- Нисколько.
- Крепостное право давно отменено в России, и, следовательно, всякие
претензии, основанные на этом отмененном праве, лишены каких бы то ни было
оснований.
- А разве рабство не отменено в Соединенных Штатах и Соединенном
королевстве?
- Вы страшно упрощаете, - сказал Фламмери.
- Вот именно, - поддержал его Мообс.
- Сразу видно, что у капитан-лейтенанта Егорычева нет навыков
дипломатической деятельности, - тонко улыбнулся Цератод.
- Очень может быть. Я на них и не претендую. Зато у меня имеются
серьезные навыки в справедливости и здравом смысле.
- Мне грустно отмечать это, но капитан-лейтенант Егорычев, кажется,
начинает горячиться, - снова улыбнулся Цератод.
- Нисколько. Итак, будем считать, что раз рабство отменено и
официально, по крайней мере в его неприкрытой форме, преследуется законом и
в Англии и в Америке, то незаконны и самые ссылки на то, откуда бежали, если
действительно бежали, предки современного населения острова. Имеются ли
какие-нибудь другие, более реальные, я уже не говорю более законные,
доказательства принадлежности острова Америке, Англии или другой державе?
Ровным счетом никаких. Остров не иголка. Его не потеряешь. На географических
картах в нынешние времена отмечаются острова куда мельче нашего. Остров
Разочарования на картах не значится.
- Нужно быть реальными политиками, сэр! - не выдержал Фламмери. - Есть
остров, не отмеченный на карте и занятый представителями цивилизованных
стран. Если у него нет государственной принадлежности, наше дело определить
ее.
- Даже остановившиеся часы дважды в сутки показывают правильное
время, - усмехнулся Егорычев. - Сегодня майор Цератод высказал мысль, под
которой я обеими руками подписываюсь: Он сказал примерно следующее: "Прежде
всего нам надлежало бы установить, не делим ли мы собственность, которая уже
давно имеет хозяина". Я правильно передаю вашу мысль, мистер Цератод?
- Что-то в этом роде, - буркнул Цератод.
- И не сказали ли вы, что позволяете себе обратить наше внимание на
местное негритянское население?
- Что-то в этом роде, - снова буркнул Цератод. - Только вы лишаете мою
мысль развития.
- Наоборот, я очищаю ее от бездоказательной и неправомерной шелухи и
сохраняю ее рациональное зерно. У острова есть единственный и законный
хозяин. Это его население.
- Оно не способно к самостоятельной политической жизни! - перебил его
Цератод. - Это ясно любому нетенденциозному человеку.
- Считайте меня, если вам угодно, тенденциозным...
- Коммунисты все тенденциозны! - крикнул Мообс и впервые за всю
дискуссию удостоился благосклонной улыбки мистера Фламмери.
- ...Считайте меня хоть тысячу раз тенденциозным, но я все же не пойму,
почему народ, самостоятельно просуществовавший, по всей вероятности, весьма
значительное время без всяких заморских наставников, вдруг оказывается
неспособным к самостоятельной политической жизни, и почему он оказывается в
таком беспомощном состоянии, лишь только по соседству с ним оказываются один
или несколько американских, или английских джентльменов, склонных округлить
колониальные владения их государств.
Фламмери вне себя от негодования вскочил на ноги.
- Вы материалист, сэр! Вас научили видеть в поступках других лишь
корыстные побуждения. И это вам всегда будет мешать в жизни, сэр!
- Следует ли это мне понимать в том смысле, что вы печетесь прежде
всего о пользе ближних?
- Разве я давал вам, мистер Егорычев, основания предполагать обратное?
- Так почему бы вам не осведомиться у самих ближних, нуждаются ли они в
вашем служении, пусть даже и бескорыстном?
- Что ж, не исключено, что и спросим, - ответил Фламмери и вдруг,
совершенно успокоившись, опять полуприлег на высокую и душистую траву.
Снова вступил в бой Цератод:
- Очень трудно обсуждать серьезные вопросы с человеком, которого с
детства воспитывали в материалистическом духе...
- Не помню где, кажется в какой-то английской книге, я читал, что есть
идеалисты, которые идеализируют только реально существующее, и есть
материалисты, которые реализуют идеальное, - прервал его Егорычев.
- И я не помню, - сухо заметил Цератод. - Вам не кажется, что вы меня
перебили?
- Прошу прощения, - сказал Егорычев. - Это в первый и последний раз.
Меня сегодня перебивали раз десять... Вспомнил! Это в книге Вудворда. Она
называется "Вздор".
- Очень может быть. Но мне некогда читать разный вздор! - отпарировал
Цератод. - Все свое время я без остатка посвящал и посвящаю защите интересов
транспортников и неквалифицированных рабочих. Чтение романов - недоступная
для меня роскошь.
Фламмери понравилось, как Цератод "отбрил этого мальчишку Егорычева".
Он одобрительно улыбнулся.
- Здорово сказано! - крикнул Мообс, изменяя по этому случаю своей
давней антипатии к англичанам.
Улыбнулся и Смит. Ответ Цератода показался ему полным достоинства.
- Я поздравляю мистера Цератода с признанием его заслуг такими
проверенными друзьями рабочего класса, как мистер Фламмери и Джон Бойнтон
Мообс, - сказал Егорычев, и Смит подумал, что одобрение со стороны этих двух
джентльменов и в самом деле не такая уж лестная оценка для деятеля
профсоюзного движения.
- Вы мне разрешите продолжать, мистер Егорычев? - раздраженно
осведомился Цератод.
- Прошу прощения.
- В таком случае я позволю себе прежде всего выразить свое глубокое
убеждение, что туземцам острова Разочарования нужно эффективное и
работоспособное правительство, способное установить внутренний порядок,
безопасность и справедливость. То, что мистер Егорычев склонен считать
самоуправлением здешнего населения и порядком, на самом деле, то есть с
точки зрения человека западной цивилизации, является беспорядком и анархией.
Да, впрочем, откуда здесь было взяться подлинному самоуправлению? Я имею в
виду самоуправление на базе представительных институтов, то, которое может
быть установлено в итоге постепенного, длительного и на некоторых своих
этапах небезболезненного процесса под постоянным и строгим присмотром и при
непрерывной помощи старших братьев этого народа. Я подразумеваю в данном
случае ведущие народы цивилизованного мира.
Вторично за последние два дня Цератод объявлял себя старшим братом
островитян.
- Теперь предположим, что мы согласились с доводами мистера Егорычева.
Допустим, что люди на острове явились не из английских колоний и не из
Соединенных Штатов и что по этой причине ни Англия, ни Америка не могут
предъявить права на этот остров как на свою исконную землю. Но у нас ведь
имеются и приобретенные права. Остров отобран у эсэсовцев. Следовательно, он
военный трофей. Что ж, давайте распорядимся им в строгом соответствии с
нормами международного права, как с военным трофеем...
- Боюсь, что вы толкаете меня на не совсем тактичный разговор, - сказал
Егорычев.
- Настоящий джентльмен никогда не опустится до бестактного разговора.
- Во-первых, военные трофеи, если их нужно делить, делятся между теми,
кто их добыл... Может быть, все-таки лучше не продолжать?..
- Нет, почему же, - проговорил Цератод с кислой улыбкой, - продолжайте.
Очень любопытно.
- Я бы никогда не напомнил об этом, если бы речь не шла о дележе
независимого острова и населяющего его свободного народа на основании
трофейного права. Но раз вы настаиваете, я принужден заявить, что остров
освобождали от эсэсовцев только двое из присутствующих здесь...
- Ваша коммунистическая программа запрещает вам иметь колонии, -
поспешно напомнил ему Мообс.
- Наша программа обязывает нас вести самую решительную борьбу против
колониальных захватов... Повторяю, только двое из присутствующих здесь
освободили остров от эсэсовцев. И я, как один из этих двоих, заявляю, что я
рисковал своей жизнью и вовлекал в это опасное предприятие моего друга
Сэмюэля Смита совсем не для того, чтобы остров из эсэсовской кабалы попал в
скорбный список американских или английских колоний.
- Вы, кажется, собираетесь лишить голоса и Смита? - ядовито осведомился
Цератод.
- Можно подумать, что не я, а вы настояли на том, чтобы пригласить
мистера Смита принять участие в нашем разговоре, - холодно промолвил
Егорычев.
Это был удар прямо в солнечное сплетение.
Что бы Цератоду промолчать! Но ему изменила обычная осторожность, и он
не придумал ничего лучшего, как представиться, будто ему непонятно, о чем
говорит Егорычев.
- Простите, - промямлил он, - я не совсем разобрал, что вам угодно было
сказать.
- Мне угодно было сказать, что со стороны могло показаться, будто не я,
а именно вы настояли на приглашении мистера Смита сюда на собеседование.
Между тем именно вы возражали против моего предложения. Именно вы
сомневались, стоит ли "забивать голову этому простому парню такими
серьезными вопросами". Надеюсь, я не переврал ваши слова, мистер Цератод?
Вот сейчас, когда многое зависело от того, что скажет Цератод, он
промолчал.
Лицо Смита снова приняло непроницаемое выражение.
Спасать положение взялся сам мистер Фламмери. Он быстренько вскочил на
ноги и голосом, стоящим вне споров земных, возвестил:
- Все наши помыслы и дела, джентльмены, в руках господних. Мистер Смит,
очевидно, хочет еще поразмыслить. Не будем его торопить... Кстати, к нам
снова поднимаются какие-то чернокожие. Пойдемте же и встретим их. А когда
проводим, наступит время выводить на прогулку пленных. Что же до основного
вопроса нашего обсуждения, то мы оставляем за собой, сэр, право вести
некоторые подготовительные разработки...
Егорычев то ли не слышал, то ли не счел нужным ответить. Между тем
ссора с ним покуда еще не входила в расчеты Фламмери, Егорычев единственный
изо всей группы мог поддерживать радиосвязь с внешним миром.
- Я горячо надеюсь, - сказал Фламмери, - что случайные и нерешающие
разногласия никак не отразятся на нашей сердечной дружбе и взаимном
уважении.
Егорычев утвердительно мотнул головой и направился к перемычке, откуда
уже доносились громкие голоса новых гостей.
Цератод и Фламмери нарочно поотстали. Когда расстояние между ними и
Егорычевым стало достаточно большим, Цератод в великой ярости прошипел на
ухо все еще благостному мистеру Фламмери:
- Он меня ни во что не ставит, этот наглый монгол!
На что Фламмери с не менее великой скорбью ответствовал:
- Увы, я в полном отчаянии. Наши отношения с капитан-лейтенантом
Егорычевым роковым образом ухудшаются с каждым днем, с каждым часом!
XI
Джон Бойнтон Мообс был совсем не так прост, как казался или хотел
казаться своим спутникам, и в первую очередь Фламмери и Егорычеву.
Его отец, старый газетный волк Хирам Ф. Мообс, живой, проворный,
морщинистый, как шимпанзе, человечек с очень большой лысиной и очень
маленькой совестью, зарабатывал пятьдесят тысяч в год на том, что старался
убедить американцев в выгодности для них частной собственности на
предприятия коммунального пользования. Речь шла об электрических станциях,
внутригородском транспорте и водопроводе. Газовые и телефонные компании он
не обслуживал.
Мы не будем настаивать, что сам Хирам Ф. Мообс свято верил в эту
заведомую неправду. Глубоко и преданно он веровал только в акции "Юнайтед
стейтс стил корпорейшн" и Вифлеемской стальной компании.
Однако в тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда грянул кризис,
Хирам Ф. Мообс с серьезным и непоправимым опозданием удостоверился, что,
вкладывая сбережения в самые, казалось, солидные бумаги, он все же на пороге
старости оказался таким же нищим, как и в начале своей неприглядной карьеры.
Он пустил себе пулю в лоб, не дожидаясь, пока обманувшая его надежды черная
металлургия Соединенных Штатов докатится до уровня тысяча восемьсот
девяностого года. Для этого ему пришлось бы прождать еще около трех лет.
Маленький Джонни - ему в день самоубийства отца едва минуло одиннадцать
лет - остался с матерью, анемичной и уже немолодой дамой, в большой и
неуютной квартире, за которую нечем было платить, и обставленной мебелью, за
которую в те годы всеобщего разорения, по существу, ничего нельзя было
выручить.
К тысяча девятьсот сорок четвертому году маленький Джонни успел
вытянуться в здоровенного парня, который ни ростом, ни способностями
нисколько не напоминал отца. Надо воздать ему должное: он и не был о себе
сколько-нибудь высокого мнения. Зато вдова мистера Мообса была о своем
детище вполне высокого мнения и пользовалась любым случаем, чтобы довести
это заблуждение до сознания тех людей, которые могли бы, пожелай они этого,
помочь встать на ноги сыну бедного старого Хирама.
Так Джон Бойнтон Мообс стал военным корреспондентом и отправился в
Старый Свет без особых познаний, без всякого желании подвергать себя
опасностям и без твердых убеждений и целей, если не считать твердого
убеждения, что легче всего такому парню, как он, пробиться в люди - это, не
имея никаких убеждений и твердой цели, использовать наиболее выгодным
образом столь счастливое отсутствие у него убеждений.
Встреча на "Айрон буле" с мистером Фламмери принесла Мообсу второе в
его жизни твердое убеждение, что именно в этой встрече может быть заложен
прочный фундамент его будущего благополучия. С тех пор уточнилась и цель его
жизни: всячески ублаготворять и обхаживать своего могущественного земляка.
Значит ли это, что Джон Бойнтон Мообс был совершенно законченным
мерзавцем и что его душа была решительно защищена от всяких нерентабельных
переживаний и побуждений? Отнюдь нет.
Поэтому не лишено интереса привести наряду с отрывками из книги,
которую Мообс писал по предложению мистера Фламмери, также и несколько
коротких выдержек из дневника, который он вел исключительно для собственного
удовлетворения.
Еще не написанная книга Мообса называлась "Робинзонада с большевиком" и
носила подзаголовок: "Необыкновенные похождения двух американцев, двух
англичан и одного советского коммуниста на острове, не обозначенном на
карте".
Что касается дневника, то он никак не назывался, даже дневником. В
целях предосторожности Мообс вел его посредством стенографических знаков в
обычной записной книжке. И то, что он таи тщательно скрывал не только его
содержание, но и самое его существование от Фламмери, показывает, что он
считал себя еще не вполне стопроцентным единомышленником своего высокого
покровителя.
Впрочем, в этом легко убедиться, прочитав взятые наудачу отрывки из
этого засекреченного дневника:
"...Это дьявольская работа. Надо пользоваться каждой свободной минутой,
чтобы писать, писать "Робинзонаду". Она должна быть готова, когда за нами
придет судно. Откладывать до возвращения в Штаты - самоубийство. Эти шакалы
(так неуважительно называл Мообс-младший своих коллег по профессии)
накинутся на старикашку (так называл про себя Мообс-младший свое божество -
мистера Роберта Д. Фламмери), зальют ему баки и за это выкачают из него
материала на полмиллиона слов. Мне за ними никак не угнаться. И тогда книжка
моя летит ко всем чертям. А я еще не научился писать так, как нужно. Но
писать так, как было, - все равно что издавать книгу тиражом в один
экземпляр: ни одно порядочное издательство не издаст, и тогда хоть жди
Следующего кораблекрушения. Старикашка со свистом умчится от меня на
расстояние самой далекой звезды. И прощай, карьера!..
Правда - это вроде кока-колы. Но мне до зарезу требуется рыбий жир.
Кока-кола вкусней, но толстеют только от рыбьего жира. Мне следует только
хорошенько прочувствовать эту истину, и книжка пойдет у меня на всех парах.
А пока что меня, по совести, все время мутит. Егорычев - настоящий
парень, мозги у него варят отлично, и только противно, что он якшается с
этими чернокожими, но это, по-моему, недостаток всех русских. А, наверно,
дьявольски приятно одернуть моего старикашку и наплевать ему в его постную
физиономию. Для меня это остается на всю жизнь неосуществимой мечтой. Вряд
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг