медпункт, Ляхов и там нашел банку с притертой пробкой. Хорошая банка, литра на
два.
Что интересно, неведомый еврейский коллега прятал ее точно там же, где и
сам бывший капитан медслужбы Российской армии.
Граммов триста Ляхов развел пополам, перелил в пресловутую фляжку и
высыпал туда для улучшения вкуса и качества горсть таблеток витамина "С" с
глюкозой. Остальное убрал, опять же в известное - но теперь только ему одному -
место.
Выпили, закусили галетой, не слишком вкусной, но в том ли дело!
Вадиму вдруг захотелось петь. Самое время и место. Петь он любил с самого
детства, знал массу популярных песен и романсов, а также оперных арий. Но,
терпимо относясь к предрассудкам окружающих, избегал делать это публично. Зато
сейчас шум мотора и свист ветра отлично скрадывали дефекты его вокальной
подготовки.
Для начала он вспомнил арию варяжского гостя.
Исполнял он ее со вкусом и страстью настоящего Рюриковича, в консерватории
тоже наверняка не обучавшегося.
Розенцвейг, улыбаясь, кивал в такт могучим раскатам ляховского голоса.
Завершив финальную руладу: "Уг-г-р-р-ю-ю-м-мо мо-р-р-р-е!" - Вадим
прокашлялся. Все-таки связки он несколько перенапряг. Привычно потянулся к
фляжке, но генерал мягко отстранил его руку.
- Подождите, маэстро. С утра - не хватит?
- Да и хватит, - легко согласился Ляхов. - Это ж я так, для настроения. А
кроме того, какое значение имеет? Теперь. Это же там думать надо было, когда
пить, когда не пить. А здесь дорожной полиции нету, начальства, которое бдит, -
тоже, на службу ходить не надо. Если мордой в землю падать начну, нехорошо,
конечно. В ином же случае...
- Это вы зря, Вадим Петрович. Видел я разных людей. Не таких жестких, как
вы, но тоже... Конечно, сейчас оправдания есть. Состояние аффекта и все такое
прочее... Но если мы выжить хотим в предлагаемых обстоятельствах, я бы
предложил... Ну, если и не совсем сухой закон, то строгую регламентацию.
Иначе... Мы и до Москвы не доедем, независимо, есть там шанс возвращения или
нет.
- Бросьте, Львович. Это я-то - жесткий? Да я мягкий, как пластилин. Мне
отец, Петр Аркадьевич, еще когда говаривал: "Ах, Вадик, Вадик, пропадешь ты от
своей мягкости и доверчивости".
Подумал немного, мечтательно улыбаясь, после чего добавил. Как ему сейчас
казалось - в тему:
- У меня шесть уже лет в полном распоряжении по восемнадцать килограммов
чистого спирта на полугодие плюс жалованье позволяет не ограничивать себя, и
тем не менее девяносто процентов своего служебного и личного времени я
абсолютно трезв. Это сейчас вот оттянуться захотелось.
Только... Вы вообще-то умную вещь сейчас сказали. Надо нам как-то
определиться с распорядком жизни, правилами поведения и тому подобным. Это в
нашем времени мы руководствовались вековыми, можно сказать, стереотипами, а в
невероятной обстановке...
- Понимаю, Вадим, понимаю. Зря вы скромничаете. Та мягкость, о которой
говорил ваш уважаемый родитель, и то, что хотел до вас довести я, - совершенно
разные вещи. Удивительно, но вы у нас, получается, самый здравомыслящий и
озабоченный психологическим состоянием коллектива человек. Вовремя увидели
возможные проблемы, и загорелось вам немедленно расставить все точки над
буквами русского алфавита. Но я бы не советовал...
И тут же Ляхов понял, что Григорий Львович говорит правильно. Кивнул, но
сам ничего не сказал. Пусть продолжает.
- Поверьте мне, Вадим. Предстоящие полгода - не самое легкое время. Вы это
чувствуете, я вижу. И немедленно хотите навести какой-то строгий порядок
отношений в коллективе, чтобы не допустить возможных эксцессов. Поскольку
уверены, что у вас - получится. Кстати - верю. Возможно, именно ваш характер
наиболее отвечает обстановке. В случае чего - на меня можете рассчитывать.
Моментами и я тоже - еще о-го-го!
Глядя на майора (или же генерала?), Ляхов согласился, что о-го-го - это
еще слабо сказано. Дай нам всем бог быть такими в этом возрасте, который
тридцатилетними принято считать глубокой старостью.
А Григорий Львович продолжал:
- Но попробуйте от этого желания отвлечься. Хотя бы первые неделю-две.
Уйдите в тень. Девушка у вас красивая и очень энергичная. И ей подскажите: не
Москва здесь, а даже и не знаю, что такое. Сделайте мне такое одолжение -
изобразите из себя гедониста. В этом мире можно найти все, что угодно. И, если
повезет, забрать с собой. Соответственно, стать богаче Креза и графа
Монте-Кристо. Здешние бумажные деньги там, конечно, ни к чему. Начните
коллекционировать оружие - вполне могут подвернуться вещи куда подороже той
сабли, раритетные золотые монеты или бриллианты, редкие книги, наконец...
- Вы думаете? - с сомнением спросил Ляхов.
- Именно, Вадим Петрович. Иначе я даже и не знаю...
Ляхов понял, что очередную партию он выиграл. Именно этого он и хотел.
Чтобы достаточно умный Розенцвейг воспринял его именно так, поверил, что он с
ним согласится, ну и дальше...
- Пожалуй, вы правы, генерал. Стать богаче графа я начать аналогичную
жизнь, без линии мести, конечно, моя горячая детская мечта.
С этими словами, как бы подтверждая полную готовность начать жизнь
означенного гедониста, то есть в просторечии человека, превыше всего ставящего
возможность извлекать максимум удовольствий из любой подвернувшейся ситуации,
причем немедленно, он налил себе и вопросительно посмотрел на Розенцвейга.
- А, давайте, - с наигранной лихостью махнул рукой тот. - Пока доедем, все
равно выветрится, разговаривать же будет намного интереснее. Только вот закуски
бы...
- Легко.
Ляхов расковырял ближайшую коробку и протянул генералу заклеенный в
целлофан сандвич с белым куриным мясом.
- Никогда не хотел стать предпринимателем, фабрикантом, банкиром, а вот
иметь подвалы с сундуками, набитыми драгоценностями, и солидные счета во многих
банках мира и принадлежать только самому себе... Путешествовать, анонимно
совершать добрые дела... - он чуть было не сказал: "тайно отстаивать интересы
Отечества во всех концах света", - но вовремя воздержался.
Вот этого говорить представителю иностранной державы, пусть и
дружественной, но тоже ставящей собственные интересы гораздо выше прочих, не
следует. Потому он сказал другое:
- А ведь и вправду, чего не завернуть по пути в Амстердам, разыскать
хранилища знаменитых ювелирных компаний, насыпать пару чувалов(1) лучших
бриллиантов - и привет. Формально - не кража, а так, присвоение бесхозного
имущества.
Чувал (юж. -рус.) - очень большой дерюжный мешок.
- Бесхозного? А разве оно одновременно не исчезнет из тех же хранилищ на
нашей территории?
- Мне-то какое дело? В них же я не проникал. Вообще весь этот разговор
напоминает мне сюжет про Ходжу Насреддина. "Я нюхал твой шашлык и расплатился
звоном своих денег".
На самом деле проблема стоит гораздо острее. Вы, Львович, как я понял, без
особой критики приняли идею Маштакова о том, что в пределах "широкого времени"
мы и наши "соседи" одновременно пользуемся одной и той же инфраструктурой -
домами, техникой и прочим.
- А разве не так? Вот эта машина, автомат, домики на заставе...
- Абсолютно не так, камрад, абсолютно. Удивляюсь, что сообразил это
слишком поздно. Возможно, от хроношока мозги забуксовали.
Подумайте, мы сейчас едем на этой машине. А что она же сейчас делает там?
Тоже едет, но без водителей? И где, в свою очередь, машины, которые сейчас
ездят там? Мы ведь, получается, должны находиться в каком-то сказочном мире,
где вещи, предметы перемещаются сами по себе. Произвольно и во всех
направлениях. А сандвич? Вы его жуете с аппетитом, а там он совершает в воздухе
возвратно-поступательные движения, быстро уменьшаясь в размерах?
- А и верно. Как это и я маху дал? Тогда как же вы объясняете данный
феномен?
- Единственным, логически непротиворечивым образом. Прежде всего мы с вами
сейчас находимся в совершенно другом мире. Разве при вас существовала страна,
где всё пишут на иврите?
- Конечно, нет, - согласился майор или генерал, неважно.
- Хорошо, что в этом мы с вами солидарны, - удовлетворенно кивнул Ляхов. -
Вы также имели любезность сообщить, что никакая установка, способная перенести
нас в параллельный мир, не включалась.
Против этого Розенцвейг тоже возражать не стал, но глоток выпил.
- Эрго, из всего вышесказанного следует, что мы находимся хрен знает где,
с момента включения прибора, суть и смысл которого нам неизвестен, даже наше
физическое существование вполне может оказаться под большим вопросом ?
- То есть? - Григорий Львович выглядел озадаченным.
- Чего - то есть? Представьте, что мы вообще отныне нематериальны в
общепринятом смысле, а пребываем в виде эманации и только по застарелой
привычке еще воспринимаем себя людьми!
Фраза получилась классная. Вадим давно знал за собой такое свойство -
вдруг неизвестно откуда мысли сыплются, как из прорванного мешка с гречневой
крупой, только успевай облекать их в доступные для окружающих по форме (не по
смыслу) предложения.
А о том, верны они на самом деле или нет, думать Ляхову совсем уже не
хотелось.
Оставаясь в пределах привычного мира, надежда вернуться домой сохранялась,
а куда можно попасть из этого?
В мир журнальных фотографий и прочитанных Татьяной статей, когда-то
населенный совершенно непонятными людьми, живущими по странным законам? И что
там делать?
Машина неожиданно резко затормозила, так, что Ляхова и Розенцвейга бросило
на стенку кабины.
- Что за черт ? Поаккуратнее нельзя ? - вскрикнул Вадим, а сам уже
привычно подхватил автомат, готовясь стрелять в сторону неведомой опасности. Не
станет же Тарханов давить тормоз ни с того ни с сего. Но вокруг был все тот же
безлюдный пейзаж.
Задним ходом грузовик сдал метров на сорок, снова остановился, теперь уже
плавно.
Дверца распахнулась, Сергей высунулся наружу.
- Пассажиры! - закричал он с раздраженно-насмешливой интонацией. - Вы там
спите или за обстановкой наблюдаете?
- А как же, - неопределенно ответил Ляхов, демонстрируя готовый к бою
автомат.
- Так что же вы... - Тарханов не нашел подходящих слов и указал на
придорожный столб с какой-то табличкой.
Ляхов всмотрелся и выругался. Удивленно и радостно.
"Джеззин" - гласила надпись на идиш, немецком и русском. Под белой
стрелкой, указывающей влево, расстояние - 2,5 км.
- Это ж получается - вырвались?!
В приступе радости Вадим спрыгнул через борт на дорогу, готов был пальнуть
очередь вверх, в качестве салюта, но снова подумал, что это было бы реакцией не
совсем адекватного человека, а он-то - в полном порядке. Поэтому ограничился и
без того слишком экспансивным вопросом.
- Примерно так. Я сам чуть не прозевал. Смотрю да и смотрю вперед, эти
указатели сейчас вроде и без надобности. Вдруг как по глазам ударило - шрифт
знакомый... Пока дошло - проскочили, пришлось возвращаться. Ну, теперь мы
живем!
- Может быть, стоит еще немного вернуться, уточнить, где "граница миров"
проходит? На карту нанести, на всякий случай, - предложил Розенцвейг, спокойно
спустившийся по лесенке на заднем борту.
- Увольте, Григорий Львович. Обратно не поеду. Выскочили, и слава богу.
- Может, тут стенка с односторонней проницаемостью, - поддержал товарища
Ляхов. - Сейчас снова туда заедем - а обратно уже не выпустит.
- Если так, как вы сейчас сказали, то как раз не впустит. Мы же с той
стороны проникли, - возразил Розенцвейг.
- Несущественно. Я - категорически против. Считайте для собственного
спокойствия, что граница - вон там. - Тарханов подобрал с дороги камешек,
швырнул назад. Ляхов непроизвольно напрягся. Вдруг рванет, полыхнет, еще как-то
обозначит себя незримый рубеж. Но - ничего.
- Поехали. Теперь хоть знаем куда. По машинам! - скомандовал Тарханов.
...Во вновь ставшем знакомым и привычном мире, руководствуясь чужой картой
и собственной памятью, Тарханов через полтора часа привез свою команду на
нормальную израильскую военную базу, прикрывающую развилку стратегических шоссе
Дамаск - Бейрут и Дамаск - Триполи.
Аналогичную той, которую они надеялись увидеть и которая исчезла из района
форта Бофор.
Крутнувшись машиной по территории, убедившись, что людей, а
соответственно, и прямой опасности здесь тоже нет, Тарханов остановился и
выключил мотор посередине жилого городка.
- Ну что? Устать мы не успели, предлагаю осмотреться по-быстрому,
подобрать более подходящую для новых условий технику, загрузиться, потом до
утра отдыхать, - предложил Тарханов. - Дозор выставлять будем?
- Не вижу смысла, - ответил Розенцвейг. - Ворота на всякий случай запрем,
конечно, но это скорее по привычке. Кого нам тут остерегаться? Даже собак
бродячих нет.
- А хотя бы гостей с еще более боковой дорожки. А? Может, тут настоящий
слоеный пирог из времен и пространств. - Улыбка Майи была по-прежнему
беззаботно-очаровательной, но глаза не смеялись.
- Д-да, а ведь и это тоже мысль... - Розенцвейг наморщил лоб.
- Караул не выставляем, - принял командирское решение Тарханов. - Но
оружие иметь при себе, по сторонам посматривать, слушать и реагировать.
Размещаемся здесь. - Он указал на двухэтажный четырех-квартирный коттедж,
выстроенный в английском стиле, из красного кирпича и с отдельными наружными
лестницами к каждой двери.
- На устройство - полчаса. Час - на обед.
- Вы - здесь, - согласился Розенцвейг. - Тогда я - там. - Напротив
находился абсолютно аналогичный, выкрашенный горчичного цвета краской коттедж.
- В случае чего будем поддерживать друг друга огнем.
В подтверждение своих слов и намерений он легким шагом, которым, казалось,
можно было ходить и по минным полям, настолько после него не оставалось следов
на влажной кирпичной крошке центральной линейки, направился к воротам.
Из помещения стандартного КПП он, не бросив чужого автомата из прежней
реальности, вышел с автоматической винтовкой "вальтер", которая при откинутых
сошках и замене прямого магазина барабаном с лентой на сто патронов
превращалась в легкий ручной пулемет. Через плечо у него свешивался кожаный
ремень с восемью патронными подсумками.
Пока Розенцвейг ходил вооружаться, что, в общем-то, выглядело довольно
странно, исходя из обстановки, Ляхов осматривался.
Удивительная вещь.
Лишенный насекомых и птиц, которые обычно почти не замечались, а чаще -
просто досаждали своим беспокоящим присутствием, мир воспринимался жутко.
Впрочем, возможно, только для него. Других отсутствие мух, комаров и
москитов только радовало.
Зато он убедился, с какой страшной силой начал проявлять себя растительный
мир!
Неужели ему так мешали существа ходящие и летающие?
Кустарники, травы, стремительно дичающие цветы почти демонстративно
пытались занять все, куда им раньше хода не было.
Уже почти заросли высокой травой дорожки, которые совсем недавно
пропалывали и продергивали солдаты, ветки шиповника лезли в окна.
Чувствовалось, пройдет еще совсем немного времени - и все тут покроется
бурьяном и плющом, словно руины седой древности.
Как легко природа завладевает тем, что человек выпустил из рук, тихо, но
неотвратимо старается вернуть все отнятое им в первоначальный вид. И как только
человек уходит (неважно, куда), она это делает, причем с необычайной легкостью,
мягкостью и быстротой.
А ведь сейчас всего январь, пусть и субтропический, а во что все
окружающее превратится в июле?
Вадиму хотелось бы посмотреть на это здесь, но он догадывался, что и в
Подмосковье тоже увидит неслабую картинку торжества растительного царства над
животным.
Он встряхнул головой. Наваждение продолжается.
А единственный способ сохранить здравомыслие - не отвлекаться на мысли,
инспирированные неизвестно где и кем.
Ладно, Львович вооружился. Тарханову и Ляхову пока хватало и прежнего
оружия.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг