Сигизмунд КРЖИЖАНОВСКИЙ
ФАНТОМ
Паре глаз, случайно забрёдшей дальше заглавия, на эти вот строки, - тут
нечего делать. Пусть глаза - чьи б они ни были - поворачивают обратно. В
последующем тексте нельзя будет сыскать фантомов, порождённых бредом и сном,
равным образом, рассказ пройдёт мимо фантомов аллегорических и
символических: объект его - архипрозаичный, из дерева, резины и кожи, так
называемый _медицинский фантом_. Точнее: одна из существеннейших его
принадлежностей. Ну вот, и не надо дальше, отдёргивайтесь с строк -оставьте
меня наедине с моим рассказом.
Впрочем, я буду лишь пересказчиком: мне принадлежат только слова, а
факты ему - Двулюд-Склифскому. Проверить его бытие, невыдуманность
поставщика фактов, чрезвычайно просто: стоит лишь фантазии - дойти до этого
вон слипшегося из кирпичей и труб дома. Тут фантазии надо стать на цыпочки и
дотянуться глазами до одного из окон седьмого этажа, под самую покрышь
громады. Навстречу её глазам и рассвету под невыключенным жухло-жёлтым
электрическим пятном - квадрат стола, поверх него - квадрат раскрытой книги,
поверх книги - щекой и ухом в буквы со стянутыми веками и сонно расползшимся
ртом голова Двулюд-Склифского. Рассвет крепчает - и сейчас уже можно
рассмотреть те из слов поверх плоской бумажной подушки, которые не попали
под притиск головы:
"...и после того, как родовой канал фантома будет загнут наподобие
рыболовного крюка, фантому изготовляются бёдра и мягкие части, которые,
подобно мягкой мебели, набиваются волосом и мочалом и обтягиваются холстом.
После этого прибор обшивается вымоченной и размягченной кожей и в него,
имитируя Labia majora, вделывается щелеобразно разрезанная резиновая
пластина толщиною в четыре-пять миллиметров (резина берётся серая, сплошная,
какая идёт обычно на подклейку подошв). Теперь, когда главную составную
часть аппарата, его, так сказать, душу, можно считать готовой, необходимо
сладить..." - но "сладить" упёрлось в макушку спящего и дальнейший текст
ныряет под всклокоченные волосы спящего, огибая какими-то "принадл... хотя и
не... способ проф. Шульце... просп..." выпуклую линию лба и горбину носа с
ритмически вздувающейся и опадающей ноздрёй.
Что это? За стеной зашлёпали туфли, загудел - металлическим
шмелем -примус, а колун, втискиваясь в полено, начал с ним глухую и гулкую
возню на кухонном полу. Двулюд-Склифский вздрагивает, сдёргивает голову со
строк и протирает глаза. Дочитаю: нет, - Двулюд захлопнул книгу и позёвывая
подходит к умывальнику. Затем шесть металлических орлов вклёвывается в шесть
петель серой студенческой куртки. За стеной слева часы, с ржавым прихрипом,
кашляют девять раз кряду. Мой поставщик фактов прячет приглаженные вихры под
синий околыш фуражки и толкает дверь. Теперь фантазии надо опуститься на
пятки и глядеть в оба: действие предоставляется Двулюд-Склифскому.
I
Дверь в аудиторию глухой доской отделяла зачёркнутые номера от
незачёркнутых. Дюжина незачёркнутых бродила около надверного списка,
влистываясь в книги, налипая спинами и локтями на стены и выступы
подоконников. От времени до времени истёртая ручка шевелилась и дверные
створки, разомкнувшись, выпускали отэкзаменовавшегося. "Следующий".
Склифский переступил порог. Сверху - белые разлёты свода. Ниже
глаз -обвислое, в чернильных пятнах, зелёное сукно. Слева - мучительно
шевелящиеся лопатки студента, наклонившего пунцовые уши навстречу вопросам
экзаменатора. Стул под студентом, встав на передние ножки, изгибью задних
лягал воздух. Из-за его спины нет-нет взмётывались манжеты приват-доцента и
в гулкое гуденье из-под ворошащихся лопаток вцеживался острый говорок. Стул
у правого выступа стола был свободен. Красное вздутое лицо под седыми иглами
моргнуло Двулюду из-под очков: тяните. Он подошёл и перевернул картонный
квадрат: 39.
- Что там у вас? М-мм... "фантом; его принадлежности; основные
упражнения". Так. Никита.
Расторопный служитель метнулся к препарату, и на Двулюд-Склифского,
повизгивая колёсиками, покатился, пяля деревянные обрубки ног и раскачиваясь
холщовыми бёдрами над ввинченными в табурет винтами, фантом.
- Что вам известно об акушерской кукле или заменяющем её...
Учебник заворошился в Двулюде и стал швыряться строчками:
- Кукла, изготовляющаяся обычно из резины и бумажных прослоек,
современной практикой оставлена. При изучении наложения щипцов - в случаях
головного положения, особенно при прямом диаметре - пользуются обыкновенным
кожаным мячом с впрессованной в него паклей, - в случаях же более сложных
тракций прибегают к трупику мёртворожденного, соответственным образом
инъецированному и подготовленному.
- Вот-вот. Никита.
И Никита, забежав с другого конца стола, пододвигал стеклянную ванну,
за толстыми гранями которой, втиснув лилово-белые ладони и пятки во
вспучившееся проглицериненное тельце, растревоженная толчками, по темя в
спирту, сонно раскачивалась "принадлежность" фантома.
Пальцы профессора зашуршали в седых иглах:
- Ну вот. Прооперируем. Положение четвёртое. Лицевое предлежание.
Диаметр головы чуть скошен. Приготовьтесь - и спокойненько.
Никита, ободряюще склабясь на студента, свесил свои длинные руки над
стеклянной купелью и подшепнул:
- Фифка.
Двулюд понял: и у этого сотню раз отрождавшегося трупика, покорно - из
щипцов в щипцы - моделирующего роды, было своё невесть кем придуманное имя.
Не сводя глаз с младенца, Двулюд-Склифский надел резиновые перчатки и
проверил защёлк щипцов. Тем временем голова Фифки показалась из-за
стеклянного края: круглый лоб его был в охвате из вдавленин - десятки
щипцов, уже протащивших его сквозь фантом, казалось, - прежде жизни -одели
голову нерождённого в страдальческий венец из багрово-сизых язв; веки его -
меж синих кругов - были плотно сжаты; из ротовой щели капала слизь и спирт.
Скользким движением Никита вставил препарат в раскрытую тазовую полость
фантома: тот шевельнул ногами и напружился, скрипя стойкой. Двулюд,
нагнувшись к прибору, ввёл - осторожной прощупью - навстречу темени Фифки -
сначала указательный и безымянный левой руки, держа большой палец на
оттяжке: тотчас же прощупался стреловидный шов и верхний край уха. Правая
рука подвела сначала одну, затем другую ложку щипцов, тотчас же крепко
втиснувшихся в виски фантому. Защёлкнулся замок - и в эту-то секунду -Двулюд
явственно услышал - там, внутри, за резиновой щелью, что-то тонко и жалобно
вспискнуло. Не улавливая причины, студент выпустил щипцы и поднял глаза к
профессору. Но профессор смотрел куда-то мимо и вдруг, гневно помотав
бородкой, сорвался с места навстречу голосам за дверью; тотчас же голова его
провалилась в дверную щель, выкрикивая что-то о шуме, о безобразии, о "чёрт
знает что", о науке и мальчишках. Никита, вытянув шею к порогу, сопереживал.
Но Двулюду вся эта внезапная сумятица была уже еле внятна и как сквозь муть,
вернувшись глазами к фантому, он теперь видел: защёлкнувшиеся щипцы,
растягивая резину, плавно вращаясь по спирали, с тихим чавком ползли наружу
из фантома; за ними - толчок к толчку - голова, а там плечо, топырящийся
локоть, перетяжки ножек. Тельце свисло, качнулось и, боднув щипцами
половицу, мягким шлёпом оземь. Студент стоял в полной растерянности, не
понимая и не пробуя понять.
Громко ударила дверь, и профессор, отшумев и отнегодовав, победоносно
прошествовал к столу:
- Что там у вас? Ага. Готово? Тэк. Удовлетворительно будет, или не
весьма? Убрать это.
Опережая Никиту, Двулюд-Склифский, с неожиданным для самого себя
проворством, расцепил щипцы и, схватив тельце поперёк, опустил его меж
стеклянных стен: что-то больно ухватило его за палец, - он вырвал руку -на
поверхности спирта булькнули пузырьки: никто ничего не заметил. Препарат
вдвинули назад, в затенённый угол аулы. Фантом, распялив ноги, ждал
следующего. Склифский, стиснув прыгающие челюсти, выскользнул в дверь. Его
обступили - что спрашивает, трудно ли, легко ли: не отвечая, - мимо.
II
И сразу же дни завертело, как крылья мельницы. Экзамен был последним. В
двое суток предстояло уложиться, наладить дела, оторваться от города,
уехать. А тут ввертелась сумятица проводов, товарищеских пьянок и всяческой
традиционной бестолочи. Двулюд-Склифскому десятками ладоней жало ладонь,
проспиртованными губами тыкалось в губы, он подпевал "Гаудеамусу", качал,
его качали, качало на рессорах - с ухаба на ухаб, из кабака в кабак. К концу
второй ночи сумятица завезла к каким-то крашеным бабам. И тут -нежданно для
себя - сквозь путаницу дёргающихся в пальцах тесемок, хихиканье и шорох
слов - вдруг предстал ему раскоряченный, осклизло холодный и мёртвый фантом.
Склифский, мгновенно протрезвев, оборвал скоропостижный роман, шагал петлями
переулков и думал: "Тянул я его, или он сам, - щипцами или..."
Так неясный случай впервые всплыл, выставился головой поверх и тотчас
же назад, к дну, в муть и сон.
Склифский проснулся лишь перед вечером. Всё как будто в порядке. Через
три часа к поезду. Виски сжало, точно щипцами. Во рту - слизь и спирт.
Склифский решил прогулять свою головную боль: с седьмого вниз; улица; жёлтый
пунктир фонарей; ни о чём не думая - лишь бы голову из зажима, - он тупо
двигался, втягиваясь в провалы улиц, от тумб к тумбам, мимо мелькания чёрных
и жёлтых окон. Вдруг навстречу поплыли белые гранёные камни университетской
стены. Снизу, из каменной лузы, оттуда, где стена врастала в землю, вдруг
вспыхнул свет. "Тут где-нибудь и Никита", - скользнуло по мозгу, и щипцы,
вдруг разжавшись, выпустили голову: боли не было. Двулюд-Склифский взглянул
на часы: всё равно, ведь он уже не здесь и ещё здесь, - и притом, надо же
скостить лишний час.
Он прошёл в ворота, ища глазами, у кого бы осведомиться, и тут же, чуть
ли не на первом крылечке, выступавшем на квадрат двора, различил сквозь
завязь сумерек длиннорукую, с плечами, свисшими над землёй, размышляющую
фигуру Никиты. Склифский окликнул его.
- Уезжаю, брат. Сегодня.
- Что ж, счастливого пути.
- Я тут забыл одну вещь.
- Чего?
Никита зевнул и отвернулся.
- Ты тут в подвале?
- Угу.
- И как - один или дети у тебя?
- Не.
- А как ты тогда по имени того, фантома, помнишь: Филька или Федька...
- Фифка, - поправил Никита, - а если вы забыли что, можно и поискать: у
нас не пропадёт.
Никита нырнул к себе в подвал и тотчас же вышел, звеня вязкой ключей.
Отщёлкнулась дверь - за дверью дверь - из коридора в коридор, гулко шагая,
двое дошли до низкой белой дверцы в эмбриологический кабинет. Никита нащупал
нужный ключ:
- Д-да, Фифка, а вы вдруг Федька. Скажете. Э, да тут открыто: что бы
это?
Дверь, действительно, откачнулась от лёгкого толчка. Навстречу - из
сумерек - в два ряда - стеклянные кубы, бутыли, толстостенные ванны, реторты
и ванночки.
- Слева. 14-б. Тут вот за стёклышком он и есть: малюга-то.
И вдруг ключи лязгнули о пол.
- Что за притча.
За прозрачными гранями ванны лишь сниженная поверхность спирта: ни на
ней, ни под ней - ничего. Включили свет: на полу - от стеклянного куба к
порогу короткошагий мокрый след босых дробных детских ступней. Пока двое,
наклонясь к половицам, рассматривали оттиск пяток, их спиртовые контуры,
испаряясь, быстро тускнели - и через минуту - будто и не было.
- Значит - только что...
- Что только что?
- Ишь ты. Где-нибудь тут. Хоронится. Поискать бы. Фиф, а Фиф...
Оба, тихо ступая, подошли к двери: вправо и влево под пещерными свесями
сводов тянулись бесконечные пустые коридоры, гулко подхватывающие шаг.
Никита двинулся было в сумрак, но, не слыша за собой шагов, оглянулся:
- Ну а вы?
- Мне на поезд. Опоздаю.
- Ну-ну. Ну и ну.
Оба молча повернули к выходу. Через час с четвертью Двулюд-Склифский
сидел за стеклом вагонного окна. Поезд дёрнуло: казус с фантомом, резко
оторвавшись, остался где-то назади. Но всё же _остался_.
III
Уезжая в деревню, в земство, молодой врач Двулюд-Склифский предполагал
поделить время меж людьми и книгами, амбулаторией и библиотекой. Он вёз с
собой несколько пачек неразрезанных книг. Но в предположения его вторглась
война - и вместо разрезания страниц пришлось заняться разрезанием тел.
Летучки, эвакпункты, околодки, госпиталя. Лица под хлороформными масками.
Массами. С носилок на стол - со стола на носилки. "Следующий". Глянц и звяк
пинцетов и скальпелей: в спирт - в кровь - в спирт - в кровь. Пока, как-то в
поле: блеснуло и грохнуло - сознание вон. Контузия, тяжёлая форма.
Отлежался. И снова лязг и шорох скальпеля: то в спирт, то в кровь. Но кожа
на тыльной части головы и вдоль позвонков будто чужая. Нет-нет и мутные
пятна в глазах, и земля точно скользким волчком из-под ног. В конце концов,
постранствовав по инвалидным разрядам, доктор Склифский выключился из войны
и смог вернуться к своим успевшим пожелтеть книгам, настенной деревенской
аптечке в полуопустелую, угрюмую, выкорчеванную войной бабью деревню.
Вывихнувшаяся жизнь пробовала вправиться в вертлуга: Склифский читал свои
книги, делал выметки, писал рецепты и письма на фронт, лечил третичные
сифилисы и ходил на панихиды по "убиенным"; по вечерам слушал сверчка и пил
разбавленный спирт. Но сам Склифский, очевидно, не долечился: временами
ощущалось, будто контузия расползается по телу, и уж не затылок, а вся
голова в тесной и чужой, мёртвой какой-то коже.
Затем... ну, всем известно, что было затем. Каждый запомнил то, что
умел и хотел запомнить. Двулюд-Склифский: тифы - пожары -
бездорожье -бескнижье - голод. Бутыль для спирта долго пустовала, но когда
снова наполнилась, Склифский стал пить не разводя.
IV
Неясный казус, отждав годы, выбрал для возврата сумеречное осеннее
предгрозье. Приплыли тучи и стали на якоря. Заря попробовала сквозь их
дымный осмол, но лучи ей затиснуло меж тяжких тучьих кузовов.
Двулюд-Склифскому нездоровилось: иглистая многоножка, заворошившись под
кожей, проёрзнула раз и другой по позвонкам. Попробовал было из угла в
угол - не шагается. Постоял у книжной полочки, вщуриваясь сквозь сумерки в
привычные корешки: томик Дюамеля, Файгингерова "Philosophie des Als-Ob",
гизовский перевод Фейербаха, "Metapsichologie" Рише. Отвернулся. К другому
столу: забулькало из бутылки. Ещё и ещё. Потом к столу. Сел. Подошвами в
стенку. Многоножка под кожей втянула иглы и не шевелилась. Об оконце (прямо
против глаз) сначала брызнуло песчинками, потом ударило первыми каплями.
Ветер рванул за дверной болт, дверь подалась, и отрывной календарь на стене
задвигал ненаставшими датами. Двулюд-Склифский, не отдёргивая подошв от
стены, оглянулся на дверь: в длинную вертикальную щель меж дверным краем и
стеной, вслед за ветром, протискивалось плохо различимое от сумерек
человекоподобное _что-то_.
Склифский - как от толчка - встал и шагнул к порогу:
- Кто?
Существо, не отвечая, продолжало медленно, но настойчиво протискиваться
в тугую щель приоткрытой двери.
- Обезмускуленное, - с недоуменным спокойствием подумал Склифский и,
ускорив шаг, упёрся ладонью в доску двери.
Апперципирующий аппарат его вбирал в себя феномен с полной ясностью и
дифференцированностью. Даже струи ветра, тянувшие - сквозь щели - тихое
ф-ф-ф, не выпадали из восприятия.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг