стекло - воробей вспорхнул и исчез.
- Одну десятую! - крикнул ему вдогонку Лисицын.
"Пальмы вырастут в широтах Петербурга... Урожаи пшеницы по три раза в
год..."
Дух захватывало от таких мыслей.
Когда фрау Шеффер забарабанила ногтями в дверь, Лисицын отказался от
ужина.
"А что, если эту самую,- побледнев, подумал он,- одну десятую, мы
человечеству дадим?"
3
Стояла глубокая ночь. На письменном столе горела лампа под зеленым
абажуром, размеренно постукивал маятник стенных часов. В комнатных туфлях и
халате, с логарифмической линейкой в руке, Лисицын сидел над развернутой
черновой тетрадью.
Как хозяин, проверяющий запасы в собственных амбарах, он подсчитывал
богатства Земли.
Сто двадцать триллионов пудов углекислого газа, записал он, содержится
в земной атмосфере теперь. Это составляет три сотых доли процента нашего
воздуха. Растения поглощают отсюда один триллион пудов ежегодно.
Он поднял голову. Страшен ли такой расход? Нет, не страшен. После
гибели растений, когда они гниют, сгорают или когда дышат животные и люди,
съевшие растительную пищу или мясо травоядных, этот газ возвращается в
воздух. Тут простой круговорот.
Лисицын опять посмотрел на абажур.
- Ничего,- шепотом ответил он себе,- сейчас найдем, где природа
спрятала свою углекислоту. Мы ее отыщем... Ничего!
Часы на стене гулко пробили: раз, два, три, четыре.
Он потер висок и уже вслух сказал:
- Ага! Так куда она из атмосферы убывает?
Логарифмическая линейка и карандаш мелькали в пальцах.
- Палеозойские леса,- шевелил он губами, записывая.- Так! Вот они
остались здесь, в земной коре. Нынешний каменный уголь - залежи его
составляют во всем мире... Или в пересчете на углекислоту... Так, десять
нулей, одиннадцать нулей... Теперь... мхи иногда тоже остаются в виде торфа.
Сколько же его? Так! Горные породы поглотили при выветривании... А
возвращается все это в атмосферу? Нет, убывает, а не возвращается! Но тут
все чепуха и пустяки.- Лисицын стукнул по столу линейкой.- Моря - вот куда
уходит углекислый газ!..
Страница тетради перед ним пестрела колонками цифр.
Часы ударили раз. Половина пятого? Нет, оказывается, половина шестого.
Темные глаза Лисицына устремились вдаль и застыли. Лампа отразилась в
них маленькими зелеными абажурчиками.
Он задумался о морях. Сейчас он представлял их себе не похожими на
Финский залив - не серыми с гребешками пены, не туманными. Скорее, они
казались ему такими, как на глобусе: яркий синий цвет, меридианы, параллели
и жирная линия экватора.
И каждую минуту в них идет процесс: углекислый газ из воздуха
растворяется в морской воде. Уходит из воздуха безвозвратно.
Сейчас он мысленно видел, как в океанах образуются углекислые соли, как
из этих солей растут раковины морских животных, как из раковин складываются
коралловые рифы, атоллы, меловые горы.
"Вот она где, кладовка-то!"
Снова склонившись над тетрадью, он подсчитал: за сотни миллионов лет
моря построили огромные толщи осадочных пород; известняки, мел, мрамор,
доломиты почти наполовину состоят из углекислого газа, в давние времена
поглощенного морской водой. На образование осадочных пород земной коры пошло
углекислоты приблизительно в тридцать тысяч раз больше, чем имеется в
современной атмосфере.
Карандаш вывел внизу страницы цифру "30000" и выпал из пальцев. Веки
Лисицына закрылись. Перед ним уже плывут лазурные острова, зеленеют широкие
листья бананов, вздымаются фиолетовые известковые скалы. Скалы тают на
глазах - растекаются струями газа.
"Усовершенствуй плоды любимых дум, не требуя наград... это... чудачка,
зачем она в дверь стучит... и людям всегда щедрое солнце..."
- А? - встрепенувшись, спросил Лисицын.
- Завтракать хозяйка велела идти,- сказала, приоткрыв дверь, кухарка.
Фрау явно сердилась: не сама пришла звать его к столу.
За окнами было уже совсем светло.
Теперь все выглядело по-новому, стало радостным, праздничным,
значительным. Вот столовая с громоздким дубовым буфетом, с разрисованными
тарелками, симметрично развешанными на стене. И тут казалось хорошо,-
неважно, что из кухни чад. И везде казалось хорошо... "И просто не верится,-
думал Лисицын, намазывая маслом мягкий ломтик булки.- Непонятно, как об этом
раньше никто не догадался? Какая мысль! А способ найду; честное слово,
найду. Взять немного из природных запасов... тысячекратные же запасы! Ох,
дорогой мой, вот здорово!"
Добавить в атмосферу несколько сот триллионов пудов углекислоты, он
ясно понимал,- дело не совсем легкое. Надо разрушить целый горный хребет
известковых пород, например, квадрильон пудов камня, почти шесть тысяч
кубических верст. Однако, если найти способ, чтобы силы природы сами
действовали на известняк, разлагая его, чтобы нужно было только управлять
процессом... Да неужели не по силам это человеку? Пустяки! Ну год, ну два
года труда. И можно не сомневаться. Задача узкая, определенная.
Откуда только начать? Первый грубый пример: известняк обжигают в
печах - остается известь, углекислый газ уходит в воздух. Но горы, конечно,
или целые острова обжечь в печах невозможно. Не помогут ли тут какие-нибудь
бактерии? Надо скорее приступить к опытам. Опыты покажут.
К вечеру, когда Лисицын принес колбы, пробирки, бутылки с химическими
реактивами, хозяйка посмотрела на него косо. А на следующий день, когда
зашипела паяльная лампа и в коридоре запахло кислотами, фрау пришла к
квартиранту и сказала, что безобразий в своем доме не потерпит. Откуда она
знает, вдруг он... как это объяснить по-русски... вдруг он бомбу делает? И
вообще, не есть порядок. Если хочет жить, как раньше, прилично, пусть,
пожалуйста, живет. Битте шен. Только без этих штук!
На подоконнике блестели пугавшие ее стеклянные шары, с шумом взлетало
бесцветное пламя. На полу лежали картонные коробки, которые ей хотелось с
негодованием толкнуть ногой.
"А ну тебя к черту!" - усмехнулся про себя Лисицын.
Для благоустроенной лаборатории, решил он, хорошо иметь комнаты две.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг