Директор поднялся Григорию Ивановичу навстречу. Подал руку и странно
медлил, посматривая со свойственной ему полуулыбкой - улыбались одни глаза.
После паузы объявил:
- Позвал поздравить. Телеграмма. Вы утверждены заведовать кафедрой
органической химии!
3
Новых зданий не успели построить. Но молодому университету отдали все
лучшее, что нашлось в городе. Университет занял и бывший губернаторский дом,
и бывшее дворянское собрание, дома бывшего кадетского корпуса и института
благородных девиц, и еще несколько других, составлявших два квартала в
центре главной улицы. Это были отличные дома в стиле прошлого века -
массивные, с колоннами у фасадов, с треугольными фронтонами сверху. К
университетским зданиям примыкал старинный парк.
Особенно весной - да, впрочем, и во всякое время года - аллеи парка
теперь заполняла студенческая молодежь. Тут готовили зачеты, разговаривали,
спорили. Сидели кто поодиночке с книгой, кто в кругу приятелей. Смеялись,
пели песни. Казалось, этот парк и создан для студентов. Уже ничто здесь не
могло напомнить о прежних губернаторских прогулках.
А губернию переименовали в область.
Пора первых трудностей постепенно оставалась позади; жизнь университета
вошла в свое русло. Сюда приехало немало талантливых ученых. Государство не
пожалело средств на лаборатории, библиотеки. И новый областной университет в
короткий срок хорошо поставил учебу студентов и уже начал проявлять себя
дельными научными трудами.
Еще несколько лет назад Советское правительство объявило конкурс на
лучший способ производства синтетического каучука. В результате конкурса
первое место занял способ академика Лебедева. Чтобы проверить этот способ,
был построен маленький опытный завод; способ оказался удобным. В СССР тотчас
же возникла надобность строить уже большие такие заводы.
В тридцать первом году остро стоял вопрос о сырье: по способу Лебедева
каучук должен делаться из спирта. Многим из советских химиков тогда пришлось
задуматься, как обеспечить новую промышленность сырьем. Сама собой
напрашивалась мысль о гидролизе клетчатки: полученные из дерева простые
сахара можно сбраживать и перегонять в обычный спирт. Надо было срочно
создать производство больших количеств спирта из опилок и других отходов
древесины.
Профессора Зберовского считали видным знатоком гидролиза. Он автор
широко известной книги, посвященной именно гидролизу клетчатки. И
естественно, что для решения нынешней важной задачи - наряду с другими
специалистами такого же порядка - был приглашен и Григорий Иванович.
Лаборатория профессора Зберовского выходила окнами в парк. Она
размещалась в двух просторных залах и двух прилегающих к ним комнатах. Здесь
работало до десятка научных сотрудников и лаборантов. Среди научных
сотрудников была уже не очень молодая девушка, хороший химик, как-то
по-особенному преданная делу, по имени Лидия Романовна.
Стремясь вовремя прийти на помощь народному хозяйству, в тридцать
первом году вся лаборатория Зберовского полностью переключилась на
совершенствование технологии гидролизного производства. Темы дальней
перспективы были пока что отставлены.
Сам Григорий Иванович очень много сил отдает лаборатории, но успевает и
читать лекции студентам. Сверх всего, ему часто приходится бывать в
командировках. Не проходит месяца, чтобы его не вызвали на два-три дня в
Москву.
В лаборатории идет напряженная работа. Поблескивает стекло приборов,
клокочет кипящая жидкость, вздрагивают стрелки электрических индикаторов.
Люди в белых халатах стоят у столов. За окнами, на фоне облачного неба,-
голые ветви тополей. Видно, как медленно кружатся в воздухе, падая, снежные
хлопья. Это уже последний снег, начался апрель. На широкой аллее, что ведет
к главному корпусу университета, снежинки тают, едва прикоснутся к мокрому
асфальту.
А в Москве в этот час асфальт совершенно сухой. Нежно пригревает
солнце. Уличная сутолока, гудки автомобилей. Мимо тесных Ильинских ворот,
вдоль Китайской стены, облепленной ларьками букинистов, в обе стороны спешат
потоки пешеходов. Такой же озабоченный, как все, Григорий Иванович миновал
ряд книжных лавок и спустился оттуда на площадь Ногина.
На площади - Высший Совет Народного Хозяйства. Григорий Иванович вошел
в один из подъездов. У гардероба снял пальто. Стал в очередь к лифту.
Сегодня он хотел бы покончить с накопившимися у него мелкими делами. В
Юридическом бюро ВСНХ регистрируется договор на выполнение научных работ,
который он подписал по доверенности от своего университета.
В Юридическом бюро Зберовский кое с кем уже немного знаком. Выяснилось,
что его договор еще не совсем готов и ему надо подождать. Он сел в кресло,
положив портфель на колени. Наискосок от него сидела женщина-юрист -
приблизительно ровесница Зберовского, худощавая дама лет сорока, быть может,
или чуть постарше. Фамилии ее Зберовский не знает, а зовут ее Анной
Николаевной.
Пока он ждал, между ними началась беседа. Точнее, говорила больше она,
а Зберовский кивал головой.
Речь шла о синтетическом каучуке. По-видимому, Анне Николаевне
доставляло удовольствие показывать, в какой мере она сведуща в науках.
Улыбнется, нервно закурит папиросу и продолжает щеголять словами: полимер
бутадиена, этилбензол, изопрен.
Григорий Иванович кивал, соглашаясь, и наконец едва заметно усмехнулся.
С присущей ему деликатностью спросил:
- Вы химию где изучали?
- Нигде, признаюсь вам,- ответила она.- Но это у меня в крови. С
детства наслышана. Вот разве учебник покойного отца от корки и до корки
одолела...
- Отца?.. А кто отец ваш?
- Мой папа был...- сказала Анна Николаевна, затянувшись дымом папиросы,
и посмотрела на Зберовского,- как и вы... профессор химии. Благовещенский...
В Казани. Вы не встречались с ним когда-нибудь?
На лице Григория Ивановича застыло выражение напряженного внимания.
Яропольск, туман, густой, как молоко, и телеграмма Зои. Поезд, стоявший
у вокзала несколько минут. И Зоя тогда хотела устроить его - молодого
учителя гимназии - на работу в Казань к профессору Благовещенскому...
Желтая стена вагона. Милая Зоина рука притронулась к его плечу.
Аннушкой звали подругу. Значит, эта Анна Николаевна и есть та самая Аннушка
Благовещенская!..
Принесли бумаги - договор оформлен. Можно взять его и уйти. Но
Зберовский держит его, мнет рассеянно. Снова поднял взгляд:
- Анна Николаевна, не вспомните ли вы - не знали вы когда-то Зою
Терентьеву? Зою Степановну... Не учились ли на курсах с ней?
- Зою Степановну? Господи! Только не Терентьева - она уже давно как
Озерицкая.
- Озерицкая, совершенно верно... А не слышали - она жива, здорова?
- Да я вчера видела ее!
Зберовский уклонился от ответа на вопрос, откуда он знает, что Зоя
училась вместе с Анной Николаевной на курсах. Он сказал: дело давнее,
случайное знакомство студенческих времен. О старых разговорах с Зоей про
какого-то Гришу и про должность ассистента для него Анна Николаевна давно
забыла. Однако сейчас она почувствовала, что дело совсем не так просто, как
это пытается показать Зберовский.
Глядя на него с особым интересом, она принялась рассказывать о Зое.
Бедняжка, ах, как жизнь ее сложилась неудачно! Отношения между ней и
Озерицким не были хорошими. Иллюзии любви растаяли. Озерицкий пьянствовал.
Потом - вдова, одинокая женщина, Зоя Степановна всю силу души отдавала
заботам о сыне. Она растила мальчика честным, умным, настоящим человеком. На
какие только трудности ради него она не шла! А когда сыну исполнилось
четырнадцать лет, мальчик заболел и умер...
- Что вы говорите! - воскликнул Григорий Иванович глухим голосом.
Анна Николаевна продолжала: за три года, прошедшие после этого ужасного
для нее удара, Зоя едва-едва сумела оправиться. Но она еще порой бывает
безразлична ко всему. Позовешь ее в театр - то она идет охотно, то
отказывается наотрез. Все у нее плохо. Свою работу Зоя не любит; а служит
она секретарем, знающим иностранные языки, у неприятного ей начальника. Даже
старый особняк, где она жила, из-за реконструкции улицы сломали. Махнув
рукой, она переселилась в первую попавшуюся комнату, сырую, скверную, в
полуподвальном этаже. Говорит, ей все равно теперь, без сына!
Григорий Иванович сидел и молчал, опустив голову.
Долго молчал. Затем поднялся и начал прощаться.
А Анна Николаевна наспех написала что-то на листке календаря, вырвала
листок и подала ему:
- Адрес Зои Степановны.
- Зачем? Не нужно, нет, я абсолютно посторонний ей!
В то же время он расстегнул портфель и, всовывая туда договор,
незаметно положил и этот листок.
До самого вечера мысли Григория Ивановича не могли прийти в равновесие.
Зоя один на один билась со своими бедами. Она была здесь, под боком. Она
нуждалась в помощи. А он всего этого не знал. Думал о ней только как о
далеком, давно минувшем.
К чему бы привело, если он решит повидать ее сейчас? Его приход может
вызвать у нее лишь холодное изумление. Она уже не та, и он уже не тот.
Послать письмо ей?
Над Тверским бульваром нависли сумерки. От вспыхнувших вдоль деревьев
ламп небо стало сразу аспидным, приняло лиловую окраску.
Нет, он к Зое не пойдет: нельзя и ни к чему. Идти теперь было бы
нелепо.
Тут же повернувшись, Зберовский кинулся с бульвара. Пересек площадь -
спеша, заметно припадая на раненую ногу. Обгонял прохожих. Мимо него
мелькали кварталы. И вот - переулок, название которого записано на листке в
его портфеле. Вот - дом под этим номером...
Вход со двора. Унылый, вытянутый в узкую линейку, местами плохо
освещенный двор. Зияют темные ниши подъездов. В какой идти из них?
Во дворе ни души. Некого спросить.
Зберовского от волнения знобит. Но остановить его теперь ничто не могло
бы. Почти не владея собой, он идет возле дома, заглядывает в окна, нижней
частью опускающиеся до уровня земли.
Во многих окнах свет. Где стекла запотевшие и словно матовые, где
глухие шторы за ними, а где и видна обстановка скромных жилищ. Там - семья
за ужином, здесь - кухня.
По кухне прошла женщина, поставила на плиту утюг. Стоит к окну спиной.
Зберовский щурится; у него замирает сердце. А она обернулась в сторону -
перед ним Зоин профиль...
Все, что было дальше, понеслось стремительно. Побежав, он застучал в
дверь кулаком. "Кого надобно?" - "Зою Степановну!"
Ему открыли. Через минуту в загроможденную сундуками, велосипедами,
шкафами переднюю не без испуга выглянула Зоя:
- Кто это? Неужели... Я себе не верю! Гриша, да неужели вы?..
И она взяла его за руку, повела в свою комнату.
Они сидят рядом на диване. Их разговор обрывист, едва ли не бессвязен.
Фразы только Зое да Зберовскому понятны. Каждое брошенное слово охватывало
годы.
Тонкие морщинки прорезали ее лицо, лучами разбегаются от глаз. На
висках волосы чуть поседели. А смотрит на него - она, та, прежняя курсистка,
с которой шли по Невскому, под дождиком стояли на мосту...
Сейчас она смотрит и смеется. Нет, не смеется - плачет.
Григорий Иванович гладил ее по голове и, целуя пальцы, повторял:
- Милая, милая, не надо...
Казалось, он пришел сюда лишь только что, но вокруг уже давно стоит
глубокая ночная тишина, и за стеной часы пробили два раза.
Вдруг Зоя Степановна отодвинулась. Будто что-то потрясло ее. Наваждение
это или это все - правда? И она спросила, очень изумившись:
- Гриша, вы пришли?
Он радостно, с ясной улыбкой кивнул.
Она - шепотом, глядя в глаза:
- Насовсем?
Григорий Иванович сжал ее руки. Твердо ответил:
- Да, насовсем.
...Спустя неделю профессор Зберовский вернулся в свой город с женой - с
Зоей Степановной Зберовской.
4
Не так-то просто привыкают друг к другу люди взрослые, порознь
прожившие добрую половину жизни. У каждого круг своих мыслей, представлений,
чувств, не всегда открытых и доступных для другого. И чтобы преодолеть
огромную дистанцию, разделяющую два человеческих мира, с каждой стороны
нужно много и ума, и чуткости, и такта, а главное, терпения и неподдельного
душевного тепла.
Если в какой-либо вечер взгляд Зои Степановны казался Зберовскому
грустным, он уже настораживался, пытаясь угадать, о чем она грустит. Тотчас
начинал придумывать, как рассеять, ободрить, а удастся - и развеселить ее.
Чем больше внимания он ей уделял, тем ему приятнее было. Никогда это ему не
было в тягость.
Внешне все выглядело по-старому: Григорий Иванович утром шел в
университет, читал лекции, обедал в университетской столовой; проводил в
лаборатории, как обычно, те же самые часы. Однако для него теперь все
прежнее словно окрасилось в новые цвета. Всюду присутствовала Зоя. Такое
было ощущение, что любая удача, любая неудача, любое даже мелкое событие, о
котором раньше он мог бы размышлять один, теперь касается не одного его, а
их обоих. Он знал и чувствовал: ставит ли он опыт - Зоя дома ждет, какие
будут результаты; экзаменует ли студентов - ее тревожат или радуют успехи
молодежи.
А Зое Степановне временами было беспокойно. Сейчас она понять не могла,
почему смолоду их дороги разошлись. Ей чудилось, будто она не заслужила
своего нынешнего счастья. Жизнь, казалось ей, может подстеречь ее и
отомстить за что-то, нанести опять безжалостный удар. И она была полна
решимости отстаивать то светлое, что на нее так щедро хлынуло, бороться за
свою судьбу, а значит, за любимый труд, за благополучие, за каждую улыбку
Григория Ивановича.
Она хотела бы работать вместе с ним в лаборатории - пусть самым
маленьким из младших лаборантов. Выяснилось, что по закону этого нельзя. В
другое же место, на другую работу, ей пока идти не хотелось, потому что это
удалило бы ее от сферы повседневных интересов Григория Ивановича.
Впрочем, проводя большую часть времени дома, Зоя Степановна не сидела
сложа руки. Так, например, отыскивая, в чем она может быть Григорию
Ивановичу полезной, она заметила: он часто просматривает иностранные научные
журналы, читает по-немецки бегло, а плохое знание английского, французского
и особенно итальянского языков вынуждает его пользоваться словарями. Зоя
Степановна принялась спешно изучать незнакомый ей итальянский язык и вообще
научную терминологию на разных языках. И теперь, едва Григорий Иванович
остановит взгляд на какой-нибудь затрудняющей его статье, на следующий же
день у своего прибора на столе, накрытом к ужину, он всегда находит текст
статьи в тщательнейшем русском переводе. Через год после того, как они
поженились, Зоя Степановна уже в совершенстве владела итальянским языком.
Внезапная женитьба профессора Зберовского вызвала среди сотрудников его
лаборатории довольно много разговоров. Когда он приехал из Москвы и стало
известно, что он приехал с женой, почти все сотрудники искренне поздравляли
его. И только Лидия Романовна в ту пору была более обычного озабочена
работой. Женился ли Зберовский или не женился - до этого ей будто никакого
дела нет.
На его кафедре и в лаборатории люди к нему относились хорошо. Иногда
порывистый, способный разразиться бурной речью, но чаще - тихий, скромный,
вежливый, с немногословной мудростью ученого, он умел и посоветовать, как
избежать ошибок, и объединить своих подчиненных в решении общей задачи, и
вместе с тем дать каждому простор самостоятельно искать и думать. Недостатки
людей он не любил замечать, но зато достоинства их нередко преувеличивал.
Усовершенствование технологии гидролизного производства занимало
полностью все силы и возможности лаборатории Зберовского полтора-два года.
Лишь достигнув здесь нужных для промышленности результатов, лаборатория
снова возвратилась к своей прежней теме - к превращению продуктов гидролиза
клетчатки в крахмал и сахарозу.
А в этой области еще раньше наметились первые сдвиги. Небольшой процент
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг