Через неделю Келла свалилась в лихорадке. К этому времени уже почти вся
деревня перебывала в святилище, с глубоким изумлением слушая рассказы
монахов о мученической смерти Пророка на колесе, о пагубности для души
языческой веры в духов, о необходимости покаяния. Побывала там и Келла, но
не выдержала и до середины проповеди. Демонстративно отплевываясь, она
гордо покинула помещение.
Когда ведьма заболела, к ней пожаловал сам брат Селим и долго увещевал
ее покаяться и принять истинную веру, дабы всеблагой Пророк мог
смилостивиться над ее бессмертной душой и, возможно, даже и бренным телом.
Все, на что хватило обессиленной Кенны, это молча показать ему пальцем на
дверь и потерять сознание.
Брат Селим с оскорбленным видом покинул дом и тут же, под пораженными
взглядами крутившихся неподалеку мальчишек, демонстративно проклял и само
строение, и тех закоснелых язычников, кто в нем проживает.
На следующий день в моче и испражнениях Келлы появилась кровь, ее
начало рвать коричневой кашицей, язык обложило толстым белым налетом.
Вскоре на теле начали появляться темные пятна, под кожей образовались
плотные бугорки. Многие из них лопались, наружу вытекал омерзительный
экссудат. Почему Танна, ухаживающая за больной, сама не подхватила
болезнь, было ведомо лишь добрым духам - или же матери-природе, наделившей
ее врожденным иммунитетом.
Тело Келлы пылало, черты лица заострились. От страшных мучений она
постоянно впадала в бред, заговаривалась, не узнавала Танну. Брат Селим
еще раз посетил больную, но проповедовал на этот раз не столько ей
(колдунья уже почти не приходила в сознание), сколько девушке. Она молча
дослушала речь до конца и дала ему оглушительную оплеуху. Дом Келлы
односельчане по возможности избегали и до ее болезни, а уж сейчас матери
запретили приходить сюда даже мальчишкам. Поэтому в отсутствие посторонней
аудитории брат Селим воздержался от театральных жестов, а просто плюнул на
порог и ушел, держась за щеку и затаив в сердце черную злобу.
Келла умерла через день после его прихода. Танна кое-как похоронила ее
тело на дальнем краю огорода - дотащить тело грузной старухи до кладбища
пятнадцатилетней девочке оказалось не под силу. Поразмыслив, она сожгла на
костре зараженный тюфяк и кое-какую одежду. Больше о своей первой
учительнице она не вспоминала. Не то, чтобы юная ведьма была такой уж
черствой и неблагодарной, просто ей предстояло понять, как жить дальше. В
наследство ей достался давно не ремонтированный дом с щелястой печью и
забитым сажей дымоходом, а также несколько чересчур больших платьев,
требующих капитальной ушивки, нехитрая домашняя утварь, десяток кур и
свинья. Лето заканчивалось, и вряд ли она была в состоянии заработать себе
на хлеб ремеслом целительницы:
коликами в животе человеческие болезни не исчерпываются, а скотина
болеет далеко не так часто, чтобы прокормить лекаря. К тому же два монаха
сами оказались хорошими целителями, и люди стали ходить за лечением к ним,
явно избегая Танну.
Та снова, как и два года назад, ощутила вокруг себя круг отчуждения.
Когда наступила осенняя сырость и из щелей потянуло сквозняками, Танна
всерьез задумалась о том, чтобы попытать счастья в другом месте. Где - она
не знала, ведь даже стоящая лишь в семидесяти верстах от деревни Золотая
Бухта казалась ей немыслимо далеким краем света. Решиться на такое было
трудно. Ее колебания продолжались до самого октября.
Но тут произошли события, которые все решили за нее.
После того памятного случая с пятью грошами за корову Качера Келла
категорически отказалась иметь с ним какие-либо дела. Мастит оказался
заразным, и вскоре у скупердяя сдохли две лучших коровы, за которых он
отдал по три серебряных монеты и на приплод от которых очень надеялся в
плане улучшения своего стада. Все, кроме самого Качера, втихомолку
посмеивались в усы, вспоминая поговорку про скупого, платящего дважды.
Качер же просто возненавидел Келлу. Кроме того, он не забыл дерзкую
девчонку, так что его ненависть перешла и на Танну. Здесь он удивительным
образом стакнулся с братом Селимом, которому необращенная ведьма-язычница
была что бревно в глазу. Близилась зима, а с ней и отчет перед настоятелем
Храма о потраченных средствах. В принципе результатов он и так достиг
неплохих - значительная часть деревни посещала проповеди, а многие,
включая Качера, с радостью обратились в истинную веру, но полное
искоренение оплота язычества было бы весьма полезно для карьеры. К тому же
Селим не забыл оплеуху.
В один прекрасный день, а, точнее, вечер, толпа селян с вилами и
решительными выражениями на лицах появилась перед домом колдуньи.
Незадолго до этого в деревне началась новая эпидемия - на сей раз
простуды. Это считалось довольно обычным явлением - что ни осень, то
полдеревни хлюпало носами и надрывно кашляло, но на сей раз брат Селим
ловко воспользовался случаем и убедил новообращенных в том, что причина
болезни - Танна. Если и не сама, то, во всяком случае, ее языческое
присутствие, противное Пророку. Молодой, но уже искушенный в борьбе с
ведьмами монах собрал небольшую толпу и повел ее на штурм языческого
бастиона.
Все, в общем-то, шло по плану - дом полыхал как охапка сена, часть
погромщиков потихоньку смылась, зажимая под мышками бесхозных отныне кур,
а саму Танну привязали к столбу возле ворот. Оставалась одна малость -
навалить возле нее хвороста да поджечь, чтобы раз и навсегда устрашить
человеческие сердца неотвратимым гневом Пророка. Но тут случилось
непредвиденное. Если бы у столба стояла старая Келла с ее крючковатым
носом и большой бородавкой под глазом, толпа с удовольствием вспомнила бы
старые страшные сказки о заживо выпитой прямо из жил младенческой крови
(даром что последний раз дети здесь пропадали еще до рождения старухи). Но
здесь на месте ведьмы оказался как раз этот самый младенец - зареванная
девчушка с перепачканным соплями и грязью лицом, в лохмотьях, оставшихся
от ее поношенной одежды. Поднять на нее руку, а тем более приговорить к
мучительной огненной смерти, не смог бы никто. Многие стыдливо
отворачивались, чтобы не видеть сквозь прорехи в платье костлявое, совсем
еще детское тело.
Чувствуя, что теряет инициативу, брат Селим сам было притащил охапку
соломы к ногам ведьмы, но увидел обращенные на него угрюмые взгляды и
замер на месте.
Ситуация неожиданно стала патовой. Поняв, что рискует результатами
многомесячного труда, монах стал лихорадочно искать решение. Как назло, в
голову ничего не приходило. Поэтому Селим, рассудив, что лучше выполнить
плохую задумку, чем метаться совсем без плана, стал таскать к ногам Танны
солому и хворост. Вскоре куча дошла ей до пояса. Брат Селим потянулся за
факелом.
- Что здесь такое? - раздался из-за спин крестьян ледяной голос. Толпа
отхлынула в стороны, и монах оказался нос к носу с лошадью, на которой
восседал закутанный в теплый черный плащ человек. На его лице блуждала
брезгливая мина аристократа, случайно вляпавшегося сапогом в кучу навоза.
- Групповое изнасилование? Что, никак не можете решить, кто первый?
Селим нервно сглотнул. Что-то в голосе и манере держаться пришельца
заставляло вспомнить главный зал Высокого Храма, мрачный, полуосвещенный
багровыми факелами, и холодный голос Настоятеля, принимающего клятву
верности. Колени монаха неприятно ослабли, а толпа его сторонников начала
быстро рассасываться.
Власть в селе уважали, поскольку видели крайне редко, а этот чужак явно
имел к ней отношение.
Деваться было некуда. Селим решительно, как ему показалось, шагнул
вперед и громким и уверенным (визгливым и дрожащим) голосом заявил:
- Кто ты и что тебе здесь нужно? По какому праву прерываешь ты суд
праведный над нечистой ведьмой, что порчу на людей наводит и чуму
пробуждает? Изыди, грешный дух, или будешь проклят Храмом на веки вечные!
- Храмом? - удивился человек. - Все интересней и интересней. Так это
ты, братец, первый в очереди? Понятно, с бабами в Храме плохо. Слушай, а
ты не пробовал с ней по-хорошему? Может, она бы и так дала?
- Да как ты смеешь... - дрожащим от страха пополам с яростью голосом
начал Селим, но незнакомец оборвал его:
- Заткнись, идиот! Я задал вопрос, но так и не услышал ответа.
Спрашиваю еще раз: что здесь такое?
- Знай же, нечестивец, что эта ведьма повинна в грехах тяжких! -
неуверенно заявил брат Селим. Рядом с ним уже осталась лишь кучка самых
стойких приспешников, включая имевшего личный зуб на Танну Качера.
Остальные хоронились в темноте по кустам, с любопытством ожидая развязки
действа. - Насылает она на людей тяжкие болести, чуму да мор простудный, и
гневит Пророка своими мерзкими пакостями...
- Сегодня я проехал еще через две деревни, - задумчиво произнес
незнако-мец. - В одной из них есть ведьма, но нет гриппа. В другой нет
ведьмы, но эпидемия есть.
У вас в селе есть и храмовники, и ведьма, и есть эпидемия. Что-то у
тебя не ладится с логикой, братец.
Брат Селим не знал, что такое логика. Он видел лишь, что стремительно
теряет с таким трудом нажитый авторитет. И он решил пойти ва-банк.
- Что вы его слушаете! - завопил он поселянам, потрясая кулаками в
воздухе. - Это же темный дух морских пучин пришел на выручку своей
проклятой служанке!
Сожжем их на одном костре, чтобы Пророк возрадовался своим верным
чадам!..
Стремительно движение вокруг него - и храмовник остался стоять в полном
одиночестве. Выражение лица чужака давало понять, что ему идея отнюдь не
понравилась, потому даже самые ретивые новообращенные не рискнули остаться
с пастырем. Чужак же неторопливо спрыгнул с лошади и вразвалку подошел к
Селиму.
- Как зовут? - процедил он, дружески положив руку тому на плечо.
Внезапно левую половину тела монаха пронзила острая боль, и он с воплем
рухнул на колени.
- "А-а-а" - не имя, - почти ласково сообщил ему страшный чужак. - Или я
не расслышал?
- Брат Селим! - торопливо выкрикнул храмовник, почувствовав приближение
нового приступа боли. - Брат Селим из Храма Золотой Бухты! Ты пожалеешь...
Носок сапога врезался ему в солнечное сплетение, надолго лишив
способности не только говорить, но и даже нормально дышать. Брезгливо
перешагнув через корчащееся в грязи тело, чужак подошел к обмякшей на
столбе полуобморочной Танне и резким движением разорвал привязывающие ее
веревки.
- Все будет хорошо, девочка, - успокаивающе сказал он ведьмочке,
бессильно рухнувшей ему на руки. - Все будет хорошо. - Он сбросил плащ,
закутал девушку и перенес ее к лошади, осторожно усадив в седло. - Держись
крепче, ладно?
Он взялся за повод и неторопливо повел лошадь прочь. На границе пятна
света от догорающего пожара он остановился и негромко, но отчетливо
спросил:
- Интересно, а умеют ли храмовники лечить скотину?
И растаял во тьме.
Очень скоро это стало интересно всему селу. Вскоре после исчезновения
Танны корова не смогла разродиться неправильно лежащим теленком, загубила
плод и сдохла сама. Потом началась эпидемия парши у коз, животные громко
блеяли днем и ночью и давали заметно меньше молока. Необычно рано лег
снег, дороги занесло, так что охромевшая лошадь кузнеца, в общем-то, и не
была ему нужна - какое-то время, во всяком случае. И так далее. Соседская
ведьма, и без того обслуживающая две деревни, узнав о судьбе Танны,
наотрез отказалась даже появляться в этом проклятом духами месте. Монахи с
растерянными лицами тенями скользили по деревне, спиной чувствуя недобрые
взгляды. Брат Селим совсем перестал появляться в селе, отсиживаясь в
часовне. До отчета перед Настоятелем оставалось совсем ничего, и он с
ужасом представлял эту встречу.
Впрочем, Танна о том не знала. Пару недель она находилась в каком-то
забытье-полубреду. Когда она окончательно пришла в себя, оказалось, что
избавитель довез ее до Золотой Бухты, где и оставил у знакомой владелицы
белошвейного дома. Сердобольная дама наняла сиделку - древнюю старуху, уже
почти забывшую свое ремесло ведуньи, но на уровне рефлексов помнящую, как
обихаживать тяжелых больных.
- Здоровая девка, - заявила она, шамкая морщинистыми губами. - Горячка
только нервная, ну да пройдет помаленьку. Один серебряк в неделю, и точка.
- Вот и Тилос так сказал, - вздохнула белошвейка, отсчитывая плату за
две недели вперед. - Говорит, пару недель ее в постели подержать надо, а
там сама отойдет.
Впрочем, Танна оправилась быстрее. Уже через десять дней она встала с
постели и, слегка пошатываясь, прогулялась по комнате под бдительным
присмотром няньки.
Молодой крепкий организм взял свое, и вечер в рваной в клочья одежде на
ледяном ветру закончился легким насморком, а не воспалением легких. Лет
десять спустя, конечно, и воспаление было бы не страшно, но тогда в
Золотой Бухте жила лишь одна целительница, умеющая его лечить. И та,
разумеется, работала на Императора.
Вскоре, рассчитав сиделку, белошвейка Тамира пришла к девушке с
серьезным разговором.
- Знаешь, милая, - без предисловий начала она, поудобнее усаживаясь на
единственный стул в комнате, - ты уже вполне здорова, как мне кажется. Не
знаю, что Тилос в тебе нашел, - добавила она, критически оглядывая худую
фигурку девушки. - Любит он подбирать бездомных котят, хотя и не раз
зарекался, как сам говорит. В общем, денег на твое содержание он оставил
не так уж и много, и, боюсь, они на исходе. Так что, дорогая, пора бы тебе
задуматься о хлебе насущном. Ты что умеешь делать?
- Ну, - пробормотала Танна, смущенная, что за нее, оказывается, платили
деньги.
- Я в травах разбираюсь... Лечить скотину немного могу...
- Шить значит, не умеешь, - резюмировала белошвейка. - Ладно, все равно
заказов сейчас негусто. У меня в заведении тебе места не нашлось бы. Людей
пользовать умеешь, или только скотину?
- Ну... людей... немного... - Танна не стала объяснять, что весь ее
опыт ограничивался лечением колитов, заваркой трав от простуды да
наложением компрессов на ушибы.
- Плохо, - вздохнула Тамира. - Впрочем, пристроим мы тебя в ученицы к...
кому-нибудь. Колдунов в войну-то повыбили, да и Храм ныне свирепствует,
ну да найдем кого. Слушай, а ты не хочешь в Храм в ученицы пойти? Они,
думаю, тебя примут.
- Нет, - отрезала Танна, не глядя на Тамиру. - Лучше в гроб, чем в Храм.
- Ну, тебе виднее, - вздохнула белошвейка. - Только тяжело тебе у нас
будет с таким настроением-то. Храм, он нынче в силе.
Храм в то время и в самом деле был в расцвете сил. До того, как
настоятелю Себегусу по указу Императора прилюдно размозжили голову литой
серебряной кувалдой, оставалось еще семь лет. Сейчас же Храм, лишь недавно
принявший Императора в свое лоно, почти заменил собой городской совет. Он
устанавливал торговые пошлины и подушную подать по Империи и организовывал
бесплатные лечебницы и приюты для бездомных. Последние больше напоминали
работные дома, но силой там никого не держали: хочешь - иди и подыхай от
голода под забором. Еще он содержал городскую стражу, сборщиков податей и
даже часть военных патрулей на торговых дорогах. И, хуже всего, Храм
сильно не любил конкурентов. Не принимающие веру в Пророка маги прозябали,
задавленные налогами и яростными филиппиками в храмовых молельнях, со
многими происходили странные происшествия - вплоть до необъяснимых
смертельных случаев. Впрочем, как только мятежный колдун винился перед
Пророком и со смиренной головой возвращался из ближайшего храма с
посеребренной нательной Колесованной Звездой, его дела начинали идти на
лад.
Всех-то делов - трижды в день прилюдно отбить десяток поклонов
жизнедарителю-Солнцу да скромно надеяться на лучшую долю в очередном
перевоплощении... Поэтому упрямцев становилось все меньше и меньше. В
народе гуляли упорные слухи о наклевывающейся очередной войне с Грашем -
на этот раз священной. Именно это, кстати, и стало причиной нынешнего
визита Тилоса в столицу Приморской Империи, о чем, впрочем, не знала ни
белошвейка, ни, тем более, Танна.
После недельных поисков белошвейка, наконец, нашла пожилого травника,
согласившегося взять девчонку в ученики. Точнее, прислугой-за-все. Она
готовила еду, скребла полы, кормила кур, а с наступлением весны стала
ходить за город собирать травы. В обмен на это знахарь милостиво обучал ее
кое-каким секретам своего ремесла. Разумеется, учил он далеко не так
быстро, как хотелось бы Танне - его вполне устраивала ученица-прислуга.
Кроме того, он был еще далеко не стар, и окрепшая девушка начала
пробуждать в нем забытые, казалось бы, инстинкты.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг