а не штукарство. И вот происходит странная вещь: вдруг некую поделку
объявляют верхом совершенства по соображениям, к искусству никакого
отношения не имеющим...
- Как это?
- Не увлекайся спором, Тиль,- выразительно взглянул на друга Дан.-
Объявляют, случается, этому и мы были свидетелями. Тут доктор прав.
Технически это не очень сложно: организация положительных откликов прессы,
благосклонное внимание генералов от литературы или изобразительных
искусств, какая-никакая премия... А потом произведение становится
хрестоматийным, и никому уже в голову не приходит сомневаться в его
достоинствах. Проходят годы. Творение либо почиет естественной смертью,
либо его с треском ниспровергают, как несостоятельное, либо... все остается
по-прежнему. Самое страшное, когда вот такая поделка становится неким
эталоном и долгое время тормозит появление всего, что мало ей подражает. Я
правильно понял вашу мысль, доктор?
- Да, метр Дан. И логически продолжая эту мысль, вы должны
согласиться, что такая практика чрезвычайно распространилась. Как
естественное следствие появились назначенные, объявленные гении и классики.
В ваших же кругах над ними потихоньку подсмеиваются, анекдоты рассказывают,
но для огромной массы народа, вынужденного ориентироваться на официальное
мнение, они - гении. И народ вкушает их "творчество", приобретая дурновку
сие, узость мышления, догматизм, нетребовательность и невзыскательность...
- Подождите. Вы сказали "официальное мнение". Позвольте возразить.
Разве где-нибудь было напечатано: "Такой-то есть гений. Чти его!"?
- В общем, было. Не так впрямую, не в лоб... Но возьмите хотя бы самый
простой школьный учебник литературы. Подбор имен говорит сам за себя.
Формируется примерно такой стереотип: раз уж писателя в школе проходят,
значит... Что для вас эссеист Ронти или критик Тук? Взбалмошный сосед или
скучный старикан, всего лишь. А для меня, человека не вашего круга, они -
профессионалы, призванные разъяснить мне, темному, достоинства и недостатки
произведений Творцов. А уж как они это делают, вы знаете лучше меня. И я
вынужден полагаться на их мнение, поскольку заведомо известно, что они
разбираются в предмете лучше меня.
- Но вы же не стали полагаться...
- Не стал. Но я много думал. И вдруг понял, что тридцать лет тому
назад Ронти взахлеб славил Гелира, Рагона и иже с ними, а ныне он вытирает
ноги об их память. Почему? Поумнел Ронти? Пересмотрел ценности? Изменилась
мода? А может, вся разгадка в том, что Гелир и Рагон перестали быть
литературным начальством? И вообще, как вы, Творцы, могли терпеть над собой
литературное начальство! Это хуже рабства... Я утратил к вам доверие.
Я интересовался теми, кто находится в некой оппозиции к Союзу Творцов.
Есть такие...
- Есть...
- Ну, в большинстве своем это балаган. Знаете, эти непризнанные
таланты и непонятые гении...
- Знаю, конечно. Приходилось встречаться.
- Понял, что и там не найду того, чего так требовала душа...
- Стоп, доктор. Все-таки ваша душа требует, так сказать, высокого
искусства? Слава создателю, а то я уж побаиваться стал.
- Требует, требует... нормальный я человек. Как и все, правды в этой
жизни ищу. Так уж человек устроен, что правду ему подавай, хотя на хлеб ее
не намажешь и от холода ею не укроешься. А это ваше искусство почему-то в
принципе очень хорошо приспособлено именно для выражения правды.
- Вот! - ликующе вскричал Тиль.- Вот! А вы говорите - инстинкты...
- Не так бурно, метр Тиль. Я еще не закончил. Я не получил от вас
правды, Творцы! Только дикую путаницу...
- Милейший доктор, что это у вас за паразитические наклонности? "Не
получил от вас правды..." Почему кто-то должен эту самую правду вам на
серебряном подносе подавать? Думайте сами. Тем более что Творцы - не боги,
люди, такие же, как вы. Могут и ошибаться, и в потемках блуждать, и
сомнениями терзаться.
- Нет, не такие же. А если такие же, то не имеют они права учить меня.
Не имеют права публиковать то, что может оказаться ошибкой. Ведь нас
приучили верить вам! Приучили - я еще не понял, как это случилось, что
любое печатное слово признается за истину. А насчет паразитических
наклонностей... нет, тут вы не правы. Не каждый человек может додуматься до
чего-то сам, он идет за советом - это логично. Куда иду за советом я? К
Творцам. Почему? Потому что мне с детства внушили мысль - читай книги,
учись понимать живопись, полюби музыку - и ты познаешь мир и человека. А
меня сто раз обманули. Так-то.
- Не понимаю. Как это "обманули"?
- Ну, к примеру: начал я поэзией интересоваться. Есть такой период в
жизни - годы розового цвета, когда почти всех к поэзии тянет. К розовой
поэзии... Розы, грезы, соловьи, жестокий романс. Книжек - полно.
Концертов - сколько угодно. Нахлебался по горло. Потому был уверен, что
поэзию знаю, даже судить имел смелость. А потом... приносит один приятель
потрепанную старую книженцию. Читаю. Стихи. Ничего не понимаю... Какие уж
там розы... Боль, крик, и все про меня... Разве можно стихами - про меня?
Про самые потаенные мои мысли и чувства. Откуда он знает? Я всполошился -
кто такой, откуда взялся, лауреат каких таких премий? Уверен был, что
лауреат, ясно же, что лучшего поэта у нас просто нет. Выяснил. Оказывается,
вы его из своего Союза выгнали, ошельмовали. Он умер в нищете, чуть ли не
от голода. Вы же так все устроили, что без вашего Союза человек и на хлеб
себе заработать не может! Монополисты...
Доктор тоскливо взмахнул рукой, метнулся по комнате. Поэт, о котором
он говорил, умер задолго до рождения Дана, но как и всегда при упоминании
его имени, стыд ожег лицо притихшего метра.
Доктор торопливо затянулся сигаретой и продолжал:
- А тут еще пошли какие-то волны скандалов из этого вашего Союза. И
почему скандалят? Об истине дискутируют? О способах наивысшего ее
выражения? Как бы не так. О коттеджах в престижных районах, о дачах и
путевках, о тиражах, гонорарах и званиях. Тошно. Друг на друга кидаются,
групповщина развелась, прямо гражданская война. А о нас вы при этом
подумали? Вот читаю я погромную статью на такого-то имярека. Во, думаю,
какой нехороший! Глядь, вскоре в другом журнале статья прямо
противоположная, имярек- талант и защитник святых идеалов, а хулитель его -
бяка, действующая из групповых интересов. Я вас спрашиваю, кому после этого
верить? Да я сейчас любую критическую статью с подозрением читаю, вычислить
пытаюсь, из каких таких соображений написано так, а не иначе. В общем,
запутался и обозлился. И решил посмотреть, а что же такое в сути своей эти
Творцы, люди, которым общество разрешило учить меня, воспитывать, делать
меня лучше, духовно богаче. Вот... Посмотрел. И заявляю вам твердо - не
желаю.
- И я не желаю,- с затаенной угрозой сказала Тана.- И не уводите нас,
метр Дан, в дебри бесконечной дискуссии о соотношении этики и эстетики. И
не пугайте историческими примерами, что, мол, такой-то титан прошлого был
далеко не ангел, а какие романы писал! А такой-то скульптор вообще человека
убил, и тем не менее. Словесами вы нас всегда оплетете, вы профессионалы.
Поэтому так трудно сражаться с вами на вашем поле. Мы вот выбрали свое. И
лично для меня ясно одно: не может быть эстетики, не подкрепленной этикой.
Как и медицины, впрочем. Ну, то есть, если какой-нибудь Творец -
обыкновенный негодяй, то ничего он в искусстве не создаст, да и не имеет
права этим заниматься.
- Да погодите вы! Постойте! - В голосе Дана звенела мольба.-
Послушайте! Вы сейчас ужасны, как чудовища из кошмарного сна.
Остановитесь... Как вы судите... я уж не спрашиваю, по какому, собственно,
праву...
- И правильно делаете. По тому же самому праву, по которому метр Ядрон
берется поучать нас и выставлять нам жизненные ориентиры.
- Я не о том. Вы фанатики, бессмысленно вас переубеждать. Я только
хочу спросить. Вы - люди науки, привыкли к конкретному мышлению, строгой
терминологии. Так скажите мне, какими критериями вы руководствуетесь,
определяя, что такой-то Творец, как вы выражаетесь, "обыкновенный негодяй"?
- Метр Дан, это просто видно.
- Друзья мои, вы глубоко заблуждаетесь, человек бесконечно сложен, и
нельзя...
- Старая песня, метр Дан. Опять начинаются джунгли пресловутого
психологизма, которым можно оправдать в конце концов все. Поймите,
действительно просто видно, если человек дрянь. И для того, чтобы это
понять, совсем не нужно ломать голову. Достаточно небольшого опыта
человеческого общения, самых простых понятий о том, что есть добро...
- Ну я еще ничего подобного не слыхал. "Простые понятия о том, что
есть добро"! Простые! Да с того момента, как человек осознал в себе разум,
он бьется над разгадкой того, что есть добро и зло!
- И запутал этот вопрос окончательно не без вашей помощи, Творцы.
Только беспросветно глухая душа может гадать, плохо или хорошо поступил
человек.
Вмешалась Тана:
- Недавно мне привелось стать свидетелем отвратительной сцены. Ночью,
на улице, один из ваших коллег, известный Творец, в подпитии поссорился с
женщиной, своей спутницей. Так вот, он повалил ее на землю и принялся
избивать ногами. Если вы, метр Дан, сейчас скажете, что, мол, еще
неизвестно, какая это была женщина, я вас ударю.
- Да... Даже не знаю, что сказать.
- Что тут скажешь. По-моему, оценка этого поступка однозначна.
- Но не бывает же только черного и только белого. Есть масса
нюансов...
- Надоело! Понимаете, надоело, метры. От вас только и слышишь, что вот
это черное, а вот это белое. Но... Но там сбоку есть этакий оттенок, а вот
тут потек, а вот там просвечивает нечто, скажем, голубенькое, неназойливо
переходящее в розовое. И в результате черное уже и не совсем черное, зло
вроде и не такое уже зло, оказывается, нет такой подлости, которую нельзя
оправдать.
Дан поднял ладони, словно защищаясь:
- Ну вы выбирайте выражения, доктор. И потом, неужели вы, медик,
лишены необходимейшего профессионального качества - милосердия?
- Милосердия? - словно бы удивился доктор.- К кому?
- К человеку... и к вашим нынешним пациентам, которые, кстати, тоже
люди. А то, что назвали "джунглями психологизма", есть подчас проявление
милосердия. И если автор берет на себя смелость не осуждать героя за
неангельское поведение, то из милосердия. Я даже способен быть милосердным
к тому, о ком говорила Тана...
- Метры, но я ведь совсем не о том! Вы неверно меня поняли...
- Да вас понять-то мудрено. Как гласит старинная поговорка: "Даже если
ты выскажешься предельно ясно, все равно найдется человек, который тебя
неправильно поймет"...
- Я все время старался говорить не о творениях, а о Творцах. Но можно
и о творениях. К примеру, все знают, что книжка плохая. Скучная, серая,
лживая. И вы это знаете, и мы. И вдруг начинается. В прессе нам доходчиво
объясняют, что книжка эта - эпохальная. Что она воспитывает любовь к
родине. Кто ж будет возражать? Святое же понятие... А потому-обратите
внимание, лишь потому! - она плохой быть не может! И все! И читайте! И
другого не смейте хотеть! Кстати, насчет другого. Ну буквально же везде
есть выбор. Приду я на рынок. Осмотрюсь. Нет, этих яблок я не хочу, а хочу
тех. Они мне как-то больше по вкусу. Или в магазине. Вот не хочет Тана
синее платье, а хочет зеленое. В крайнем случае, сама пошьет. А с вашей,
простите, продукцией? Ну все в одну шеренгу! Как по команде... И не
отсылайте меня к классике!
- Почему же? - с неподдельным интересом спросил Тиль.- Действительно,
не нравится вам современное искусство - поищите в классическом наследии.
- А вот почему,- мрачно сказал доктор.- У меня, видите ли, нет
собственного книгохранилища. В центральное мне вход заказан, туда только по
спецдопуску. Бред, ахинея - мне нужен спецдопуск к книгам моей страны,
моего народа, вообще к любым книгам! В хранилищах рангом пониже сильно
позаботились о моем умственном целомудрии: в этой самой классике - дыра на
дыре. Что-то не сохранилось, что-то и не велено было беречь, а наоборот -
изъять навсегда и порезать в лапшу. Да и откуда я знаю, что искать и где?
Опять же, я не специалист. А в учебниках, которые составили для меня
специалисты, этих старых авторов - два десятка. И знаете ли, при ближайшем
рассмотрении выясняется, что и они стоят в вашей же шеренге, ну, может,
правофланговыми. Вы и классику под себя подладили, перекрыв людям доступ к
тем книгам, которые в вашу схему не вписываются!
- Вы делаете честь метру Ядрону, - вкрадчиво сказал Дан.
- Что?! - Доктор даже вздрогнул.
- Ну, если вы ставите его в одну шеренгу с классиками...
- А, - понял доктор и рассмеялся. Потом продолжил: - Это про книги. А
с живописью еще хуже. Как я могу приобщиться к классике? Повесить на стенку
полотно Лециуса?
- А вы знаете, сколько это стоит? - с веселым ужасом спросил Дан.
- Вот, вот... Но Лециуса я хоть в музее видел. А Цициртан? Все его
полотна в музеях по ту сторону океана, куда мне никогда не попасть.
- Почему же, можно поехать туристом...
- А вы знаете, сколько это стоит? - доктор вернул Дану вопрос.- Так
что если я желаю облагораживаться искусством, то вынужден смотреть либо на
плохие репродукции, да еще и подобранные для меня заботливым цензором, либо
на полотна в наших музеях, а на них мне смотреть не очень хочется. Выбора
вы нам не оставляете. Не могу же я сам для себя писать...
- Кстати, а вы не пробовали? - голос Дана был полон участия.
- Бог миловал... Я как-то привык думать, что это даже не профессия, а
миссия. Служение...
- Ну конечно, доктор, милый вы мой! Вот именно, миссия!
- Миссия-то она миссия, да вот миссионеры мне не понравились при
ближайшем рассмотрении.
- Доктор, ну не будьте занудой! Что ж нам теперь всем в монахи
постричься? В общину Серых Братьев? Почему служение искусству - обязательно
святость поведения, чуть ли не схима?
- Обязательно, метр Дан. А иначе - это разврат души. Или шкурничество.
При этих словах Дан метнул настороженный взгляд на Тиля. Художник
побледнел и положил руку на сердце, стараясь сделать это незаметно. Дан
разозлился и довольно грубо заметил:
- Слушайте, доктор, а отчего же вы в таком случае возитесь со столь
нелюбезными вашему сердцу Творцами? Ну, погрузили бы всех в фургоны и - до
ближайших рвов. И дешевле и эффективнее. Тем более что ни хлеба, ни обуви
они не производят, а все остальное, по-вашему, людям не нужно. Или
негуманно? А то, что вы с ними сделали,- гуманно?
- Это провокация,- с достоинством парировал доктор.
- Конечно,- сразу же согласился поэт.- Конечно. Никаким другим словом
нельзя назвать то, что вы здесь делаете. Провокация.
- А знаете,- неожиданно улыбнулся доктор, - в медицине есть такой
метод диагностики-провокацией. Доводят болезнь до обострения, а уж потом,
по ясной картине, лечат.
- Много?
- Что - много?
- Умирает много?
- Случается...
- Вот видите... И знаете, мы все как-то отвлекаемся. Вы ведь мне так и
не сказали, что вы тут с Творцами сделали и зачем.
- Неужели вы еще не поняли? Тогда я отвечу на второй вопрос - зачем? Я
хотел посмотреть на них. Кто они, чего хотят, что им от этой жизни,
собственно, нужно. И ничего я с ними не делал! Собрал тут, в хорошем месте,
на полном пансионе, наряду с обычными обследованиями применил некоторые
разработанные нами тесты. Побеседовал с каждым. И кинул каждому лакомую
кость. Выдумав диагноз о страшном переутомлении нервной системы, я выдумал
и способ лечения. Я сказал им: надо раскрепоститься. Необходимо забыть обо
всем, кроме главного желания. Это оно сидит глубоко и постоянно мучает вас.
Делайте то, что хочется, и не делайте, чего не хочется. Тогда душа придет в
равновесие, вы освободитесь от страшного гнета подавленных желаний. Исходил
я из того нехитрого соображения, что о каждом человеке можно судить по
тому, чего он хочет. В чем видит счастье жизни. А условия я им создал
идеальные. Сейчас каждый из них занимается тем, чем хотел бы заниматься до
конца дней своих.
В комнате повисло тяжелое молчание. Дан вспомнил картины, увиденные в
апартаментах Творцов, и безнадежно уронил лицо в ладони. Мрак и бездна...
Доктор горько усмехнулся.
- И знаете, что самое смешное, метры? Я ведь располагал большими
возможностями. Мы хорошо подготовились. А какими убогими оказались их
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг