Н.С.Лесков.
Сказание о Федоре-христианине
и о друге его Абраме-жидовине
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В греческом городе Византии, прежде чем этот город стал называться
Константинополем, а у русских Царьградом, жили два соседа. Один был еврей, а
другой крещеный из потаенных (то есть тайно исповедовавших христианство еще
до того, как оно было признано официальной религией.); еврей содержал
ветхозаветную веру пророка Моисея (Моисей - библейский первоучитель
иудаизма), а крещеный разумно соблюдал свою христианскую веру. Оба соседа
жили исправно, а промыслами занимались различными: еврей делал золотые и
серебряные вещи, а христианин имел корабли и посылал их с товарами за море.
По соседству они друг другу ничем не досаждали и имели обыкновение никогда
друг с другом о вере не спорить. Кто из них в какой вере родился, тот в
такой и пребывал, и свою веру перед другим не превозносил, а чужую не унижал
и не порочил. Оба рассуждали так: "Кому что в рассуждении веры от Бога
открыто - такова, значит, воля Божия". И так они в добром согласии прожили
много лет счастливо.
У обоих этих соседей было по сыну, которые родились в один год.
Христианин своего сына потаенно окрестил и назвал Федором, а еврей своего,
по еврейскому закону, в восьмой день обрезал и назвал его Абрамом.
Тогда в Царьграде главною верой была еще вера языческая. Христиане и
евреи, которые жили между язычниками, старались себя явно не оказывать,
чтобы не дразнить язычников и не накликать на себя неудовольствие. А потому
как крещение Федора, так и обрезание Абрама отцы их сделали в домах своих
без угощения, потихоньку, при одних своих близких родных.
Оба соседа, получив от Бога потомство, были очень рады. Христианин
говорил:
- Добрый сосед! Дай Бог, чтобы сыновья наши жили между собою так же
ладно, как мы между собою прожили.
И еврей сказал то же самое:
- Дай Бог, сосед, но я думаю, что дети наши должны жить еще согласнее,
потому что они от нас, отцов своих, имеют добрый пример, что в согласии
заключается удобье и счастье, а в несогласии - всякое беспокойство и
разорение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда мальчики, Федор и Абрам, подросли до той поры, что их стали
манить совместные игры и забавы, то обе матери - и христианка, и жидовка -
начали выносить на огород и сажать их вместе, чтобы они забавлялись, а
большим не мешали. А огороды у еврея и у христианина были рядом, бок о бок,
и, по тогдашней простоте, ничем не были разгорожены. Вынесет еврейка,
посадит своего Абрамку, и христианка принесет своего Федю и тоже посадит его
рядом на траве под большой розовый куст; надают им каких попало детских
забавок, чтоб играли, а сами пойдут каждая к своим делам по домашеству. Но
всегда, бывало, и одна, и другая строго-настрого детям наказывали, чтобы
играли мирно и весело, как хотят, а ссориться чтобы не смели. Ежели же в
чем-нибудь не сумеют поладить, то чтобы не жаловались, а сами между собою
мирились.
В таком простом, но добром научении мальчики выросли и сжились Друг с
другом так, что любили один другого совершенно как два согласные родные
брата. Даже и более, потому что между родными братьями по крови бывают
иногда несогласие и зависть, а у Федора с Абрамом, ничего подобного не было.
Что одному было любо, то и другому нравилось. А что один из них был окрещен,
а другой обрезан - этого они совсем не знали. За занятиями и не-досугами
родители их оставляли им это без растолкования, да дети даже еще и не
уразумели бы в своем возрасте, в чем тут разница. В невинном детском
маломыслии, они вместе играли и, наигравшись вместе, обнявшись, засыпали на
травке, спрятав головы под один и тот же розовый куст, в котором копошились
золотые пчелки, а детей не трогали, все равно как христианина, так и
жидовина.
Но вот Федор и Абрам подросли и настало время посылать их в школу. А
это случилось, когда в Константинополе язычество приканчивалось и была уже
объявлена главною вера христианская. Идольские капища тогда разоряли или
переделывали на церкви и на городских стенах, над воротами, стали писать
образа, чтобы всякий, проходя, кланялся и молился.
В эту пору .многое стали заводить на иной лад, и некоторые учителя
начали изъяснять высшему правительству, что христианину и еврею вместе
ходить в одну школу не годится, а непременно надо разделять детей порознь,
чтоб они с малолетства не смешивались, потому что, будто, вместе им нельзя
дать согласного научения, так как у евреев главный закон веры - от Моисея,
человека Божия, а у других - от Христа. Мы их Ветхий закон признаем, но
только к нему от своего Нового Завета добавку делаем, а евреи думают, что им
добавки не надо, а довольно и одно то соблюсти, что в старом законе от
Моисея показано.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Матери Федора и Абрама не твердо разумели, что их религии подробно
касается, а знали по-женски одно наружное. Знали они, например, что жидовкам
в свое время надо в ванну лазить и окунаться по обязанности, а крещеным
женщинам - заведено мыться, только когда понадобится; или что христианам
можно есть свинину, а жидам свиное мясо запрещено и не позволено. Прочего
же, что есть главное в том и в другом законе, они до тонкости не понимали и
молились по-своему, каждая про себя, как была научена в детстве. Больше же
всего обе они жили с тою заботой, чтобы в соседстве по домашеству им одной
от другой было как можно удобнее и чтобы не оказать никакой друг другу
помехи.
Старый, потаенный христианин и еврей, как настало время их мальчикам
учиться, не захотели их разлучать, и чтобы в этом не было помехи, свели
Федора и Абрама к одному мастеру, который и научил их греческой грамоте. Оба
мальчика хорошо занялись и так полюбили грамоту, что рвались к ней в
несытость. Мало им было того, чему в школе у мастера научатся, а они еще,
как придут домой, опять и дома тоже продолжали заниматься. Как только
поедят, сейчас опять сойдутся на огороде, сядут под деревцем, обоймутся и
опять вместе читают - про разные страны и про разные веры. Одну за другою,
много книг они прочитали, и все с хорошею памятью, так что мастер обоих их
хвалил и всем другим в пример ставил. Одобрял он их и за науку и хвалил за
добронравие, так как они вышли дети тихие, согласные и ласковые.
Так Федор и Абрам росли своим родным на утешение, а посторонним в
хороший пример.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Отцы и матери Федора и Абрама, каждый на своем языке и по своей вере,
благодарили Бога, что мальчики так умны и послушны, и радовались их
согласию. В обеих семьях соседского сына привечали наравне с своим: Федор ли
прибежит к Абрамовым родителям, старый еврей и еврейка были с ним ласковы,
все равно как с своим, и так же точно если Абрам приходил к товарищу, то и
Федоровы отец с матерью обращались с Абрамом всегда ласково, только свининой
его не угощали.
А мастер, к которому Федор и Абрам ходили учиться книжной мудрости, был
грек еще старого эллинского научения и сам вышел из старинных философских
школ. Его звали Панфил. Он был человек справедливый и умный и в детях
старался насадить и укрепить ту же самую любовь к справедливости. Он не
только учил их по книгам, но и на словах давал всем правильное наставление к
жизни, чтобы никто один другого не уничижал и никто друг над другом ничем не
превозносился, потому что если есть в ком что-нибудь более превосходное, чем
в другом, то это в человеке не есть его собственное и им при рождении не
выслужено, а от Бога даром ему пожаловано. .Ни красотой тела, ни природой
родителей своих, ни их богатством и знатностью - ничем у Панфила ученики
друг перед другом не хвастались. И через это, хотя в школе у Панфила было
много детей из всего "разсеяния", то есть разных вер, но все они были
приучены жить как дети одного Отца, Бога, создавшего небо и землю, и
всяческое дыхание - эллина же и иудея.
Поучившись книжному мастерству, дети вместе шли по домам, весело между
собою говоря и играя, особенно Федор с Абрамом, которые сжились, как братья.
Но вдруг вышло новое повеление, чтобы школам не быть для всех вместе,
по-старому, а чтобы разделиться по верам. Так и стали заводить. И тогда над
всеми школами уставили особливый досмотр следить, чтобы дети одни с другими
не мешались, и поставлены были особые смотрители, которых называли.
"младопитателями".
Начали младопитатели все смотреть, во все вникать и обо всем
распытывать - не только чему мастера в своих школах учат, но и что родители
своим детям дома внушают. Захотели враз все переделать, за единый вздох.
Один такой младопитатель утвердился над тою школой, где учились Федор с
Абрамом, и начал он у Панфила спрашивать:
- Объясни мне, Панфил, как ты веруешь и какую веру превозносишь, а
какую опровергаешь? Панфил отвечал:
- Господин, произволением Творца людям не одинаково явлено, во что
верить, и у нас между всех есть много разных вер, и не в этом зло, а зло в
том, что каждый из людей почитает одну свою веру за самую лучшую и за самую
истинную, а другие без хорошего рассуждения порочит. А как я сам всех вер не
знаю, то об истине их во всей полноте судить не могу, и я потому ни одной
веры против другой не унижаю и ни одну не превозношу, так как это до меня
совсем не касающее.
Младопитатель удивился.
- Зачем же,- говорит,- ты этак лукаво умствуешь? Это так нельзя. Панфил
отвечает:
- Так я по крайней мере ни в какую ошибку никого не ввожу.
- Что за важная вещь ошибиться! Все ошибаются - это можно покаянием
исправить; но мы знаем истину и должны ее всем оказать. Надо, чтобы между
людьми было по их верам разделение.
- Для этого,- отвечает Панфил,- у всякого в своей вере есть наставники,
которые всех разделить постараются, а в училище я только о том забочусь,
чтоб у детей в постижении разума никакого разделения не было, а больше
крепли любовь и согласие.
Младопитатель не похвалил.
- Это,- говорит,- у тебя нехорошо от ученых рассуждений развилось. Надо
так, чтобы всякий отрок от младых ногтей особо себя понимал и жил всяк по
своей вере.
Мастер не согласился и сказал:
- Я этого внушать не могу.
Стали друг Другу отвечать и спорить, но согласиться не могли: и у
одного и у другого на все нашлись доказательства.
Младопитатель только тем взял верх, что сказал:
- Ты меня должен слушаться: я - начальник, и твои рассуждения мне знать
не нужно. Тогда Панфил ответил:
- Хорошо, если все по твоей воле должно делаться, то тебе действительно
от рассудка приводить нечего; но ты помилосердуй - не понуждай меня
разлучать детей. Мои ученики еще молоды, и у них слабый, лысый размысл.
ребячий. Когда они придут в возраст и разумом окудрявятся, тогда они сами,
по своим смыслам в вере, разберутся, а пусть добрый навык согласия детского
при них останется.
Младопитатель опалился гневом:
- Что такое есть земное согласие?! Надо достигать истины.
А Панфил опять просит:
- Да ты взгляни,- говорит,- на ребяток-то: ведь они теперь все еще
молоды летами и умом все лысы, не крепки,- ничего того, что больших понятий
требует, они понимать еще не могут. Помилосердуй, пожалуйста, оставь
разделение их надольше, а пока пусть они все вместе учатся, пусть от младых
ногтей обыкнут соблюдать мир душевный и друг к другу общую любовь. Тогда и
разница в особливых понятиях не разъединит сердец их.
Младопитатель головой замотал.
- Нам твое рассуждение,- говорит,- теперь не под стать. Мы теперь
заводим все по-своему, и скоро во всем свете все будет только по-нашему. Что
мы хотим, то всякий должен от самых молодых ногтей постичь и это передо
всеми на вид оказывать. А ежели кто рассуждает так, как ты судишь, то тот
теперь к делу ненадежен, и я тебе так учить не позволю.
Панфил подул в свою бороду, вздохнул и молвил:
- Значит, быть по-твоему. На тебе власть, и я тебе покоряюсь. Не
позволяешь мне так вести, как я умею, то и не надо: я свою школу прикончу и
учеников отпущу.
- Да, отпусти,- отвечал Младопитатель,-а чтоб и другим неповадно было,
я твои двери на семь печатей припечатаю.
И припечатал. Школа прикрылась. А Панфил созвал детских отцов и
говорит:
- Вот вышел такой приказ, которого я исполнить не могу, и Младопитатель
школу мою припечатал. Ведите теперь каждый свое дитя к другим мастерам по
разделению веры вашей. У меня они худу не научились, а там дай им Бог
научиться еще лучшему.
Пожалели отцы, что надо брать детей от кроткого Панфила, однако
подчинились, чему надо, и развели детей в другие школы, каждый по разделению
вер своих.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мальчики Федор и Абрам тут только впервые разлучились. Отвели Федора в
особливую школу для христиан, где был учитель, который почитал себя всех
праведнее, а Абрама отец свел в хедер (хедер - еврейская начальная
религиозная школа) к жиду, который считал себя всех умнее и . из всех
созданных чище. Он весь жидовский талмуд выучил и наизусть знал все правила,
по которым все люди другой веры почитаются "погаными".
Оба новые учителя на самом первом шагу сказали своим ученикам, чтобы
никто с учениками из чужих-школ и в шутку не баловал, а если кто не
послушается и станет играть, тому в школе лозой пригрозили.
А чтобы дать детям растолкование, один сказал:
- Бог только с одними с нами в самом лучшем роде обходится, и одно наше
все чистое, а всех других Бог гораздо меньше нас любит, и все другие -
поганые, а все, что при них есть, это тоже все поганое. Что у них есть, все
надо отнять да снести освятить и потом себе взять. Тогда оно очистится, а
самому с погаными после того опять не знаться. Кто же с ними по простоте
поведется, тот сам опоганится, и Бог за него не станет заступаться, а я без
всякого милосердия лозой застегаю, а потом отдам его другому начальнику, а
другой отдаст его еще третьему, и дойдет до того, что ему на Свете живым не
остаться. А потом его, после смерти, еще на том свете опять будут медным
веником в огненной бане парить и посадят на раскаленный железный стул и все
будут мучить бесконечные веки.
Другой учитель не уступил этому и тоже одно свое все чистым называл, а
чужое все испоганил, и также отданных ему в науку ребят обещался до смерти
избить, а после смерти лишить их всех радостей.
Как в первый раз ученики вышли из школ, где услыхали такие наставления,
так и почувствовали, что на них взаправду рознь есть. Вместо того чтобы
по-ребячьи друг с другом водиться на воле, они сейчас же вспомнили
учительское наставление и начали друг против друга становиться и
покрикивать:
- Не подходи: ты - поганый. А другие отвечали:
- Ты сам - поганый.
Федор слышал, как это говорили про Абрама, а Абрам слышал, как поганили
Федора.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг