полярности и ориентации. Путешественник, благодаря достижениям науки, знал
свое местоположение в пространстве и во времени, но перестал знать
местоположение соперников. И профессор Курт Левин не мог больше ему дать ни
единого психологического совета.
Зато спустя еще какое-то время капитан "Глории Лабор" снова услышал
голоса и тяжко вздохнул, приняв параноидную шизофрению как закономерный итог
одиночных плаваний.
- Не унывай, Тео! - весело воскликнул отдаленно знакомый голос
откуда-то из каюты, хотя в действительности из правого полушария головного
мозга. - Все в порядке. Погода отличная. Ветер попутный. Давление ртутного
столба не хуже артериального.
Но Тео уныл. Он крепче сжал штурвал худеющими руками, удачно вырулил с
волны на волну и раздраженно дернул подвижную рею, чуть меняя курс.
- Кто так обращается с парусами? Кто так дергает? Перевернуться
захотел, салага? - тут же последовал язвительный комментарий.
"По крайней мере, идти будет веселее, - нашел положительное в новых
обстоятельствах капитан. - Но вернусь в Гамбург, сразу же лягу в лучшую
психиатрическую клинику".
- Какие мы нежные, дернули ее разок - и сразу же заохала, - вмешался
какой-то звякающий голос. - Вот потерпела бы с мое.
Болезнь стремительно набирала симптомы. Голоса в голове Тео теперь уже
разговаривали не с ним, а между собой. В точности как нагловатые гости,
переставшие замечать хозяина. У мореплавателя возникла мысль приложиться к
бутылке рома, припасенной на случай простуды или особенно хорошего
настроения. А вслед за тем возникла еще более приятная мысль: желание
приложиться ни один из голосов не прокомментировал, не стал подначивать или
корить, как это иногда встречается в мозгах любителей опьяняться разной
величины просторами. Значит, в его сознании еще оставались трезвые, не
пораженные болезнью участки.
- Надо отвлечься, отвлечься, - произнес капитан вслух, чтобы еще больше
отвлечься. - Заниматься своими обычными делами. Следить за курсом,
погодой... И тут же деревянный голос поинтересовался:
- Дождь будет?
- Да. Мелкий, противный. При слабом ветре и небольшом волнении, -
сообщил металлический.
- Не люблю мелкий дождь.
- А тебе не все равно, идет дождь или нет?
- А вот представь себе, не все равно.
Тео фон Конюхофф вздохнул со всхлипом. Нет, не избежать психиатров,
которые обязательно прикуют его к береговой тверди и залечат растворами
неизвестных веществ в неизвестных жидкостях. Уж лучше сразу за борт, в
жидкость куда более знакомую. Выиграть последнюю гонку, вымучить победу над
внутренней стихией и потом - за борт.
Он запел от отчаяния из Оффенбаха:
- Кляйнзак, Кляйнзак, вуаля, вуаля, клик-кляк. Фальшиво, конечно,
запел, отвратительно. Но вдруг
его поддержали металлический и деревянный голоса, у которых получалось
гораздо лучше. От этого даже настроение слегка улучшилось. Тео оставил
штурвал, прошел пару шагов - на "Глории Лабор" особенно не расходишься, -
протер рукавом стекло барометра и сравнил его предсказания с собственными
предчувствиями.'
- Нет, не будет дождя. Врет барометр, - заявил
Тео.
- Я вру? - возмутился барометр. - Спорим на твою капитанскую фуражку,
что будет?
- А что ты с ней будешь делать, если выиграешь? - усмехнулся капитан.
- Что, что... Носить.
Через полчаса Бари, как просил именовать себя старый надежный
метеорологический прибор, великодушно отказался от фуражки. Нудный мелкий
дождь безуспешно опреснял морскую воду окрест. Океан был спокоен, точно
поверхность гамбургского канала. Только вместо старых, дожидающихся своей
авиабомбы домов по его берегам громоздились слуховые галлюцинации по краям
сознания отважного и одинокого Тео.
Кастрюля, которую почему-то звали мужским именем Каспер, задирала
неразговорчивые часы по имени Ортега-и-Гассет, обзывая их возбужденным
кататоником, и хвасталась перед капитаном, что в спокойных условиях
стационарной кухни на берегу могла бы приготовить знаменитый суп из бычьих
хвостов практически без человеческого участия. Романтическая яхта Глория
Лабор страдала от мелкого дождя и едва семенила в сторону Австралии.
Ночью небо полностью очистилось от облаков и украсилось сотнями южных
звезд. Погода установилась для этих широт и этого времени года просто
удивительная. Дул легкий попутный ветерок. И к Тео пришел удивительно
спокойный сон. Точно сейчас он был не один и управление судном было кому
доверить. Но в три часа ночи Ортега-и-Гассет, от рождения своего не
издававшие иных звуков, кроме тиканья, пробили склянки. Капитан проснулся и
спросил:
- Что случилось?
- Ничего, - ответила Глория Лабор. - Просто захотелось поболтать. Ты не
против?
- В общем, нет, - был вынужден ответить мореход. Все-таки он сильно
зависел от яхты.
- Хочу рассказать тебе одну старинную притчу.
- Зачем?
- Просто так все складывается, что в нижеследующем тексте самое место
для старинной притчи.
Тео фон Конюхофф на всякий случай застегнулся на все пуговицы, вышел на
нос судна и уселся на борт, глядя в непредсказуемую тьму.
- Однажды Честь и Достоинство что-то не поделили и объявили друг другу
войну.
- Прости. Чьи честь и достоинство? - перебил Тео..
- Ничьи. Вообще. С заглавной буквы Честь и Достоинство. В ходе войны
время мелких стычек и грязных пакостей быстро подошло к концу. Враждующие
сторо-
ны этого не любили. Настало время генерального сражения. Сблизились,
смело глядя друг другу в глаза. Честь дала залп из всех орудий по правому
борту. Достоинство немедленно ответило залпом из всех орудий по своему
левому борту. Уже через полчаса столь бескомпромиссного боя оба судна
лишились доброй части мачт и получили серьезные пробоины. Палубы окрасились
кровью. Раненые жалобно стонали, прощаясь с жизнью. Но до поры до времени
живые не отходили от орудий и продолжали посылать неприятелю смерть порцию
за порцией.
- Ну у тебя и притчи, - поморщился капитан вслух. А Глория Лабор
продолжила:
- И вот настало время, когда Честь и Достоинство развалились на
составные части. Тяжелые пушки ушли ко дну. А в зеленых, растворяющих в себе
всю злобу и жестокость волнах плавали только деревянные останки судов и
последние оставшиеся в живых люди. И тогда всплыла из морских пучин огромная
Справедливость. Раскинула все свои хищные щупальца, разинула все свои
зубастые рты, дохнула своим ментоловым дыханием и пожрала все, что осталось
от сражения.
Воцарившуюся тишину нарушал только мирный плеск воды о деревянный
корпус и низкий, почти неразличимый хрип в легких океана. Тишина
затягивалась, и капитану даже закралась в подсознание мысль о выздоровлении.
Но, точно почувствовав момент, яхта призналась:
- Тео, ты меня еще слушаешь?
- Слушаю.
- Тео, мне кажется, что я начала сходить с ума.
- В чем это выражается?
- Со мною начала разговаривать мачта. А потом парус, якорь, шпангоуты и
даже флажок Веймарской республики. Это плохо?
- Не знаю, Глория. По-моему, не очень.
- Ну и чудесно. Ложись спать, капитан. Ты в этом нуждаешься. Я держу
правильный курс и разбужу тебя, если что.
Семнадцать крошечных обитаемых геометрических точек передвигались по
Индийскому океану в восточном направлении, иногда становясь объектами
спортивных интересов газет, радиостанций, кинохроники. Суровые бородачи
шестнадцати точек связывались через свои исправные рации с берегами и
кораблями, рассказывали о ветрах, волнах, курсе бодрыми голосами, просили
передать привет женам и детям. А закончив сеанс, матерились от отчаяния или
предавались молитве.
А на семнадцатой точке, лишенной связи, было весело. Припасенную
бутылку рома Тео откупорил на дне рождения Бари, о чем по-немецки точно
свидетельствовала металлическая заводская пластинка на задней крышке
двадцатидвухлетнего старичка. Каспер за неимением бычьих хвостов приготовила
ароматный рыбный супчик. Ортега-и-Гассет сыграли марш. Глория Лабор так
ловко лавировала между волнами, что никто не чувствовал ни малейшей качки. А
Тео фон Конюхофф, потупив взор в бутылку, произнес остроумный тост:
- За страх одиночества!
Послышались аплодисменты, производимые неизвестно чьими невидимыми
ладонями.
После целой выпитой бутылки над вечерним океаном разносился нестройный
хор пьяных голосов. Потом яхта ослабила свой контроль за качкой и кто-то
весело блевал в соленую воду, перегнувшись через борт. Тео громко храпел в
своей крошечной каютке, ему во сне хотелось пить, потому что ему снились
говорящие струи фонтана на Увезеелерплатц.
Утром, едва мореплаватель продрал глаза, у плавучей скорлупки появился
спутник, значительно превосходящий ее в размерах. Синий кит шел параллельным
курсом, небрежно кормился, выбрасывая фонтанчики воды и ласково шлепая
огромной лопастью хвоста.
- Привет, красавчик! - окликнул кит капитана. Голос морского гиганта
оказался неожиданно высо-
ким, словно принадлежал рослому жирному кастрату. По-немецки животное
говорило так, словно родилось в Баварии, земле, далеко отстоящей от моря. -"
Привет, - вяло отозвался Тео.
- Хочешь, я расскажу тебе старинную притчу?
- Настало время для притчи?
- Для нее время существует всегда, - обрадовал капитана синий кит и без
дальнейших проволочек начал: -И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину:
"Встань, иди в Вальпараисо, порт Чилийский..."
- Куда?- уточнил мореход, знаток разнообразных портов.
- В Вальпараисо, - сказал кит с некоторым сомнением. - У нас так
рассказывают. Ну, вот. А Иона пошел в Кальяо, чтобы сесть там на
американское судно, уплыть в Калифорнию и избежать ответственности. Но в
пути случилась страшная буря. Капитан спросил пассажиров: "Нет ли среди вас
евреев?" А Иона честно ответил: "Я еврей, чту Господа Бога небес,
сотворившего море и сушу"...
- Синий кит, я уже слышал эту притчу, - перебил Тео разговорчивое
животное. - Извини, мне надо идти в направлении австралийского порта Перт. Я
участвую в гонке с призовым фондом размером в целую кучу денег.
- Ты ошибаешься, путешественник Конюхофф, - возразил китообразный
мудрец. - И порт, и Перт, и куча денег есть плод твоего больного
воображения. В действительности существуют только ты, я, океан и Иона.
- А я? - как всегда вовремя подал голос барометр Бари, и тут уж
морскому гиганту, не такому уж и мудрому, даже совсем не мудрому, нечего
было возразить.
А ненасытная в своей страсти к пожиранию морских миль Глория Лабор все
шла и шла вперед, подгоняемая попутным ветром. Где-то справа мелькнули
невидимые из-за огромного расстояния островки Амстердам и Сен-Поль, и через
несколько одинаковых суток ближайшей сушей оказался западный австралийский
берег, украшенный портом с лаконичным названием Перт.
Велики, пространны и чудны южные сороковые широты и чуть более ласковые
тридцатые. Сложны и загадочны сочетания ветров, морских течений и солнечной
радиации. То идут бесконечной чередой штормы и бури, а то вдруг все затихает
так, словно Земле снится вещий сон о ее будущем тихой кладбищенской планеты.
Это и случилось тогда, когда полоску австралийского берега можно было
разглядеть в мощный морской бинокль. Лидировавший англичанин первым попал в
зону абсолютного штиля. Паруса безвольно повисли, точно государственный флаг
в бункере. Англичанину оставалось только раскурить трубку и развести руками.
Если бы на яхтах, участвовавших в гонках, были предусмотрены моторы... Но
они не были предусмотрены. Единственные источники энергии - ветер и калиевые
батареи. И разные воображаемые, вроде силы воображения. С берега
докладывали, что зону штиля обойти маловероятно. Антициклон диаметром тысячи
миль, как пробка, заткнул атмосферу на западе от Зеленого континента.
Вслед за англичанином вмазались в штиль итальянец, американец и шедший,
оказывается, четвертым Тео фон Конюхофф. Затем и датчанин, француз, японец,
американец, испанец и прочие. Капитаны в отчаянии грызли тросы и изрыгали
ругательства. Победа с кучей денег была в прямой видимости, а мореходы
чувствовали себя мухами, угодившими в море сметаны. Нетерпеливый испанец
даже прыгнул в воду, чтобы подталкивать свою яхту к цели, шлепая в спокойной
воде ногами. Но эти движения только разбудили спавшую неподалеку ядовитую
медузу, и дон мореплаватель принял мучительную смерть на миру.
- А так весело шли, - только и вздохнул вслух Тео.
- Ты помнишь притчу о Чести и Достоинстве? - спросила Глория Лабор.
- Помню.
- Теперь бы самое время рассказать притчу о Воздаянии. Ну, да ладно.
Кто-нибудь расскажет тебе ее в
другой раз. А мы сотворим чудо. И не спрашивай, за что ты его получишь.
Прощай, Тео фон Конюхофф.
- Прощай, Тео фон Конюхофф, - сказал Бари.
- Прощай, Тео фон Конюхофф, - сказала Каспер.
- Прощай, Тео фон Конюхофф, - сказали Ортега-и-Гассет.
- Прощай, великий мореплаватель, - сказали остальные, менее заметные
продукты психоза.
И в тот же миг души предметов превратились в западный ветер, всего в
пару кубических метров воздуха, целиком уместившихся в бермудском парусе. Но
этого хватило, чтобы яхта сдвинулась с места и медленно поплыла в сторону
Пертского причала.
Капитаны других яхт, увидев, что немец непонятным образом движется,
принялись кричать, что у него незаконно установленный моторчик, доставленный
в открытом море на незаконно эксплуатируемой вопреки Версальскому договору
подводной лодке. Некоторые попытались начать маневрировать, чтобы тоже
поймать случайный поточек подвижного воздуха, но ни у кого не получилось.
А Тео только поворачивал штурвал совсем ослабевшими черноволосыми
руками, и из его оливковых выпуклых глаз лились и лились всепонимающие
слезы.
Он медленно причалил к пирсу, куда бросились, сметая заграждения,
репортеры с контролерами и руководителями гонки. Контролеры обнюхали всю
мертвую яхту внутри и снаружи и не нашли никаких признаков моторчика. Даже
калиево-натриевые батареи были давно выброшены капитаном, как лишняя
тяжесть. А на вопросы журналистов о том, как Тео удалось поймать ветер в
полном безветрии, он ответил:
- Повезло. Опыт подсказал.
А на другой день, уже нормальный, уже с ветром и волнами, с уже всеми
финишировавшими спортсменами, разбогатевший Тео фон Конюхофф нанял небольшой
катер и отбуксировал "Глорию Лабор" в открытое море. Там он перебрался на
свою яхту и прорубил топором несколько отверстий в днище. А потом вернулся
обратно на катер и отвязал конец.
- Зачем вы это сделали, мистер Конюхофф? - спросил австралиец, владелец
катера. - Чемпионскую яхту можно было бы сохранить хотя бы для музея
одиночных гонок среди аутистов.
- Вы же хороните своих умерших близких и сохраняете только память о
них. А моя яхта мертва, как наша планета в лучах бывшего Солнца, когда оно
превратится в белого карлика.
- Ужас какой, - перекрестился австралиец.
Надо ли добавлять, что Тео фон Конюхофф навсегда остался в Перте и
больше никогда никуда не поплыл? А познакомился со странной очкастой
девушкой, обивавшей пороги патентных бюро со своим нелепым изобретением.
Дело в том, что в домах Перта тогда устанавливали очень плохие водопроводные
краны, из которых вечно капало. Девушка изобрела такие продолговатые ватные
тампоны, которые легко засовывались в краны, впитывали в себя воду, а потом
легко вынимались за оставшуюся снаружи веревочку.
Надо ли фантазировать о том, что изобретение девушки нашло-таки себе
применение? Думаю, не надо. Важно лишь то, что она и Тео полюбили друг
друга. Со временем у них родились дети. Первого мальчика назвали Бари.
Близнецам дали имена Ортега и Гассет. Одну девочку назвали мужским именем
Каспер. А другую - Глория Лабор. И только когда дети подросли и превратились
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг