дальше, чем сидели раньше. - Там и сидите. И не смейте меня тревожить.
Он повернулся лицом к ручью и немного посидел над водой, не двигаясь,
а затем, чуть повернув голову, бросил косой взгляд через плечо: что они там
поделывают? Солдаты опять дулись в кости, нарочито усевшись к нему спинами.
Дмитрий усмехнулся: наверняка решили, что чокнулся. Все-таки в
средневековом почитании начальства есть своя прелесть: гнев вельможи не
подлежит обсуждению, даже если он беспричинное самодурство, ибо власть
дается от Бога. Белая кость всегда права...
- Ну что? Продолжим изыскания? - вслух спросил он себя.
Но азарт пропал. Дмитрий посмотрел на заводь, которая стала на
несколько сантиметров глубже. Ладно, решил он, еще десяток горстей гальки -
и хватит. До центра Земли добираться не стоит. И неясно ведь, что нашел -
действительно драгоценные камни, вымытые ручьем из породы, или простые
минералы, не имеющие никакой ценности. Горный хрусталь, например, тоже
прозрачен и не всегда бесцветен. Шестая горсть была с добычей.
- Оп-па... - произнес Дмитрий, чувствуя, что расплывается в довольной
ухмылке. - Ну, если ты не драгоценность, то я - папа римский.
Очередной камень был ярко-василькового цвета. Крупный: в длину
сантиметра четыре, толщиной с палец.
Когда Дмитрий добрался до глинистого дна, в его поясном платке лежали
целых четырнадцать самоцветов. К васильковому, самому крупному из
найденных, прибавился еще один синий, два фиолетовых и два прозрачных
бледно-желтых.
- Клондайк... - усмехнулся он, следя, как течение ручья уносит
взбаламученную им глинистую муть. - Ну, хватит...
На самом деле его так и подмывало продолжить поиски, но он сдержался.
И впрямь хватит. Увлекся, как мальчишка. Что ему весь день бродить по
ручью, отыскивая цветные прозрачные камешки? Поиграл - и будет.
- Все! - сказал он и решительным движением предплечья, как ножом
бульдозера, смахнул груду обсохшей на солнце гальки в заводь. - Лежи, как
лежала...
Дмитрий не только побросал в воду весь галечник, до последнего
камешка, но и выровнял его на дне.
- Вот так, - удовлетворенно отметил он. - Как и было.
"Пора возвращаться", - решил он и подхватил с травы одежду и оружие.
Под мышкой на чекмене имелся потайной карманчик, где Дмитрий хранил
золотую пайцзу Тимура и с десяток монет в золоте и серебре - на всякий
пожарный случай. Теперь он спрятал туда же все найденные в ручье самоцветы.
Стало не очень удобно двигать правой рукой. Тогда Дмитрий оставил в
потайном кармане только синие и фиолетовые, а желтые и зеленые увязал в
поясной платок.
- Пока, Клондайк, - попрощался он с ручьем. - Давай постарайся намыть
еще камешков - может, я к тебе снова наведаюсь. Хотя вряд ли... Так что не
пока, а прощай.
Ручеек невозмутимо журчал. Дмитрий усмехнулся и покачал головой. Сунув
два пальца в рот, он пронзительно и коротко свистнул и зашагал прочь.
Солдаты, всполошенные свистом, вскочили, побросав кости.
- Коня! - гаркнул Дмитрий. - Живо!!
Нагоняя ушедший вперед обоз, они наткнулись на семью беженцев. Жители
какой-то разоренной деревни покинули разрушенный дом и спасались бегством.
Им бы драпать со всех ног - оборванному тощему крестьянину, его жене и
ребенку, ан нет - спрятались в кустах и затаились. То ли посчитали, что их
не заметили, то ли от страху ноги отнялись.
Солдаты со смехом и улюлюканьем закружились вокруг кустарника, где
пытались найти убежище несчастные. Те поняли, что не скрыться, и покорились
судьбе. Худой, как палка, смуглый до черноты, невысокий мужичонка в драных
штанах и грязной залатанной рубахе навыпуск выбрался первым, низко опустив
голову в бесформенном колпаке, натянутом до самых бровей. За спиной у него
висел серый узел котомки. Следом вышла женщина - такая же тощая, в платье,
больше похожем на мешок. Босая. Длинные спутанные волосы, похоже, никогда
не знали гребня. Дмитрий ошибся: ребенок был не один. Кроме пацаненка лет
восьми-девяти, который цеплялся за материнский подол, женщина несла на
руках грудничка.
Один из воинов со смехом подъехал на коне к мужику, сорвал с его спины
котомку и вывернул ее, выбросив на землю скудные пожитки. Ничего, кроме
тряпок, небольшого котелка и мотыги без рукояти, там не было.
Мужик пустым взглядом таращился на солдата, безвольно опустив руки.
Его жена сухими, без слез, глазами уставилась на перевернувшийся вверх дном
котел, словно в нем было их спасение. Сын вцепился в платье матери обеими
руками, спрятав лицо в подоле. Она механическими, как у автомата,
движениями гладила его по голове. Младенец на руках женщины крепко спал,
сморщив маленькое безбровое личико.
А Дмитрий вдруг впал в ступор. "Сейчас их убьют, - подумал он. -
Остановить. Приказать, чтобы оставили их в покое. Пусть убираются..." Но он
молчал. Не мог раскрыть рта.
Меч солдата с шелестом вылетел из ножен и сверкнул на солнце.
Тело крестьянина неловко, боком повалилось на траву. Задергало босыми
пятками, забило руками. Кровь толчками выплескивалась из разрубленной шеи.
Голова откатилась к ногам женщины. Она смотрела на голову мужа безумным
взглядом. Даже не закричала. Стояла, как бесчувственная механическая кукла,
лишь тонкая рука, словно заведенная, гладила волосы сына - туда-сюда,
туда-сюда...
Дмитрий пытался разжать губы. Они не повиновались.
Воин отодрал мальчишку от матери и отшвырнул его в сторону. Снова
блеснула сталь.
Солдат ударил женщину по плечу, развалив ее чуть ли не до пояса. И не
только ее. Заодно развалил и младенца.
Легкий поворот шеи потребовал от Дмитрия неимоверных усилий. Он
взглянул на единственного пока оставшегося в живых пацана. Мальчишка стоял
на четвереньках, раскрыв рот и выпучив полные ужаса глазенки.
Другой воин подъехал к нему, наклонился с седла и поднял мальчишку за
шиворот, как котенка. И полез пальцем ему в рот - проверять зубы.
Дикий, почти на ультразвуке, визг вырвался изо рта пацана. Он
дернулся, и солдат взревел от боли, выпустив из рук мальчонку, который упал
на землю, прокатился кубарем, вскочил на ноги и стремительно припустил
бежать, не разбирая дороги. Воин выругался, вырвал из тула лук, бросил на
него стрелу из колчана и оттянул тетиву к уху.
И невидимые путы, стягивающие тело, вдруг исчезли. Мышцы стали легкими
до звона. Первый удар, ногами, - кобыле. Второй, наотмашь рукой, - солдату,
натянувшему лук.
Стрела прошла далеко от цели. Воин свалился с седла, как мешок с
дерьмом.
- Ты! - рыкнул Дмитрий, обретая голос и тыча камчой в другого солдата.
- Догони щенка! Чтоб живым остался!
Солдат стегнул коня и помчался в погоню за мальчишкой.
Тронув поводья, Дмитрий объехал трупы женщины и младенца и стал
наблюдать за погоней. У него было дикое, неправдоподобное ощущение, что он
савд внутри развалился, как от удара меча. Воин быстро нагнал убегающего
мальчугана, схватил, перекинул через седло и поскакал назад. Дмитрий с
шипением выдохнул сквозь зубы. По телу бежали горячие мурашки, словно кровь
вдруг закипела в венах и артериях.
Сзади послышался громкий стон: сбитый с седла солдат очнулся.
Дмитрий развернул лошадь. Воин сидел на земле и с кряхтением растирал
ушибленную шею. Он проворно откатился из-под копыт надвигавшейся кобылы,
встал на колени и ткнулся лбом в траву.
- Прости, господин! Я не подумал.
Дмитрий оскалился в зверской улыбке, собрал полный рот слюны и смачным
плевком отправил ее в сторону солдата. Воин поспешно подался назад, избегая
плевка.
- Вот он, гаденыш! - Воин, посланный вдогонку за мальчишкой, вернулся
вместе с пленником.
- Давай его сюда.
Пацан, висевший поперек седла, не подавал признаков жизни. Или
смирился, или просто в обмороке. Солдат взял мальчишку за шиворот и
приподнял, чтобы передать его Дмитрию. Нет, пацан не потерял сознания от
страха. Просто он не шевелится. Зажмурился. И слезы ручьями бегут по
грязным щекам.
- Хор-роший щенок! Зубастый! - Дмитрий сгреб в кулак рубашонку на
груди мальчишки, - только бы рубашка не порвалась! - и вздернул пацана с
седла в воздух, удерживая одной рукой на весу. - Возьму его к себе... А ну,
открой глаза! Открой глаза, говорю!
Он слегка встряхнул мальчишку. Плачущий маленький пленник открыл
глаза, которые оказались не карими, а голубыми. Тут только Дмитрий обратил
внимание, что волосы у мальчишки светлые - соломенные, с заметной рыжинкой,
и чуть вьющиеся. Пацан таращился на него и кривил в плаче рот.
- Понимает, - удивился Дмитрий.
- Муг он. Из огнепоклонников, - пояснил воин, догнавший мальчишку, и
пренебрежительно сплюнул.
- Муг, - протянул Дмитрий и добавил по-русски: - Пусть будет муг.
Он посадил мальчишку впереди себя и крепко прижал рукой. Пацан не
брыкался. Свободной левой рукой Дмитрий полез в потайной карман и вытащил
первую попавшуюся монету - это оказался полновесный золотой динар. Ну и
хрен с ним, с золотом, - одной монетой больше, одной меньше...
- Держи, - он кинул золотой воину. - За прыть. Солдат поймал монету на
лету и, довольный, сунул за пазуху.
- Вперед, - приказал Дмитрий.
* * *
Вот оно как... Валяясь раненым, я как-то отвлекся от того, что
нахожусь в войске Тамерлана, которое разнесло Индию к чертовой матери.
Умиротворился. Нелепо, но я снова испытал шок, когда зарубили этих бедолаг.
А ведь пора бы уже привыкнуть...
Интересно, кем я здесь стану? Игры, похоже, кончились. Не сомневаюсь,
Хромец найдет мне применение. Но удовлетворит ли меня роль верного слуги
рыжебородого старца? Глупый вопрос! Я буду служить Тимуру вплоть до его
смерти: пророчества джавляка имеют обыкновение сбываться...
Так что же получается - судьба моя предопределена? А как же свобода
воли? Или она дозволяет лишь вволю покривляться на том шестке, который мне,
как всякому сверчку, полагается?
Думать обо всем этом - все равно что в трясине барахтаться. Остается
только сойти с ума от бессилия. Или найти удовольствие в самом процессе
существования, каким бы оно ни было. А может, "предопределенность" все-таки
не идентична "полной определенности"?
Надо же, малец уснул у меня на руках - усталость пересилила страх и
горе. Спи, пацан, спи. Ты у меня станешь отчаянным рубакой. Я сделаю тебя
бойцом. Верным и преданным мне бойцом. Ты мне еще пригодишься... Вот так.
Что-то сделало выбор за меня, а я делаю выбор за этого маленького
человечка...
* * *
Небо потемнело, предвещая короткие южные сумерки. Дмитрий перекинул
ногу через шею кобылы и спрыгнул вместе с пацаном. Маленький пленник
проснулся и затравленно озирался - волчонок, да и только. Дмитрий поставил
его на ноги и крепко ухватил за плечо. Еще задаст стрекача сдуру - ищи
потом среди телег.
Джафар уже торопился навстречу, семенил на коротких ногах, выпятив
вперед брюхо. Дмитрий подтолкнул мальчишку и повел к толстяку. Кривой
сверлил пацана единственным глазом.
- Возьми мальчишку, - распорядился Дмитрий. - Тряпки эти - долой.
Пусть выльют ему на голову пару ведер воды. Одежду ему подбери и приведи ко
мне. Пока не корми. Успеется.
Велев также расседлать и накормить кобылу, он оставил мальчика на
попечение управителя и пошел к своим "апартаментам на колесах". Достал из
повозки деревянный тренировочный меч, взвесил на ладони, примериваясь, и
потянулся за ножом; сел, привалясь спиной к колесу повозки, и принялся
строгать. Маленький деревянный меч был наполовину готов, когда Джафар
привел к нему мальчика, переодетого в длинную, до пят, холщовую рубаху - в
нее мог бы уместиться пяток таких заморышей. Подол и рукава у нее наскоро
обкорнали, и пацан плелся, путаясь в собственных ногах.
Дмитрий жестом велел мальчишке сесть рядом. Тот опустился на корточки
и замер.
- Иди, Джафар, - бросил Дмитрий. Кривой оставил их, недоуменно
оглядываясь.
- Подними голову, - приказал Дмитрий мальчишке. - И посмотри на меня.
Пацан медленно поднял лицо и взглянул на него глазами, полными страха
и ненависти.
- Как тебя зовут?
Мальчишка молчал, упрямо сжав губы. Дмитрий усмехнулся и отложил
заготовку в сторонку. Поднялся, отряхнув колени от стружки.
- Сиди здесь.
Он расстегнул и снял с себя пояс и чекмень, оставшись в нательной
рубашке; вытащил из ножен бастард и отошел на пяток шагов.
...Когда-то давным-давно он изощрялся с оружием в руках перед
Тамерланом, а теперь будет делать то же самое перед малышом, потерявшим
мать и отца, которых он, Дмитрий, мог спасти, но не спас...
Удар. Пируэт. Удар. Послушный и смертоносный бастард с легким шелестом
резал сумерки. Бой с тенью... Короткий, непродолжительный, но тень в нем
обречена... Дмитрий остановил рубящее движение на полпути и опустил
бастард.
Мальчишка смотрел на него остановившимся взглядом.
Дмитрий вернулся к повозке и присел перед пацаном, положив меч на
колени.
- У тебя больше нет семьи, - сказал он. - И ты мой раб. Но я могу
сделать из тебя воина. Кем ты хочешь стать - рабом или воином?
Мальчуган приоткрыл рот, но не издал ни звука.
- Как тебя зовут? - снова спросил Дмитрий.
- Ануширван...
- А-ну-шир-ван... - повторил он по слогам. - Так кем ты хочешь стать,
Ануширван, - рабом или воином?
- Воином.
- Если будешь послушен мне, клянусь, ты им станешь. Понял?
Не дожидаясь ответа, Дмитрий подобрал с земли ножны и вернул в них
бастард.
- Пойдем, - сказал он, поднимаясь. - Я велю накормить тебя.
Сам он поужинал в обществе джавляка. Як уплетал похлебку за обе щеки,
не забывая прикладываться к винишку. Дмитрий мрачно пожевал вареного мяса,
запил горячим еще бульоном и отпихнул миску - настроение ему подпортил
Джафар, осведомившийся, надо ли оскопить мальчишку.
Дервиш набил брюхо до отвала, сыто рыгнул и полез под повозку. Спать
джавляк мог сутки напролет, просыпаясь лишь для принятия пищи. И будить его
не надо было - стоило лишь запахнуть съестным, как Як возникал возле миски,
словно материализо-вывался прямо из воздуха. Но и бодрствовать сутками
дервиш тоже умел. И не одну ночь провел без сна возле постели Дмитрия,
выхаживая его, - меняя повязки и потчуя травами. А лекарей, посланных к
раненому, прогнал с руганью.
Джафар перед джавляком лебезил. Зоррах его побаивалась. А Дмитрий
по-прежнему не знал, как вести себя с Яком. Порой дервиш казался ему не
человеком, а существом из иной Вселенной, волею случая принявшим
человеческий облик, - вот оно постоянно рядом, его можно потрогать, даже
услышать от него членораздельную речь, но понять его при всем желании
невозможно. Як существовал в собственном мире, жил по законам, известным
ему одному, словно окруженный невидимой, но непроницаемой стеной: глухой к
упрекам и похвале, не благодарящий и не принимающий слов благодарности,
вечно пьяный, но на поверку трезвее всех трезвых. И среди таких же, как
сам, дервишей Як Безумец жил по своим правилам: не торговал амулетами, не
участвовал в спорах и драках, даже в групповых камланиях, которые то и дело
устраивали бродяги-аскеты, не радел. Для Дмитрия он оставался ходячей
тайной, окутанной флером мистики, - лысый Нострадамус-визионер с
выщипанными бровями.
Но исчезни вдруг джавляк, уйди, ведомый своими видениями, - и словно
часть тебя оторвется и исчезнет. Как-то незаметно получилось, что дервиш Як
Безумец стал Дмитрию важен. И не потому, что дервиш ухаживал за ним и лечил
его, - признательность тут вовсе ни при чем. Причина исключительно в самом
Яке - таком, каков он есть.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг