НИКОЛАЙ ЛУКИН
СУДЬБА ОТКРЫТИЯ
Научно-фантастический роман
Издание переработанное
Рисунки П. Алякринского
Москва
1958
Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения
РСФСР
Посев научный взойдет для
жатвы народной.
Д. Менделеев
Часть I
[Image001]
Глава I. Трубочки
1
Небо над Петербургом было серое, моросил дождь, с крыш на тротуары
падали тяжелые капли.
Отпустив извозчика, Лисицын подошел к ветхому одноэтажному дому и долго
стоял на крыльце, дергая ручку звонка. По мостовой зацокали копыта: извозчик
уехал. Наконец за дверью послышался стук отпираемых задвижек. В
приоткрывшуюся щель поглядела горничная Варвара - мелькнули ее седые волосы
и обрадованные глаза.
- Владимир Михайлович! Гостенек дорогой! - Варвара щелкнула цепочкой,
распахнула дверь.- Пожаловали к нам, слава тебе господи...
Широко улыбаясь, гость вошел в переднюю, поставил в угол палку с
костяным набалдашником, снял с богатырских плеч пальто. Потом вытер платком
мокрую от дождя рыжую бороду.
Из комнат донесся голос:
- Неужели там Вовочка?
- Они, барыня! - крикнула Варвара.- Да, это они!
За портьерами зашаркали туфли, заскрипели половицы. На пороге появилась
сама Капитолина Андреевна, маленькая опрятная старуха в черном с кружевами
кашемировом платье.
- Хорош, голубчик, нечего сказать! - заговорила она ворчливо и
ласково.- Почаще заходить бы мог... Не стыдно, а? Ты что, у меня с зимы,
пожалуй, не был? Кутишь, поди, где-нибудь, беспутный?
Улыбнувшись еще шире, Лисицын наклонился, поцеловал морщинистую руку:
- С праздником, тетя Капочка!
- Дай хоть посмотрю на тебя, сорванец...- Старуха прикоснулась губами к
его лбу, нежно похлопала ладонью по заросшей щеке. Голос ее сразу стал
растроганным.- Бородищу-то отпустил! Похудел чего-то, милый мой. А глаза
прежние, точно бесенята... Невесту себе не нашел?
Лисицын затряс головой и рассмеялся:
- Да нет же, тетя Капочка, что вы!
- Какой неугомонный! А пора, голубчик, уже. Лет тридцать тебе есть? Не
век быть холостым.- Капитолина Андреевна откинула портьеру.- Ну, проходи в
гостиную... Варя, самовар поставь, собери закусить.
В гостиной под ногами знакомым звуком скрипнули доски пола. Тут все без
перемен: картина "Полтавская битва" в позолоченной раме, у окон в синих
кадочках большие фикусы, разная мебель в чехлах, ломберный столик на гнутых
ножках. Даже запах тот же, как давным-давно: пахнет мятой и чуть-чуть
ванилью.
Усевшись на диван, Лисицын вспомнил: вот здесь, на этом самом месте, он
сидел еще четырехлетним мальчиком. Тогда был вечер, закатывалось солнце. От
багровых полос солнечного света, протянувшихся по стене, вся комната
казалась красной. Взрослые разговаривали между собой, а ему захотелось
потрогать нарисованных японцев - около дивана на бамбуковой подставке стояла
большая японская ваза. И почему так вышло? Едва к ней прикоснулся, ваза
сдвинулась, упала на пол, рассыпалась грудой черепков. Он громко закричал от
испуга и заплакал. Тетя Капочка его утешала, вытирая ему слезы, гладила по
голове, дала шоколадного петушка. Она была стройная, красивая, с высокой
прической... Как она сгорбилась и постарела теперь!
И Капитолина Андреевна подумала, наверно, о том же.
- Время-то, время идет,- печально сказала она.- Смотрю на тебя, и не
верится: таким вырос молодцом.
Ее маленькие, сухонькие пальцы поправили прядь белоснежных волос.
Она доживала жизнь скромно и одиноко, окружив себя вещами, служившими
ей еще в молодости, пышно разросшимися фикусами да милыми сердцу портретами.
С людьми почти не встречалась. Из своей квартиры, кроме как по воскресеньям
в церковь, никуда не выходила. Горничная Варвара была ее единственной
постоянной собеседницей.
Каждый день, когда Варвара хлопотала по хозяйству, Капитолина Андреевна
глядела на ветви деревьев за окном. Если ветви покрывал снег или раскачивал
ветер, ей становилось грустно. Тогда, задернув окно занавеской, старуха
принималась перелистывать альбом с поблекшими фотографическими карточками
или перекладывать в шкатулке старые пуговицы, пряжки, офицерские кокарды,
темляки. Эти мелочи, что лежали в шкатулке, уводили ее мысли в далекий,
навсегда ушедший мир. Она прикасалась к ним бережно, рассматривала их
затуманившись, а иногда даже разговаривала с ними шепотом о чем-то.
Двадцатилетней девушкой Капитолина Андреевна совершила, как сказали о
ней, "опрометчивый поступок": родители хотели выдать ее замуж за старого
богатого помещика, а она убежала из родительского дома к человеку, которого
любила давно,- к молодому подпоручику Татарцеву.
Сыграть свадьбу им не удалось. Командир бригады почему-то не позволил
подпоручику жениться; Татарцев решил оставить военную службу, но не успел -
бригаду послали в Польшу на подавление вспыхнувшего там восстания против
царской власти. Евгений Иванович Татарцев, человек свободомыслящий и
честный, перешел на сторону восставших. Через месяц он был схвачен,
разжалован и казнен. Восстание было разгромлено. Тридцать тысяч восставших
погибли в боях, полторы тысячи - на эшафоте.
Прежние знакомые перестали кланяться Капитолине Андреевне. На нее
показывали пальцем, про нее говорили: "Невенчанная вдова". Случалось ей
слышать о себе и более грубое слово. А имя казненного Евгения Ивановича - ее
святыню - даже кое-кто из родственников называл с отвратительной усмешкой.
Так и сыпалось вокруг: "изменник", "предатель", "туда ему и дорога".
На Васильевском острове она поселилась ровно сорок лет назад. Она тогда
сняла вот эту самую квартиру. Горе было еще свежо, ей не хотелось никого
видеть, и только брат Миша навещал ее в те дни. У Миши было доброе сердце:
он не упрекал ее, как другие. Он приходил, позвякивал шпорами, шумно смеялся
и искал, чем бы утешить овдовевшую сестру.
Вскоре с Мишей пришлось расстаться: его назначили в провинцию
командиром армейского полка. Там, в каком-то губернском городе, он женился -
как написал в письме - "на первой в губернии красавице"; спустя год после
свадьбы жена его вдруг получила очень большое наследство. Потом Капитолина
Андреевна узнала, что у брата родился сын. Через несколько лет Миша приехал
в отпуск в Петербург с женой и четырехлетним Вовкой. Давно ли это было?
Странно, время как летит!
"Странно...- думала старуха. На диване перед ней теперь племянник -
крупный, в просторном сюртуке.- Вот он какой стал! А глаза острые, веселые,
как у Миши когда-то".
- Вовочка, почему ты по отцу не пошел?
Об этом ей следовало бы спросить по крайней мере лет двенадцать тому
назад.
- Полком бы мог командовать уже, наверно... А то вы-ыдумал! В роду у
нас невоенных не было мужчин. И чем тебе этот Горный институт понравился?
Были бы живы отец с матерью, нет, ни за что бы не позволили!
Капитолина Андреевна говорила и укоризненно качала головой. Побранить
племянника при каждой встрече она считала долгом. Все-таки она - Лисицына и
постарше его. Пусть чувствует, что есть еще за ним глаз. И надо, ох, как
надо за ним доглядеть!..
Племянник, поглаживая бороду, прятал под ладонью улыбку. Наконец кротко
сказал:
- Кому по душе мундир, кому, видите, наука. Разные бывают вкусы.
- "Вкусы"! - возмутилась Капитолина Андреевна.- Господи! Ну, кончил ты
свое ученье - занятие бы выбрал. К чему-нибудь достойному своей фамилии
приложил бы руки...- Она вздохнула.- Что мне с тобой делать, как за тебя
ответ держать?..
А Лисицын взъерошил волосы, искоса посмотрел на тетку:
- Да, тетя Капочка, если бы вы знали, каких я натворю чудес! Теперь в
моей лаборатории приборы...
Щеки Капитолины Андреевны испуганно вытянулись:
- Из трубочек строишь опять? Все не закинул их?
- Да вы послушайте...
- И слушать не хочу! Что же это такое! - начала она плачущим голосом.-
Был сорванцом, так и остался! Борода только выросла. Что же это?.. Вот горе
мое!
2
Трубочками дразнили Лисицына в детстве. Дразнили взрослые: он был
единственным ребенком в семье и в первые годы своей жизни со сверстниками
почти не встречался.
Вовке тогда шел пятый год. Купец Вавилов украсил свой магазин необычной
витриной: за зеркальным стеклом стоял большой бурый медведь с бутылкой в
одной лапе, со стаканом в другой. Размеренно взмахивая лапами, медведь
наливал вино из бутылки в стакан, подносил к пасти, выпивал, двигал стакан
вниз, снова наливал, опять выпивал, и так - без передышки - с утра до
вечера. Зрелище очаровало Вовку. Мать звала, тянула за руку, а мальчик
упирался, точно прирос к тротуару, и глядел на сказочного зверя жадными
глазами. Только час спустя, пообещав купить оловянных солдатиков, мать
уговорила его сесть в извозчичий экипаж.
Но оловянные солдатики скоро были брошены под стол. Каждый день он с
плачем просил, чтобы его повели смотреть медведя. Несколько раз ему
уступали; тогда, обгоняя прохожих, он подбегал к витрине, поднимался на
цыпочки и замирал от восхищения.
Однажды, налюбовавшись работой ловких медвежьих лап, он захотел узнать,
как выглядит медведь сзади. Мать позволила войти внутрь магазина. Здесь
наступило неожиданное и жестокое разочарование: вместо мохнатой меховой
спины оказался хитрый механизм из рычагов, колесиков и трубок. Вовка был
настолько этим потрясен, что сразу потерял к медведю интерес. Уж чего-чего,
а что медведь поддельный, этого-то он никак не ожидал.
Никто не понял, почему в ребенке произошли какие-то перемены. Иногда
мальчик становился молчаливым, дичился и смотрел на всех исподлобья.
"Пустяки",- думали взрослые. А Вовка с тех пор почувствовал, что мир вокруг
него не совсем и не везде, наверно, настоящий, и взрослые, может статься,
просто-напросто его дурачат.
Он поглядел на портниху - она сидела в комнате матери, шила. Рука ее
двигалась в строгом ритме, поднимаясь и опускаясь. Вовке пришло в голову: а
если портниха только притворяется живым человеком? Наверно, она, вроде
медведя в витрине, лишь повернута сюда "показной" стороной; сзади, где не
видно, у нее могут быть машинки из меди и стекла.
Мальчик испугался своей мысли. Кинулся в детскую, посмотрел в окно. За
окном, через раскрытые ворота, он увидел: солдаты-новобранцы стоят на улице
в строю, учат ружейные приемы - "на караул", "к ноге"; снова повторяют "на
караул", "к ноге".
А вдруг эти новобранцы, показалось Вовке, тоже только притворяются?
Вдруг и они - как медведь?
Как же узнать, кто настоящий? Обманывают его взрослые или ничего такого
нет? Неужели он один во всем мире без подделки, живой?
Как-то вечером, согревшись на руках у матери, он рассказал ей напрямик
про свои страхи. Мать расхохоталась; объяснила ему, что колесиков и трубок у
людей не бывает. Затем они пошли к отцу, к гостям, и все смеялись до упаду.
Вовка смеялся громче всех.
Однако смутное ощущение, что вокруг него не все благополучно, осталось
в его душе надолго. Какая-то ложь все-таки скрыта, а он один без лжи.
Нет-нет, да снова промелькнет это тревожное чувство.
Мать жила заботами о званых вечерах и новых модных платьях. То она в
толпе гостей, то спит до обеда - ночью танцевала на балу, то уедет к
подруге, то в театр. Вовка любил ее голос, прикосновение пальцев, даже звук
шагов. Но ему редко удавалось провести с нею целый день. Чаше она заходила в
детскую наспех, спрашивала няню, здоров ли ребенок, заглядывала сыну в
глаза, забавным и милым жестом притрагивалась к Вовкиному носу; не успевал
мальчик наговориться с ней, как мать перебивала его, просила не шалить и
торопливо шла продолжать свои непонятные дела.
А иногда бывали у нее бурные порывы. Она чуть ли не бегом врывалась в
комнату. Стремительно, словно у нее кто-то отнимает сына, прижимала ребенка
к себе, осыпала его золотисто-рыжую головку поцелуями.
- Ты мой хороший,- нашептывала она ему в такие минуты,- ты единственный
мой. Люди противные... Лучше тебя нет на свете никого!
И приказывала, повернувшись к няне:
- Гулять пойдете - чтобы в сторонке от других детей. Смотрите, вы
отвечаете!
- Да я, барыня, завсегда...- говорила нянька.
Отец, если слышал об этом, каждый раз сердился:
- Вконец испортите мальчишку? Ведь под стеклянным колпаком! Как это
назвать? К чему?..
Мать начинала с отцом спорить, отец махал рукой, и все оставалось
по-прежнему. Михаил Андреевич скрепя сердце соглашался, что воспитание
ребенка - дело женское. "Пусть пока,- думал он.- А вырастет - пойдет в
кадетский корпус. И все тогда окажется на месте".
Наблюдать за Вовкой повседневно Михаил Андреевич не мог. Он был очень
занятым человеком - из тех немногих офицеров-тружеников, которые без устали,
по-настоящему работали и службу ставили выше личных интересов.
С сыном он встречался главным образом в столовой за обедом. Высокий, с
усами, в мундире с эполетами, Михаил Андреевич по-приятельски подмигивал ему
и спрашивал всегда одно и то же: "Ну как, молодец?"
По праздникам, в часы послеобеденного отдыха, отец звал сына к себе в
кабинет. Оба они не умели беседовать друг с другом. Один смотрел с высоты
своего роста, трогал усы и говорил: "Рассказывай!" Второй, переминаясь с
ноги на ногу, молчал. Тогда отец отодвигал кресло, садился спиной к окну и
разворачивал на коленях книгу. Отсюда начиналось самое интересное для Вовки.
"Папа, можно?" - спрашивал он. Михаил Андреевич кивал: "Можно". Вовка
кидался к ящикам письменного стола. Перед ним раскрывались недоступные в
будние дни сокровища: гипсовый бюст Суворова с отбитой наполовину
подставкой, связанные узлом аксельбанты, огрызки карандашей всех цветов,
картонная коробка с брелоками, револьверные патроны, сломанное пресс-папье.
Вовкину няню звали Пелагеей Анисимовной. Она ни на минуту не оставляла
"господского" сына без присмотра. Ее маленькое, подвязанное у подбородка
черным платком лицо мелькало перед ним повсюду, ее козловые полусапожки
поскрипывали от зари до зари. Если Вовочка не нашалил, не ушибся, не
простудился, вовремя покушал, вовремя лег спать,- вечером, закутывая ребенка
одеялом, старуха усаживалась на край постели и, позевывая, говорила: "Вот и
слава те, пречистая, день прошел. Всегда бы так, соколик, ноженькам моим
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг