ОЛЬГА ЛАРИОНОВА
"ЩЕЛКУНЧИК"
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
[Image001]
Этот рейс начинался просто и буднично - как, впрочем, и большинство
рейсов, вошедших в анналы Большого Космофлота своим невероятным
нагромождением случайностей, непредвиденностей и аварийных ситуаций.
Собственно говоря, вся предыстория этого рейса сводилась к традиционной
воркотне Полубояринова, который не жаловал новичков, недолюбливал
вундеркиндов и затирал молодежь. Был у него такой маленький недостаток,
которого никто бы не замечал, если бы он сам не рекламировал его при каждом
удобном случае. Вот и теперь, когда надо было законсервировать базу на Земле
Тер-Деканозова - просто снять людей и часть оборудования, - Полубояринов
скорчил самую кислую мину, подписывая назначение Сергея Тарумова.
Хотя "за" было многое, и главное - Тарумов давно считался одним из
лучших первых помощников. Командиры говорили о нем (а ходил он
преимущественно с разными), что у него интуитивная способность оказываться
на подхвате в любой взрывоопасной ситуации. Доходило до того, что если после
вахты Тарумов почему-то задержался в рубке, - значит, можно было ждать
метеоритной атаки, нейтринного смерча или подпространственной ямы. Но
Полубояринову этого было мало. "Рано ему садиться в командирское кресло, -
брюзжал он, впрочем, без лишней настойчивости. - А может, и не рано, а
вообще противопоказано. Тарумов - врожденный дублер". - "А вот это только в
самостоятельном рейсе и обнаруживается", - справедливо возражал ему Феврие,
который давно уже ходил первым штурманом. Собственно говоря, Тарумова Феврие
знал только понаслышке, но вот скверный нрав Полубояринова был ему давно
известен. Рейс несложный - отдохновение души плюс три нырка в
подпространство - как раз для того, чтобы проверить новичка. Чем черт не
шутит! Командиров на флоте - не перечесть, но вот НАСТОЯЩИХ командиров...
- Ладно, - сказал Полубояринов. - Пусть получает своего "Щелкунчика",
чтоб не было этой обиды - продержали, мол, всю жизнь на положении "правой
руки". Я же сейчас не о нем. Я о тебе, Дан. Подумал бы ты серьезно о моем
предложении, а?
- Ладно, ладно, - отмахнулся тогда Феврие. - Подумаю на досуге. А
думаешь, приятно сидеть тут рядом с тобой в управлении? Брюзжишь на все
Приземелье...
Так Тарумов получил свой корабль и со сдержанным восторгом,
приличествующим первому самостоятельному рейсу, стартовал к Земле
Тер-Деканозова, или, попросту, Тере.
Там его не задержали: экспедиция доказала абсолютную бесперспективность
освоения Теры, а засиживаться на "пустышке" было просто противно. К приходу
"Щелкунчика" все контейнеры были уже тщательнейшим образом упакованы -
только грузи. В бытность свою первым помощником Тарумов уже сталкивался с
людьми группы освоения, которым приходилось сворачивать работы. Как правило,
такая группа являла собой полный спектр естественного человеческого
раздражения - от корректного и сдержанного до абсолютно разнузданного,
переходящего в бешенство. Еще бы - никто лучше освоенцев не знал, во сколько
обходятся Базе такие неудачные попытки!
Но ничего подобного не было здесь. Тарумов приглядывался к четкой и
несуетливой работе экспедиционников и все более и более убеждался, что
залогом этого спокойствия была Лора Жмуйдзинявичене, руководитель
экспедиции - маленькая полная брюнетка лет сорока пяти, сочетавшая
неукротимую энергию с удивительно мягким и нежным голосом. И Тарумов, вполне
согласный с Шекспиром в том, что сей дар составляет "большую прелесть в
женщине", вдруг совершенно незаметно для себя оказался подчиненным властному
ее обаянию. За последние десятилетия женщин в космосе значительно
поубавилось, и новоиспеченный командир, отправляясь на Теру, даже не
задумывался над тем, кем же может оказаться начальник экспедиции с
чудовищной фамилией Жмуйдзинявичене. Но она протянула ему пухлую маленькую
ладошку и просто сказала: "Лора" - и теперь за теми редкими завтраками или
ужинами, когда предстартовые хлопоты позволяли им вместе сесть за стол в
кают-компании, он мрачно завидовал Феврие, который с высоты своих семи
десятков лет непринужденно обращался к Лоре по имени. Тарумову же, учитывая
его неполные тридцать четыре, делать то же самое было как-то неловко, и он
натянуто молчал, являя собой этакую образцовую дубину в комбинезоне с
командирскими нашивками.
Эта неуклюжесть и скованность была если не первой ошибкой, то, во
всяком случае, предысторией всех последующих промахов, потому что в
состоянии досадливой неудовлетворенности собой человек ошибается гораздо
чаще.
Но поначалу все шло идеально. За пятьдесят часов отошли так далеко от
Теры, что ее гравитационное поле было не страшно для совершения
подпространственного перехода - практикой было установлено, что при нырке в
подпространство близко от какой-нибудь, пусть даже незначительной, массы
корабль выныривал обратно не в расчетной точке, а где-то в другой галактике.
Подпространством пользовались, имея весьма смутное о нем представление - как
в прошлые века гравитацией.
И оно нередко мстило за пренебрежение к себе.
Так случилось и со "Щелкунчиком" - он вынырнул не на месте. Правда, в
нужной зоне дальности - локаторы с трудом, но нащупали один из контрольных
автоматических буев, по которым можно было сориентироваться для следующего
нырка. Но перед этим нырком нужно было тщательнейшим образом перепроверить
корабельный гиперпространственный преобразователь. Тарумов со своими
механиками промаялся трое суток, но никакой аномалии в работе этого агрегата
не нашел. Оставалось признать смещение на выходе случайным и продолжать путь
Вот тут-то Тарумов и заметался. Сначала он посоветовался с Феврие - но
тот был слишком осторожен, чтобы высказаться категорически, и отослал его
прямехонько на Базу.
С позиции умывания рук запрос Базы - лучший способ снять с себя всякую
ответственность. С точки зрения получения оптимальной рекомендации - тоже
неплохо, так как на запрос молодого командира ответ давал коллектив
старейших космолетчиков.
Так вот, База тоже сочла ошибку случайной - бывало и такое.
Позднее, перебирая в памяти все этапы этого рейса, Тарумов не
сомневался, что, принимай он решение единолично, он положил бы "Щелкунчика"
в дрейф после первого же нырка и спокойно ждал подхода ремонтного буксира -
невзирая на тот возможный позор, который ожидал бы его, молодого командира,
если бы выяснилось, что корабль задрейфовал понапрасну.
Несмотря на тщательнейшую подготовку ко второму нырку, выход из него
оказался более чем неудачным по стечению неблагоприятных обстоятельств.
Кроме того, что их отбросило в систему Прогиноны - тусклого красненького
солнышка с тремя убогими планетами, - они оказались в одном из опаснейших
уголков галактики, который славился такой плотностью комет, что напоминал
прибрежную полосу Черного моря ранним августовским утром, где вода кажется
непрозрачным комковатым студнем от обилия медуз.
Собственно говоря, корабль, лежащий в дрейфе или идущий на планетарных
двигателях, кометы нимало не тревожат - локаторы связаны с кибер-штурманом,
который автоматически изменит курс корабля или даст сигнал заблаговременно
нырнуть в подпространство.
Современному звездолету комета страшна только тогда, когда она
находится именно в той точке, в которой он выныривает, или, как это принято
говорить, "проявляется". Вероятность подобного совмещения в пределах
Солнечной практически равна нулю, но в таких космических дырах, как
Прогинона, все могло быть.
И было именно со "Щелкунчиком".
В первый миг их попросту тряхнуло, словно корабль икнул всеми своими
трюмными потрохами. Экипаж привычно занял аварийные посты и закрепился на
случай последующих толчков - пока все скорее напоминало учебную тревогу, чем
реальную катастрофу. Но слово "комета" уже прозвучало во всех отсеках, и все
знали, что корабельный компьютер уже рассчитывает массу кометного вещества,
оказавшегося в том объеме пространства, в котором проявился корабль, и
теперь заключенного внутри корабля. В центральной рубке на компьютерном
табло уже начали загораться первые цифры, и по мере их возникновения по всем
отсекам раздался вой сирен - высокий, прерывистый, означавший опасность
нулевой степени, или, попросту, опасность смертельную.
Внутри корабля находилось целых четыре грамма посторонней массы!
Конечно, "Щелкунчику" могло повезти и эти злополучные четыре грамма
могли оказаться где-нибудь внутри трюмных помещений - тогда это облачко пара
бесследно и беспоследственно растворилось бы в воздухе, наполнявшем корабль.
Но могло быть хуже - чрезвычайно редко, но так случалось. Неощутимые
частицы чужеродной материи проявлялись в металле корпуса корабля, его машин
и механизмов. В таком случае даже единичная молекула, мгновенно возникающая
между атомами титана, вызывала так называемый "подпространственный резонанс"
и как бы вспарывала изнутри сверхпрочный сплав. Единичная!
А здесь "Щелкунчик" нахватался такого количества ледяной пыли - и,
возможно, не атомарно рассеянной, а в виде микросгустков, - что теперь в нем
каверн было, как дырок в сыре. При включении двигателей корабль
просто-напросто мог треснуть, как яйцо. А двигатели надо было включать, и
побыстрее, ведь не вечно же сидеть на самом загривке у кометы - генераторы
защитного поля и так работали на полную мощность. Правда, можно было бы уйти
в подпространство, но в таком мощном гравитационном поле, да еще и с
неисправным преобразователем, можно было вынырнуть в совершенно неизученной
части метагалактики. Ни сигнальных буев, ни других ориентиров. Как тогда
прикажете добираться домой?
И запрашивать Базу не было времени - генераторы защиты переключились на
форсаж, и нескольких часов, потребных на установление связи через две зоны
дальности, они просто не выдержали бы. На этот раз Феврие не стал ждать,
когда командир обратится к нему за советом, и тихонько послал Воббегонга,
первого помощника в этом рейсе, за Лорой.
И вот она сидела в командирском кресле посреди рубки, а они втроем -
перед нею, словно курсанты на экзамене. Она уже выслушала все варианты и
теперь, в свою очередь, выжидающе смотрела на Тарумова - ему же решать, в
конце концов.
- Насколько я понимаю, - резюмировала она своим милым, журчащим
голоском, - мы или погибнем разом, или растянем это удовольствие на
несколько лет и в неведомой глуши. Так?
Она беспомощно развела пухлыми ручками. "И эта женщина спокойно
командует тремя десятками мужчин!" - с отчаяньем подумал Тарумов. Он
завидовал ей с первого же момента пребывания на Тере, но никогда эта зависть
не была так сильна, как сейчас.
А Феврие смотрел на них со стороны: молодчина Лора, умница Лора, она
так уютно, по-домашнему толкует с этим щенком, словно вся проблема
выеденного яйца не стоит. Она прямо-таки накачивает своим спокойствием этого
растяпу. А ведь она видит его впервые. И никто не говорил ей, что он -
прирожденный дублер, неспособный принимать самостоятельные решения. Сама
разобралась. И ведь главное - она сейчас меньше всего думает о том, какое
решение примет командир в данный момент. Она уже уловила, что риск -
пятьдесят на пятьдесят. Она заботится о том, чтобы Тарумову не было стыдно
вспомнить о своем первом рейсе, когда он пойдет в третий, четвертый,
десятый...
- В конце концов, - заключила Лора, - если и один выход не сахар, и
другой не лучше, то почему бы не взять от каждого по половинке? А?
Она тряхнула головой, и смоляные кудряшки несерьезно подпрыгнули над ее
висками. Совершенно не к месту Тарумов подумал, что очарование этой
немолодой уже женщины и состоит в органичности ее контрастов...
- Воббегонг, - обернулся он наконец к первому помощнику, - попытаемся
слезть с загривка этой кометы на самой малой тяге.
- Курс? - спросил Феврие.
- Халфвинд правого галса.
Феврие обернулся к компьютеру - посчитать курс. Слава Вселенной - раз
уж пошли лихие команды, то все в порядке. Тарумов уже врубал на центральном
пульте какие-то клавиши оповещения, издалека доносилось хлопанье трюмных
люков, зуденье сигналов, кто-то заскакивал в рубку и тут же исчезал...
Обычная предстартовая суета. И Лора, спокойно и даже несколько безучастно
наблюдавшая за всем этим из командирского кресла. А ведь для нее старались.
Тарумов лихо командовал, Воббегонг каблуками щелкал. Полный набор всех
звуковых сигналов по всем трюмам воет - Филадельфийский симфонический, да и
только. Устроили последний парад. Мальчишки. Он нажал кнопку, и из стены
выдвинулось амортизирующее кресло. Он сел, пристегнулся. Тарумов и Воббегонг
последовали его примеру. Лора вдруг обратила внимание на то, что она все
время занимала командирское место. Вот и теперь все от нее чего-то ждут. А,
ремни... Она вытянула из пазов крепежные лямки и сцепила под грудью пряжку.
- Планетарные - на прогрев, - скомандовал Тарумов.
Планетарные двигатели - штука мощная. Вибрация поначалу чуть заметна,
ее угадываешь только потому, что ждешь, да иногда начинает тоненько зудеть
попавшая в резонанс лампочка. Но затем гигантское тело корабля наливается
напряжением, и крупная, с трудом сдерживаемая дрожь бьет эту титановую
посудину, словно какое-то живое существо мчалось изо всех сил, пока не
наткнулось на невидимую преграду, и вот теперь оно замерло, а дыханье
продолжает клокотать, и сердце готово разнести свою оболочку... И только
когда двигатели будут переведены с холостого хода на маршевый, дрожь эта
внезапно сгладится, стиснутая невыносимо тяжелой лапой перегрузки.
- Штурман, - сказал Тарумов, - как только выйдем в периферийную зону
шлейфа, ляжем в дрейф и пропустим комету мимо себя. Генератор защиты
выдержит. А там посчитаем, что дальше.
- Хорошо, - не по-уставному ответил Феврие.
Хорошо ему не было. Ему давно уже стало страшно и тоскливо, потому что
в этот рейс он мог и не идти - Полубояринов давно уже звал его к себе, в
координационный центр. Но он отказался, потому что в этот раз набиралось уж
слишком много новичков: не считая командира, механик, второй штурман и оба
врача.
А сейчас ему было страшно и еще страшнее стало от одного-единственного
слова Тарумова: "посчитаем".
За все время пребывания в космосе Тарумов так и не научился решать. Он
научился только считать. Считать даже в тот единственный момент, когда четко
и безошибочно должна была вступить в действие интуиция настоящего
космолетчика.
Феврие, как и все старики, удержавшиеся в космосе, такой интуицией
обладал, но сейчас работала не она, а простой автоматизм, и он безошибочно
вколачивал программу в корабельную "считалку", а закончив свое дело, он
невольно оглянулся на Лору - впрочем, на нее все невольно оглядывались,
словно испрашивая ее молчаливое согласие и одобрение. Она полулежала в
командирском кресле, сцепив на крепежной пряжке свои маленькие руки, и
безмятежно улыбалась Тарумову.
- Ну, поехали! - сказал командир.
Раньше эти слова, с незапамятных времен ставшие уставной командой,
ничуть не коробили старшего штурмана; но теперь Феврие почему-то захотелось,
чтобы молодой командир сказал что-то свое, а не традиционное. Ведь сейчас,
после этих слов, могло случиться все что угодно...
Ничего не случилось. Тошнотворность перегрузки - и все. Вот уже три
секунды - и ничего. Четыре. Пять. Шесть. Семь...
[Image002]
Удар сотряс всю громаду корабля, словно в носовом отсеке разрядился на
себя гаубичный десинтор континентального действия. Кажется, был еще лязг и
скрежет рвущегося, как картон, металла, но кровь ударила изнутри в нос и
уши, черной режущей болью застлало глаза. Феврие показалось, что его
вывернули потрохами наружу и в таком виде швырнули с пятого этажа. Затем
"Щелкунчик" подкинуло и опустило, словно на волне, и еще, и еще. Это было не
так уж плохо - значит, работали автоматы-стабилизаторы, гасящие колебания;
но тут кроме боли и выворачивающей внутренности тошноты появилось еще
какое-то внешнее ощущение - на каждом взлете и падении корабля кто-то
методично бил штурмана по ногам.
Он разлепил веки и, с трудом подняв руку, протер глаза - нет, ничего,
крови на ладони не было. Осторожно, не расслабляя ремней, он глянул вниз - и
оцепенел: то, что било его по ногам при каждой конвульсии корабля, было
телом Лоры.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг