Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Борис Федорович Лапин


     Тени


     РАССКАЗ

     1

     Астронавт проснулся за неделю до приближения к звезде.
     Он проснулся и попытался сосредоточиться и вспомнить, кто он  и  что  с
ним было раньше, но что-то мешало сосредоточиться и вспомнить.
     Он сознавал только, что и в прошлый раз, проснувшись, тоже прежде всего
попытался сосредоточиться и вспомнить все это, и тоже  в  первое  время  мог
вспомнить лишь одно: что и раньше, проснувшись, он уже не раз вспоминал, кто
он,  откуда  он  и  зачем  он,  но  только  в  те  разы  ничего  не   мешало
сосредоточиться, как теперь.
     Так и не восстановив в памяти, кто он такой, не ощущая себя,  астронавт
попробовал определить, что же мешает ему сосредоточиться, - и  вдруг  понял,
что это звук... тонкий, пронзительный, почти одушевленный писк:  пи-пи-пи...
пипи-пи... пи-пи-пи...
     Серии попискиваний повторялись строго периодически, чувствовалось в них
что-то упорное, отчаянное,  такое,  что  астронавт  сразу  отбросил  остатки
сонливости. Это могли быть сигналы Разумного!
     Еще прежде чем вспомнить  и  осознать  себя,  он  сообразил,  что  надо
делать. Он щелкнул тумблером универсальной радиоантенны,  стрелка  приемника
метнулась вправо, побежала по шкале, дрогнула, остановилась  -  и  в  тесную
рубку "Скитальца" ворвалась музыка. Музыка, которой астронавт не слышал  уже
миллионы лет.
     Это была грустная музыка, рассказывающая о том, как хорошо  было  жить,
как гармонично был устроен мир и как велик был в  этом  мире  человек,  пока
исподволь  накапливающаяся  в   царстве   благоденствия   и   справедливости
враждебная сила не привела к катастрофе, и тогда гармония сменилась  хаосом,
в  котором  не  осталось  места   человеку,   лишь   разрозненные   всплески
воспоминаний о прошлом  вкрапливались  еще  время  от  времени  в  какофонию
хаоса - и таяли, тонули в вечности.
     Впервые за свою бесконечно длинную  жизнь  пожалел  астронавт,  что  не
умеет слушать музыку. Слушать просто так, ни о чем не думая, - и плакать. Он
же слушал музыку не сердцем, а разумом, он расчленял  мелодию  на  отдельные
звуки, созвучия, темы - и анализировал ее, но, разъявши, не мог уже  собрать
воедино, и душа музыки оставалась для него за семью печатями. И все-таки  он
почувствовал нечто такое, чего никогда прежде с ним не бывало: будто  внутри
у него все тает, как хрупкий ледок звонким и прозрачным мартовским утром.
     И тогда, не принуждая себя сосредоточиться, он  вспомнил  все,  вернее,
все вспомнилось само собою...
     Он вспомнил, что зовут его Ольм, что  он  астронавт  и  ведет  звездный
автомат "Скиталец", двенадцатый из серии  "Скитальцев".  Что  он  уже  много
миллионов лет в пути, и впереди еще  много  миллионов,  почти  вечность,  но
девяносто девять  и  девятьсот  девяносто  девять  тысячных  процента  этого
времени он проспал в специальной камере, пока "Скиталец" скитался от  звезды
к звезде, а просыпался лишь на короткие  мгновения  возле  планет,  особенно
интересных  с  точки  зрения  автоматики  "Скитальца".  Он  вспомнил,   что,
пересекая  Галактику,  посетил  окрестности  сотен  тысяч  звезд   и   лично
исследовал пятьдесят две планеты, на которых автоматика заподозрила  наличие
жизни, - и нигде, ни на одной планете не обнаружил  даже  самых  примитивных
форм.
     Вселенная была нема, глуха и - мертва.
     Ольм понимал, что он обследовал далеко  не  всю  Галактику,  только  ее
часть, пусть и значительную; в других областях Галактики скитались,  подобно
ему, еще четырнадцать "Скитальцев"; может, им больше повезло.
     Миллионы лет назад ученые его  родной  планеты,  прозондировав  Ближний
Космос в радиусе сотен световых лет и не обнаружив никаких следов не  только
мыслящего, но и живого, пришли  к  неутешительному  выводу,  что  Галактика,
очевидно, не столь уж густо населена, как полагали раньше,  и  что  разумная
жизнь в ней если и не единична,  то  по  крайней  мере  -  весьма  редкое  и
счастливое исключение.  И  тогда  было  решено  забросить  в  разные  уголки
Дальнего Космоса  пятнадцать  практически  бессмертных  "Скитальцев"  -  без
надежды возвращения на родную планету. За те миллионы  лет,  что  минули  со
времени старта, пославшее их человечество давно  уже  доллсно  было  умереть
своей  естественной  смертью,  если  только  раньше  не  случилось   никакой
непредвиденной   катастрофы   -   в   масштабе   ли   человечества   или   в
планетарно-звездном  масштабе.  Поэтому  "Скитальцы"  были  посланы  не  как
разведчики, не как орудия познания, а как своеобразные письма,  адресованные
какой-то другой  цивилизации,  которая  рано  или  поздно  встретится  им  в
межзвездной пустыне. Чтобы узнала эта счастливая  цивилизация,  что  она  не
одинока/в Галактике, что где-то в дальних  далях,  за  бездной  пространства
времени, по ту сторону i алактического  ядра  существовала  когда-то  другая
населенная планета, ее неведомая сестра, пославшая ей из прошлого в  будущее
свой привет.
     "Скитальцы" призваны были  наконец-то  осуществить  Контакт  -  розовую
мечту человечества, ускользающую, недосягаемую мечту. С  древнейших  времен,
едва осознав себя гражданами Вселенной, люди грезили  встречей  с  подобными
себе. Сколько легенд и песен, сколько  книг  и  фильмов  посвятило  Контакту
одинокое  на  своей  планете  человечество!  Но  проходили  века,  сменялись
поколения, а  Контакт  оставался  такой  же  розовой  мечтой,  как  на  заре
прогресса.
     И тогда человек, уже не надеясь на взаимосвязь, решил подарить  Контакт
другим цивилизациям. Должен же, черт возьми, кто-то обитать в этом  звездном
нагромождении!
     Но  долгие  миллионолетия  скитаний  убедили  Ольма,  что  даже   самые
сдержанные прикидки ученых оказались  чересчур  оптимистичными.  Он  уже  не
надеялся встретить когда-либо носителя разума, а если  продолжал  выполнение
программы, то лишь потому, что у него не было иного выхода: если  бы  ему  и
удалось найти дорогу назад, если бы и достало смелости вернуться  на  родную
планету, он знал - и там не обнаружится никаких признаков жизни.
     Вот почему так  много  значила  для  него  эта  возникшая  среди  звезд
мелодия. Она перевернула все его существо, все мировосприятие, уже  тронутое
пессимизмом межзвездного одиночества, - и  даже  его,  не  умеющего  слушать
музыку, заставила таять,  как  тает  ледок  в  первый  весенний  день  после
непомерно затянувшейся зимы.
     У звезды было четыре небольших планеты,  сигналы  исходили  от  второй,
самой крупной из них. Ольм уже различал ее пышную атмосферу,  а  спектрограф
"Скитальца" обнаружил в составе газовой оболочки и воду, и кислород, и азот,
и углекислоту. Уже просматривались на экране  локатора  очертания  материков
незнакомой планеты, на которых наметанный глач астронавта скорее угадал, чем
различил прямые нити каналов, характерные пятна  городов  и  спутанные  нити
дорог. Правда, радиофон  на  планете  почему-то  отсутствовал  Больше  того,
музыка и писк слышались отлично, пока антенны "Скитальца" работали в  режиме
самонаведения, но стоило направить их поточнее на цель, как музыка  терялась
вовсе, а писк едва-едва прослушивался. Если бы планета  имела  спутник,  это
было бы понятно, но приборы "Скитальца" не зафиксировали никакого  спутника.
Создавалось впечатление, что сигналы идут не с планеты, а откуда-то из-за ее
спины, из черноты вселенной. Однако эти обстоятельства не встревожили Ольма,
он знал: ни одна цивилизация не может быть в точности похожа на другую,  так
что за дело до частностей, до мелких  и  сомнительных  несоответствий,  если
столько других обнадеживающих примет перед глазами!
     Ольму не терпелось поскорее покинуть рубку. Сколько раз уже высаживался
он на неведомые камни и кратеры, и никогда так не волновался. Да  и  как  не
волноваться: предстоял первый в истории Галактики Контакт  разумных  существ
разных формаций. И разрезать ленточку межзвездных связей выпило ему,  именно
ему! Он уже подыскивал слова, какие-то особенные, весомые слова, которые  он
скажет при встрече этим существам, не похожим  на  людей  и  все  же  людям,
слова, выражающие и радость, и достоинство,  и  высокую  честь  представлять
здесь человечество его планеты.
     Наконец  "Скиталец"  вышел  на  привычную  эллиптическую  орбиту,  Ольм
торопливо втиснул себя в планетарный  скафандр  и  в  нужной  точке  покинул
рубку, как покидал ее уже много-много раз.
     Вне "Скитальца" он был  похож  на  огромную  черепаху  с  непробиваемым
панцирем, в который втягивались при нужде  и  манипуляторы,  заменяющие  ему
руки, и три пары "ног" с шаровыми колесами на  концах,  и  кургузые  крылья,
необходимые при движении в атмосфере. В любых условиях, на любой планете  он
чувствовал себя в этом скафандре удобно и ловко, а гравитационные  двигатели
позволяли свободно перемещаться как между "Скитальцем" и планетой, так и  по
ее поверхности. Вероятно, он выглядел не очень-то привлекательно, но до  сих
пор на него некому было смотреть.
     И только теперь, опускаясь на эту долгожданную, благословенную планету,
Ольм  подумал  с  тревогой:  какое-то  впечатление  произведет   здесь   его
внешность?
     Делая виток за витком и постепенно снижаясь, Ольм все больше убеждался,
что планета не только обитаема, но и населена могущественной высокотехничной
расой. Мелькнула в разрыве облачного слоя плотина, запрудившая реку.  Пролив
между двумя морями, слишком прямой и узкий  для  естественного...  Развалины
какого-то старинного храма...
     Впрочем,  такие  причудливые  образования  он  встречал  и  на   других
планетах, это могли быть просто выветренные скалы... А вот это уж явно  дело
рук человеческих: что-то металлическое, ячеистое, сверкающее на солнце...
     Увлекшись наблюдениями, Ольм вовсе перестал следить за  окружающим  его
околопланетным пространством и хватился лишь в тот моменг, когда в  скафандр
ворвались вдруг необычайно  громкие  сигналы  -  тот  же  писк,  но  уже  не
пронзительно-жалостный, а грохочущий, угрожающий.
     Все произошло мгновенно. Ольм глянул вверх -  на  него  неслось  чтотто
гигантское,  заслоняющее  собой  полнеба,  чтото  расчлененное,   уродливое,
бесформенное,  как  разросшаяся  колония   бактерий.   Катастрофа   казалась
неминуемой, и тогда Ольм отшвырнул  себя  прочь,  как  бы  оттолкнувшись  от
уродины, и двигатели планетоскафандра в точности повторили это его движение.
Гравитационные силы на миг сплющили его, раздавили, превратили в  плоскость,
а потом ои снова поймал себя, беспорядочно кувыркающегося  в  верхних  слоях
атмосферы, и вовремя, потому что температура в скафандре начала стремительно
повышаться. Он выровнял полет и, опасаясь за  исправность  систем  скафандра
после такого толчка, очень скоро приземлился в  том  самом  месте,  где  еще
раньше приметил какое-то блестящее металлическое сооружение.
     Под  ногами  была  достаточно  ровная  площадка.  Видимость   оказалась
никудышной - только что хлынул проливной дождь. Отыскав за стеной падающей с
неба  воды  свой  ориентир,  Ольм  прежде   всего   проверил   все   системы
планетоскафандра, нашел их в полном порядке и вздохнул с облегчением. Теперь
он мог вздыхать с облегчением: катастрофа  миновала,  не  причинив  никакого
вреда, если не считать  легкого  испуга,  зато  кое-что  объяснила  ему.  Он
обнаружил то самое, что издавало сигналы "из-за спины" планеты,- что бы  это
ни было: орбитагьный радиомаяк, искусственный спутник, приставший к  планете
чужой космический корабль или даже некое живое существо, обитающее  на  краю
атмосферы.  А  что,  очень  даже  возможно  -  гигантская  крылатая   гидра,
талантливая  тварь,  объясняющаяся  с  товарками  при  помощи  симфонической
музыки. Он показался ей мошкой, и она хотела его склюнуть...
     Но так или иначе, он еще доберется  до  этой  едва  не  погубившей  его
"музыкальной шкатулки", а пока он был на планете,  и  где-то  рядом,  совсем
рядом находились люди, встречи с которыми миллионы лет ждала  умеющая  ждать
Вселенная.
     Это  было  величественное  сооружение  из  серебристо-белого   металла,
напоминающее не то схему атома,  не  то  решетку  кристалла  -  в  несколько
километров диаметром. Исполинские матово  отсвечивающие  шары  и  эллипсоиды
соединялись  длинными  трубами,  вероятно,  переходами,  если  только   этот
архитектурный  колосс  не  представлял  собой  нечто   чисто   декоративное.
Гармоничность, даже изощренность сооружения  поразила  Ольма,  хотя  дальние
детали  едва  угадывались  за  пеленой  дождя.  Вблизи  же  это  был   урод,
неимоверное  и  бессмысленное  нагромождение  переходящих  одна   в   другую
матово-серебристых сфер.
     Все  подступы  к  атомиуму,  -как   назвал   его   астронавт,   заросли
кустарником, входа нигде не  было  видно,  и  Ольм,  несколько  раз  объехав
причудливое сооружение и посигналив на всякий случай, решил уже, что  здание
необитаемо и ему лучше поискать людей где-нибудь в другом месте, - как вдруг
обнаружил на одной из труб у самой земли небольшой с рваными краями  пролом.
Ольм кое-как протиснулси в  него  и  огляделся.  Наверх  вела  лестница,  но
ступени ее тут и там обваливались, а те, что еще не рухнули, превращались  в
прах, стоило до них дотронуться, невредим оставался  лишь  каркас  лестницы,
выполненный из того же белого металла.
     К счастью, Ольм не нуждался в лестницах, он легко подкинул себя вверх и
очутился у входа в одно из помещений, выглядевшее снаружи шаром.
     Когда-то это был зал, сплошь уставленный столами-пультами  с  какими-то
сложными приборами за стеклом. Но теперь-  словно  стадо  диких  и  свирепых
зверей буйствовало здесь - все было  разбито,  искромсано,  исковеркано.  Из
пола торчали изогнутые и скрученные металлические ножки пультов, между  ними
валялись обломки пластмассы, осколки  стекла,  сложной  конфигурации  желтые
детали, серебристые стрелки и шкалы приборов, рукояти, приводы и шестерни. И
все, что ни было сделано из серебристого металла, при малейшем прикосновении
превращалось в пыль.
     Всюду бросались в глаза, скрипели под ногами, выкатывались из куч хлама
обломки непонятного назначения черных цилиндриков  чуть  потолще  карандаша.
Они тоже, как и белый металл, выдержали испытание временем. И хотя  стальные
манипуляторы Ольма едва переломили эту блестящую черную штучку -  ни  одного
цилиндрика не попадалось целого, только осколки. Видно, пришлось-таки  здесь
попыхтеть кому-то.
     И не только цилиндрики - внутренние стены зала,  металлические  детали,
уцелевшие кое-где в поваленных пультах осколки стекла  -  все  носило  следы
намеренного варварского уничтожения: вмятины от ударов тупыми предметами.
     То же кошмарное зрелище предстало перед  Ольмом  и  в  десятках  других
залов, которые он посетил. Те же последствия буйства разъяренных зверей,  те
же сохранившиеся металлические  части  и  то  же  изобилие  осколков  черных
цилиндриков. Только в одном из самых верхних залов, пострадавших чуть меньше
других, ему удалось подобрать три случайно уцелевших цилиндрика.
     Обследуя атомиум, он обнаружил когда-то  действовавшие  лифты,  системы
отопления, освещения, кондиционирования воздуха и  еще  с  десяток  каких-то
сложных приспособлений- все это было намеренно и неумело разрушено.
     Что ж, сомневаться не приходилось: атомиум предназначался для жизни, но
вот уже тысячи, если не десятки тысяч лет после погрома  сюда  не  проникало
живое существо.
     Уже собираясь покинуть это растерзанное святилище, чтобы поискать людей
в городах, которые он видел с орбиты, Ольм совершенно случайно наткнулся  на
незамеченную прежде любопытную  деталь.  Над  входом  в  одно  из  помещений
просматривался какой-то узор...  что-то  щемяще  знакомое...  и  чрезвычайно
важное. Только сосредоточив все свое внимание, Ольм понял, что  это  остатки
витража из разноцветных стекол, на котором было изображено разумное существо
планеты.
     Торопливо он заметался от зала к залу, рассматривая узоры над  входами,
и везде угадывался новый рисунок, новый, но абсолютно неразборчивый, пока не
удалось отыскать один более  или  менее  сохранившийся  от  погрома  витраж.
Сквозь сетку трещин и выпавших стекол выжидающе смотрел  на  Ольма  человек,
очень  похожий  на  людей  его  планеты.  Юный,  физически  совершенный,   с
мимолетной думой на челе, он срывал с  дерева  румяные  плоды,  напоминающие
яблоки.
     Ольм еще раз обошел все разрушенные витражи, и на  всех  просматривался
человек за каким-нибудь занятием: то он держал в руках молот, то  кисть,  го
старинный лук, то маленькое пушистое  животное,  то  непонятного  назначения
прибор. А на одном из витражей астронавт различил  контуры  прекрасной  юной
женщины с прильнувшим к ее груди младенцем. И поскольку рисунок ни  разу  не
повторился, Ольм пришел к заключению,  что,  очевидно,  атомиум  представлял
собой хранилище знаний, своеобразную  библиотеку,  каждый  зал  которой  был
посвящен определенной отрасли знаний или определенной  области  деятельности
человечества загадочной планеты.
     Итак, атомиум следовало бы именовать скорее Информаторием - если только
предположения астронавта окажутся верными.  Насмешка  судьбы:  Информаторий,
где ничего невозможно узнать! Но что же все-таки произошло здесь?
     Почему люди покинули возведенный ими храм? Уж не привел  ли  извилистый
пугь  развития  цивилизации  к  парадоксальному  итогу:   знания   -   табу,
библиотека - проклятое место и да будет навеки проклят каждый,  осмелившийся
переступить этот порог? Невероятно! Но чем иначе объяснить, что  за  столько

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг