населения направлены в совершенно определенную сторону. А революция пока еще
не принесла тех результатов, которых многие ждали.
...Вечером в госпитале, сегодня как-то особенно скупо освещая палату,
мигала неяркая лампочка. Убедившись в невозможности читать, подполковник
Хозарцев захлопнул книгу и закурил. Скучающим взглядом посмотрел на соседа.
Сказал:
- Вы, прапорщик, ни дать ни взять - большевик.
- Какой я большевик! - ответил Зберовский.
- Погодите, вот вам "товарищи" покажут.
- Они, я говорю вам, поняли интересы народа.
- Глупости говорите! Просто спекулируют на низменных инстинктах.
- Глупости? - переспросил Зберовский и подался вперед, облокотись о
подушку.- Послушайте, по вашей логике выходит так: если трутни у власти -
это высокие принципы, а если распоряжаться у себя станет весь пчелиный улей,
вы в этом видите проявление низменных инстинктов. Странная, по малой мере,
логика!
- Ну, вы зря приписываете мне... Зачем же - трутни!..
Хозарцев зевнул, подумал о России. И вся она представилась ему похожей
на его небольшое родовое поместьице в Пензенской губернии. Он унаследовал
его запущенным, в долгах - вот-вот опишут и продадут с молотка. И сколько
трудов пришлось затратить, чтобы расплатиться с кредиторами! Ничем не
брезгал. По крошке, по малой частице от каждой интендантской поставки.
Теперь освободился от долгов, но все может развеяться в пыль. Мать с
тревогой писала: в марте, после революции, крестьяне делали попытки грабить
их усадьбу. Потом, правда, зачинщики поплатились. Но сейчас такая смутная
пора...
- Хаос принесут большевики,- сказал Хозарцев.- Нищету и голод.
Зберовский ни звука не произнес в ответ.
У него будто камень лег на сердце - ему вспомнилась Зоя. И потянулось
дальше: Зоин приезд в Яропольск, записка Осадчего, проблема чести,
стремление служить революционным целям, и как он пошел на жертву, а жертва
эта оказалась нужной только для собственной совести.
Теперь он долго в каком-то хмуром раздумье глядел на подполковника.
Вдруг - с внезапным вздохом облегчения - решил: "Ей-богу, погоны сниму!
Честное слово!"
3
В госпитале кончили разносить обед. Когда санитары еще громыхали
грязной посудой, складывая ее на подносы, к Зберовскому подошел старший
врач.
- Пообедали, прапорщик, уже? А как себя чувствуете? - начал он и сразу
озабоченно объявил: - К вам приехал посетитель. Из министерства торговли и
промышленности, профессор Сапогов.
- Георгий Евгеньевич? - изумился Зберовский.- Где он? Да просите же его
сюда скорее!
Врач оглядел палату - слегка поморщился: белье не первой свежести, на
тумбочках хлебные крошки.
- Профессор сейчас в моем кабинете. Быть может, вам удобнее туда
пройти, там с ним побеседовать...
Георгий Евгеньевич Сапогов поднялся навстречу бывшему ученику.
По-отечески обнял его:
- Вот он, вояка! Ну, здравствуйте, здравствуйте, мой дорогой!
Тут же, объясняя свой визит, он сказал, что в Москве он по делу на два
дня и - в качестве живого ответа на письмо - сам явился в госпиталь.
Они уселись один против другого. Минутное смущение Зберовского прошло.
А Сапогов улыбался ему еще теплее, чем раньше,- мудрой и ласковой
стариковской улыбкой. Проговорил как-то по-домашнему:
- Рассказывайте же о себе, дружок! Давайте по порядку все.
Пришлось слегка коснуться Яропольска и гимназии. Сапогов сочувственно
кивал. Потом Зберовский спохватился, вспомнив:
- Георгий Евгеньевич, а про Лисицына-то что-нибудь вы слышали?
- Про Лисицына? Какого? А-а, да-да, ну еще бы! Так что же про него?
- Да он жив был, а мы его погибшим считали! Понимаете, его видел в
Сибири один мой товарищ-студент, революционер... Понимаете, Лисицын с
каторги бежал. Мой товарищ помог ему побег устроить...
- Да что вы говорите! А когда? Недавно?
- Нет, давно... Узнал я позже,- а побег был летом, так, пожалуй,
девятьсот двенадцатого года.
- Помилуйте! Где же он сейчас? Как с синтезом его успехи?
Зберовский пожал плечами:
- Вот этого не могу сказать... не знаю.
И перечислил все ему известные подробности. Назвал такие факты: под
чужой фамилией - фамилия была Поярков - Лисицын поездом уехал в Петербург.
Но в Петербург почему-то не приехал. По крайней мере, те его друзья, с
которыми Лисицын должен был увидеться тотчас по приезде, с тех пор вообще
ничего не слышали о нем.
- А синтез? - воскликнул Георгий Евгеньевич.- Хоть какие-нибудь намеки
о химии процесса не прояснились? Вашему товарищу Лисицын дал что-либо
понять, быть может?
Зберовский отрицательно покачал головой.
Сапогов достал из кармана блокнот:
- Вы сказали, под фамилией Поярков? - и записал себе: "Поярков".
Он считает дело чрезвычайным. Он примет меры, чтобы разыскать Лисицына
распоряжением правительства. Все может статься: был в тюрьме, теперь
освободили, но человек беспомощен и болен, например. Ах, только эта ужасная
разруха... До чего же трудно, и какое множество правительственных актов
тонет где-то в безднах без последствий! Правительство постановляет - страна
бездействует, если не противодействует. Люди будто потеряли чувство долга...
- Доверительно вам говорю: Россия в страшном положении! - Понизив
голос, профессор перешел на шепот.- Промышленность, цивилизация, культура -
все под угрозой... Эти левые, особенно большевики, толкают государство к
краху.
Он заметил настороженный взгляд Зберовского, но истолковал его
настороженность как вполне законную тревогу. Григорий же Иванович, путаясь в
противоречиях, твердо сознавал одно: ему неприятно слышать от профессора
именно те самые слова, что говорит Хозарцев.
- А момент требует действий! - продолжал Сапогов.- Идет война, которую
необходимо завершить победой. А воевать - это вам не митинг. Короче говоря,
что я вам расписываю,- сами знаете!
Чуть покраснев, Григорий Иванович потупился. Деликатно, удобно ли будет
затеять с профессором спор? Однако и молчать кажется нечестным.
Не поднимая глаз, он тихо произнес:
- О войне я по-другому думаю. Она - тяжелый крест. Здесь у меня точка
зрения вполне определенная!..
- В вас я не сомневаюсь, дружок...- сказал с благожелательностью
Сапогов. Достал золотые часы, мельком взглянул на них, снова сунул в
карман.- Так, значит, пойдем дальше, обсудим ваше письмецо. Оно меня
порадовало очень! В Германии теперь гидролиз древесины стал немаловажной
отраслью промышленности. Вы это слыхали, вероятно. Полученную из дерева
глюкозу они сбраживают и перегоняют в спирт, в горючее для автомобилей,
авиации. Для нас бы в нынешней разрухе, если наладить на заводах хоть
что-нибудь подобное...
Между тем, Зберовский то облокотится о стол, то снимет локти. Несколько
раз порывался перебить профессора.
А Сапогов предложил ему срочно взяться за устройство двух - на первый
случай - маленьких гидролизных заводов возле Петрограда. Бензин из Баку
привозить становится труднее с каждым днем. Теперешнее производство спирта
сокращено и дальше сокращается из-за нехватки хлеба и картофеля. Однако
надобность в горючем для моторов велика. Оно нужно для фронта, а в еще
большей степени и внутри страны. Временное правительство ("Только об этом
никому - ни звука, это вам можно доверить: вы - фронтовой офицер"),-
Временное правительство в недалеком будущем должно всерьез сосредоточить
силы для борьбы с большевистскими Советами. Броневики, аэропланы... А
специалистов по гидролизу в России немного.
- Лабораторию в университете вам дадим. Почетное дело. Начало блестящей
карьеры для химика!
Будто превозмогая боль, Зберовский медленно поднялся на ноги. Это же
черт знает что он слышит! От кого? Взять такую мирную вещь, как получение
глюкозы из дерева, и ухитриться поставить ее в арсенал истребительных
средств!
В первую минуту, точно растерявшись, он часто-часто заморгал, а потом
воскликнул:
- Нет, не берусь я, Георгий Евгеньевич. Тут я не могу быть вам
полезным!..
Весь его вид выражал возмущение. И странно, что Сапогов не понял либо
не заметил этого. Профессор сидел, перелистывая свой блокнот.
- Скромничаете? Пустяки! - проговорил он ободряющим тоном.- Вначале вам
придется наскоро проделать цикл лабораторных опытов...
А Зберовского как бы лихорадило. Лаборатория в университете... Цикл
опытов... Представится ли в жизни еще подобная возможность? Все это -
вот-вот, стоит руку протянуть!
Он с неприязнью смотрел на Сапогова. Его мысли стремительно бежали
кривым, иезуитским ходом, вообще не свойственным ему. Если Сапогов потерял в
его глазах прежний ореол прогрессивного ученого, то отсюда еще ничего не
следует. Вступать с ним в пререкания излишне. А отказываться от своей мечты
смешно. Можно согласиться - принять лабораторию; сознательно замедлить
заводское производство спирта, а опыты в лаборатории вести в том
направлении, как хочется,- работать над превращением древесины в крахмал.
Сделать так? Или это будет скверно выглядеть?
Нельзя! Любой обман - всегда пятно на совести...
- Хорошо,- вдруг сказал Зберовский.- Хорошо, я согласен!
Сапогов закрыл блокнот. Снова одарил Зберовского ласковой улыбкой:
- И отлично, мой дружок! И колебаться было нечего.
Тут же, взяв шляпу, он встал. Извинился, что больше не располагает
временем. Пожелал здоровья, попрощался:
- Ну, до скорой встречи в Петрограде! Не надо провожать меня, бог с
вами, что вы...
"Для борьбы с большевистскими Советами..."
Когда остался один, Зберовский схватился за голову. Ужаснулся тому, что
случилось. С кем рядом он себя поставил? Хуже всякого корниловского мятежа:
обдуманная подготовка кровавой полицейской акции - броневики, аэропланы
против своих же, русских людей! Объективный факт: согласился, зная цель,- и
здесь не оправдаешься перед собой малыми успехами со спиртом и крупными
благими побуждениями! Как после этого людям взглянешь в глаза? Что скажешь
хотя бы Осадчему?..
Ненавидя себя, он кинулся по коридору вдогонку за профессором. Хромая и
подпрыгивая, стуча палкой по паркету, выбежал на лестницу. Перегнулся через
перила - где-то внизу еще мелькнула серая шляпа Сапогова.
- Георгий Евгеньевич! - закричал Зберовский сверху - крик гулким эхом
отдался в лестничной клетке.- Георгий Евгеньевич, я отказываюсь! И близко
быть не хочу! Я не участник в вашем замысле! Не желаю я! Георгий
Евгеньевич...
Но Сапогов вряд ли его услышал. Дверь внизу уже давно захлопнулась. На
улице зарокотал автомобиль.
4
Еще в прошлом году, когда Алексея Прокопьевича Сычугова хотели призвать
в солдаты, он дал кому-то взятку и поступил на рудник кладовщиком. Так
спасся от позиций. А на торговлю в лавке служба не повлияла. Выручка шла
неплохо. За прилавком с утра до ночи стоял приказчик, старичок Пал Палыч;
днем жена присматривала за торговлей, вечером - сам Алексей Прокопьевич
подсчитывал чистоган.
Свергли царя - Сычугов с тайным сожалением вздохнул, но все же прицепил
на грудь красный бант.
Кое-как прошло лето. За ним наступила тревожная осень семнадцатого
года. И теперь Алексей Прокопьевич потерял покой. Никогда этого раньше не
случалось: он начал бояться шахтеров. Те же самые люди будто и кланяются
ему, как прежде, а вот смотрят совсем по-иному. Взгляд у людей стал хмурый и
дерзкий. Прочие еще туда-сюда, а которые с фронта приехали...
"Зверье,- размышлял он,- сущее зверье! Либо лавку разграбят, либо
самого убьют".
Каждый день приносил ему новые неприятности. "Уж на что паршивец
Петька, и тот бунтовать норовит. Столпотворение, истинный содом!"
С Петькой Шаповаловым вышла такая история. Приказчик послал Петьку
отнести пакет с товаром на квартиру инженеру Дубяго. Дело тонкости не
требует: передать надо пакет, поклониться и уйти. А получилось, что
посланный из сычуговской лавки мальчик сперва подрался с сыном инженера,
гимназистом, потом крикнул самому Дубяго, когда Митрофан Викторович
вступился за сына: "Шурфы по вас плачут!"
"Шурфы по вас плачут" - это означает, что живых уважаемых людей -
например, Дубяго Митрофана Викторовича - следует сбрасывать в шурфы под
землю.
"Осмелился негодный... Да кто же научил его? - подумал Сычугов,
багровея от гнева.- Чьи это разбойничьи слова? Как у него повернулся язык?!"
Зажав в кулаке письмо, в котором инженер жалуется на присланного
мальчика, Алексей Прокопьевич наотмашь ударил Петьку по лицу.
Петька отпрыгнул и закричал:
- Бить вам права теперь нет! Кровосос несчастный! Кровосос, да!
Кровосос!..
Сычугов только охнул, руками развел.
Змею отогрел в своем доме. Недаром теща так этого мальчишку терпеть не
может. Недаром сказано: яблока от чертополоха не получишь. Шахтерская
порода...
- Убирайся сей же час вон! - прохрипел Алексей Прокопьевич.- Чтобы ноги
твоей... духу твоего здесь не было!
Петька ушел к дяде Черепанову на спасательную станцию. У Алексея
Прокопьевича на душе стало вовсе беспокойно.
Начался ноябрь - пришли новые вести. Большевики, говорят, захватили
власть и в Петрограде и в Москве.
Ночь стояла черная, осенняя. Сычугову не спалось. Он прислушался -
храпит в своей каморке приказчик Пал Палыч, доносится сонное, с присвистом,
дыхание тещи, жена забормотала что-то во сне. Лихое, чувствовал он, недоброе
время. Встал с постели, зажег свечу, прошел по дому. Проверил запоры на
дверях, посмотрел, как закрыты ставни. Остановился перед иконой. Зашептал,
истово крестясь:
- Да воскреснет бог и расточатся врази его. Яко тает воск от лица
огня...
А наутро ему стало легче: в рудничный поселок въехали казаки генерала
Каледина.
Услышав голоса и чавканье в грязи множества копыт, Сычугов выбежал из
лавки. Большая конная колонна рысью двигалась по направлению к шахте
"Магдалина", а полусотня казаков под начальством бородатого урядника
отделилась от колонны, остановила лошадей, спешилась. Они оглядывали улицу,
готовясь, по всем признакам, здесь расположиться на постой.
Алексей Прокопьевич снял свой блестящий кожаный картуз.
- Гости дорогие! - воскликнул он.- Господин урядник! Милости прошу на
квартиру ко мне.
Под вечер он угощал урядника обедом.
Немолодой уже казак ел не спеша, пил водку основательно - от рюмки
отказался, потребовал чайный стакан. Сперва был молчалив, потом
разговорился. Принялся рассказывать о своем хозяйстве на Дону. Хозяйство-то
не бедное, а вот работать некому по нынешнему времени. Батраков в солдаты
взяли. Пока шесть баб иногородних нанял - да что в них проку, в бабах?
Распаренный едой и водкой, урядник хлопнул по столу ладонью:
- Погоди, скоро смуте окончание приходит... Теперь все образуется!
Выражение глаз Сычугова с каждой минутой менялось: в них то
угодливость, то вспышка надежды, то беспросветное уныние.
- Господин урядник, мед пить бы вашими устами...- сказал он жалобно.-
Меня же, по грехам моим, одолевает думка: вдруг большевики силу возьмут?
Вдруг попустит господь? Что только будет тогда?..
- Кто власть удержит - голоштанники? Две-три недели погоди... го-го,
как загрохочут! - Урядник выпил полстакана, закусил и посмотрел на Сычугова
торжествующим взглядом.- А по рудникам генерал Каледин уже скрозь! И в
Ростове генерал Каледин и в Новочеркасске. Такой порядок воздвигнет -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг