Андрей КОСТИН
ЗДРАВСТВУЙ...
За окном в розовой дымке облаков уже занималась заря, когда хирург с
покрасневшими от усталости глазами сказал:
- Все. Теперь его может спасти только кровь. Много крови.
- У него очень плохая совместимость, - анестезиолог покачал головой, -
из всех доноров подошла только одна девушка. Ее кровь словно создана для
этого переливания. Но она больше не выдержит. Ее давно надо было отправить
отдыхать. Я просто совершаю преступление.
- Как вы можете? - Глаза хирурга стали жесткими.
-- Она очень просила. Пульс и давление у нее пока удовлетворительные.
На каких силах она держится? Невероятно...
- Родственница?
- Не знаю. Не спросил.
Хирург задумчиво посмотрел в окно.
- Может, моя кровь подойдет. Первая группа все-таки.
- Нет, - анестезиолог отрицательно затряс головой, - ни ваша, ни моя. Я
уже проверил. Ни у кого в этом здании кровь не подойдет. Плохая
совместимость.
Стукнула дверь. Они обернулись.
- Чему вы улыбаетесь? - раздраженно спросил хирург, глядя на вошедшую
операционную сестру.
- Еще двое... еще двое... - Она удивлялась, почему ее не понимают. -
Еще двое подходят. Только что приехали. Можно делать переливание.
- Наконец-то! - Хирург улыбнулся одними глазами. - Вот и не верь после
этого в чудеса.
- Вы бы отдохнули, Иван Матвеевич.
- Отдохнуть? Да. Надо, - хирург посмотрел на часы, а то голова совсем
дурная. Сплю тридцать минут. Если что - тут же будите. Слышите, тут же!
По коридору он уже шел, прорываясь сквозь навалившуюся снежной лавиной
усталость. "Тридцать минут, - думал он, - за это время ничего не должно
случиться Сестры и врачи опытные. Удачная бригада. Швы наложили. Все
правильно. Пульс? Давление? Переливание? Переливание... Еще два донора...
Хорошо. Что-еще? Не забыть... Еще раз. Швы. Давление. Пульс..."
Возле самой двери на лестницу на стареньком жестком стуле сидела
девушка. Побледневшая и осунувшаяся от слез и бессонницы, с тонкими руками,
пушистыми ресницами и сине-черными, словно сапфировыми, глазами. Казалось, в
этих глазах отражаются звездные метели и всполохи далеких солнц, жгучие
капли усталости, боль, надежда и что-то еще непередаваемое, светлое, как луч
солнца в капле росы. Но хирург слишком устал и видел лишь отражение неоновых
ламп, безжалостно освещавших коридор больницы.
- Почему вы не отдыхаете? - Голос звучал словно отдельно от него. - Вам
необходимо отдыхать.
- Я ждала, вдруг понадоблюсь. - Он увидел в ее глазах испуг, словно
кто-то хотел отнять у нее это место на неудобном жестком стуле, рядом с
операционной, где за последние двенадцать часов было сделано все, чтобы
совершить чудо.
"Милая, - подумал хирург с неизвестно откуда вдруг нахлынувшей
нежностью, - милая. Как ты это все выдержала..."
- Нет, не понадобитесь. - Он заставил себя быть строгим. - В ближайшее
время не понадобитесь. Вы знаете, где вы можете отдохнуть? Позвать сестру -
она покажет?
- Знаю, знаю. Не надо. Но я хотела бы ухаживать за ним. Вам не нужна
сиделка? Я очень прошу...
- Отдохните. Состояние пока критическое. Не бледнейте так. Я же не
сказал, безнадежное. Отдохните, потом поговорим.
Он пошел было дальше, но через два шага обернулся:
- Кстати, как вас зовут?
- Зовут... - Она замялась, но потом сказала решительно: - Вот когда он
очнется, он и скажет, как меня зовут.
- Хм-м... Срочно отдыхать. Срочно. Медсестра!
...Она шептала окнам, и крашеным зеленым стенам, и пахнущей больницей
подушке, и предрассветным сумеркам:
- Я виновата. Я виновата...
Она провела ладонью по лицу и вздрогнула. Как это непривычно - лицо,
ладонь... Ощущать щекой жесткость подушки, хотеть спать, чувствовать
усталость. Знать, что кто-то сильнее тебя. Быть обыкновенной...
Разбудила медсестра. Девушка открыла глаза и улыбнулась.
Потом вспомнила, глаза посерьезнели.
- Как он? - спросила она.
- Уже лучше. Есть надежда. Вы выспались? Я .думаю, шестнадцать часов
достаточно. Иван Матвеевич сказал, вы хотели бы подежурить. Это не по
правилам, но он почему-то очень настаивал. На всякий случай я буду рядом.
Девушка вскочила, словно что-то изнутри толкнуло ее, принялась
одергивать помявшуюся одежду, поправлять волосы.
Медсестра улыбнулась. Она начинала что-то понимать. И ей стало
по-хорошему обидно, потому что всегда бывает немного обидно, когда
понимаешь, что в жизни уже кое-что безвозвратно прошло.
- Не волнуйтесь, - сказала она неожиданно мягким голосом, таким
неподходящим к ее крупной фигуре и жестким складкам губ. - Не волнуйтесь.
Подождите несколько дней: сейчас он еще не узнает вас...
Туннель был словно обугленный черный колодец, на дне которого
плескалась бездонная мгла космоса.
- Я готова. - Она коснулась ладонями влажного розового зрачка
анализатора. Где-то сзади тяжело засопела и охнула аппаратура настройки.
Пустота длинными тонкими пальцами перебирала ее волосы и играла краем
одежды. Звук голоса пробежал по стенам, словно луч фонарика, оставляя за
собой серебристую мерцающую спираль, концы которой сомкнулись, будто две
змеи встретились голова к голове, и ударил свет.
- Ты стоишь на пороге Великого перехода, - голос координатора был
ласков и торжествен. Она и не представляла, что он умеет так говорить. -
Миллионы лет, поколение за поколением делали шаг за шагом, чтобы наша
цивилизация смогла прийти к этому порогу, чтобы каждый ее член мог бы стоять
на твоем месте. Готова ли ты произнести клятву и стать подобной силам,
которые управляют космосом?
- Готова...
- Тогда повторяй за мной. Клянусь, ту силу, которой буду обладать,
никогда не применю во вред цивилизации, наделившей меня ею...
- ...наделившей меня ею...
- ..не буду вмешиваться в дела других цивилизаций, а лишь оставаться
наблюдателем, всегда стремиться к познанию нового...
- ...к познанию нового...
- ..и не изменять своим принципам и идеалам. Клянусь!
- ...Клянусь!
- И еще запомни, - голос координатора стал прежним голосом ее отца, -
метаморфоза, после которой ты станешь всесильным и почти бессмертным облаком
информационных частиц, обратима. Стоит захотеть - и ты приобретешь в той
точке Вселенной, которую выберешь, ту материальную оболочку, какую захочешь.
И тогда oна станет твоим уделом - до последней черты. Дважды не получают то
совершенство, которое ты скоро приобретешь. Дважды не исправляют ошибок.
- Не волнуйся, отец, - она улыбнулась одними глазами, - я не так
привязана к своему телу, чтобы снова в него вернуться.
- Ну что ж, - ей показалось, что голос координатора стал
раздраженным, - это хорошо, что тебе больше нравится быть бликом звезд и
шорохом космического ветра. Это хорошо, что тебе нравится окунаться в океаны
планет и спутников, пронизывая их и на время сливаясь в единое целое.
Хорошо, что изобретение наших ученых как раз для тебя. Что ж, мы свой долг
выполнили, мы дали вам крылья... Теперь иди: камера метаморфоз, или
перевертывания, как называют это наши ученые, ждет тебя.
Стенки туннеля-колодца начали выравниваться, пока не превратились в
зеркально-глянцевую поверхность, она увидела в них свое отражение, увидела в
последний раз, и почему-то защипало глаза... Наконец озеро стен дернулось и
распахнулось, как распахивает рот рыба, выброшенная на песок волной прибоя.
Она подошла к проему, обернулась. "Не думай обо мне плохо, - захотелось
сказать, - просто у меня скверный характер. Просто скверный..." Но губы
только дернулись, будто сведенные судорогой...
...Тонкие лучи аппарата перевертывания мягко проникли в мозг, и у нее
возникло ощущение, словно тело ее растворяется в бархатном сумраке камеры.
Как капли дождя разбиваются об оконное стекло, так она разливалась о
пустоту, как дым сливается с низкими осенними тучами, так она сливалась с
пустотой, как тает снежинка на ладони, тает и исчезает, так исчезала и
она...
Было жарко и душно, как бывает жарко и душно августовскими вечерами в
маленьких провинциальных городах на юге России, а асфальт напоминал
подернувшиеся пеплом угли. Солнце висело оранжево-красным яблоком над
крышами домов, воздух казался густым и терпким, как горячий клюквенный
кисель. От вагона, из которого Никита только что вышел, пахло разогретым
металлом и дегтем...
- Домой приехали? - спросила проводница, протирая тряпкой поручни.
- Да, как будто домой...
- И давно здесь не были? - Она оглядела Никиту.
- Давно, - он растерянно улыбнулся, - очень давно...
- Что ж тогда вы без вещей? Даже портфельчика никакого не взяли? Уж не
забыли ли в купе?
- Нет, не забыл. Не волнуйтесь, все в порядке. - Никите не хотелось
объяснять, как несколько дней назад, не понимая себя, он попросил на работе
неделю в счет отпуска, не заходя домой, пошел на вокзал, купил с рук горящий
билет и через час уже сидел в поезде, который направлялся в город его
детства.
Потом было пять дней пути, два из которых он провел на вокзалах двух
разных городов, ожидая своего поезда, много стаканов пахнущего дымком и
содой вагонного чая, пирожки и мороженое, которые он успевал покупать на
остановках, - на ресторан не было денег...
Ведь не расскажешь всего этого проводнице. Как и не объяснишь себе,
почему все-таки решился приехать...
Выйдя из вокзала, Никита перешел площадь, потом свернул направо, в
сторону старой вышки. Возле большого старого дома с резными наличниками и
потускневшими от пыли стеклами, там, где улочка, извиваясь, ныряла в тень
тополей, Никита остановился. Подошел к чугунной ограде, провел пальцем по
заржавленным прутьям. Машинально сунул руку в карман за сигаретами. На
ограде поодаль сидела нахохлившаяся птица.
Она окунулась в новое свое состояние, как утыкаются лицом в подушку,
когда хочется плакать. Но плакать она не могла - не умела. Слишком
совершенна, подумала она, слишком совершенна...
Она уже не помнила, какая из бесчисленных планет Вселенной была
когда-то их родиной. Планета давно превратилась в чуть слышный шорох частиц,
рассеянных по галактикам. Таким же шорохом стали и жители этой планеты...
Такова уж судьба слишком совершенной цивилизации, когда материальная
оболочка показалась ненужной и все, что считалось сначала душой, потом
разумом, уместилось в облаке информационных частиц, ставших ее "я"...
Пока планета еще мерцала зеленой каплей в пепельных глубинах космоса,
им было куда возвращаться из дальних дорог.
Правда, возвращались они не для того, чтобы повидать друг друга,
точнее, уже не повидать, лишь почувствовать информационное поле, а просто
надо было куда-то возвращаться, иначе дорога не будет дорогой. Они
проносились над опустевшими, рассыпающимися от малейшего сотрясения
городами, их городами, сталкиваясь друг с другом и порождая новые
информационные вихри, и только слышалось на всех волнах и диапазонах:
- Какие смешные и неповоротливые мы были...
- Я видела, как рождались новые звезды...
- Я был внутри умершей звезды...
- Как прекрасны кометы, я хочу окунуться в них снова.
- В путь, снова, снова.
- Снова, снова.
- В путь, в путь...
...Но прошло время, и их планета сделала свой последний виток вокруг
звезды... Всему приходил конец, лишь они оставались бесконечны, как
Вселенная. Она видела, как рождались и погибали цивилизации, как сжимались в
комок целые миры, как растягивалось и сворачивалось пространство и время...
Сначала это восхищало и ужасало... Потом удивляло, пугало... забавляло,
раздражало... И наконец, утомляло и надоедало.
Много раз она кидалась в жар рождающихся галактик, но тепло бессильно
перед бесплодным разумом. Она проникала в тела звезд и планет, проходила с
ними весь путь, от начала до конца, но звезды и планеты погибали, а она
уносилась прочь в вихре космической пыли.
Память возвращала Никиту к событиям той странной осени.
Почему его не любили сверстники, здесь, в городе детства, Никита не
знал. Может, потому, что он никогда не играл в футбол, в
"казаки-разбойники", не любил драться, не умел быстро бегать и вообще в
глазах мальчишек его двора казался полнейшим ничтожеством. Но если по
вечерам, когда их маленький двор и кривая улочка пустели, на втором этаже
распахивалось окно и бабушка кричала: "Никита, Никита!" - значит, это звали
его.
В этот час его можно было встретить у старой вышки, возле дальнего
ручья, на одиноких и пустынных улочках, когда один ветер, словно пес, бежал
рядом с ним, шевеля осенние листья.
На пригорке возле разбитой сосны, у заброшенного таинственного сарая,
на октябрьском закате и в майских сумерках.
Много лет назад здесь же Никита стоял у чугунной ограды старого дома с
резными наличниками. Он захотел вспугнуть птицу и увидеть, как она, словно
привидение, бесшумно и таинственно промелькнет на фоне ночного неба и
исчезнет в темноте.
Никита наклонился, нашарил в темноте подходящий обломок кирпича,
взвесил его в руке... как когда-то раньше.
- Не делай этого. - Голос был дивный и нежный, словно аромат ландыша в
весеннем лесу, и доносился откуда-то сверху.
Никита поднял глаза и так и простоял с полчаса, потом зачем-то положил
камень в карман и пошел домой.
Всю ту ночь заснуть Никита не мог, да он и не пытался этого сделать. На
кого же она похожа, думал он, лежа с открытыми глазами. На звонкий ливень в
жаркий зной, на розы на снегу?
Или на небо ранним утром, или кленовый лист, который кружится в
золотистом осеннем воздухе? А может, на глоток холодного молока и бархатную
воду первого купания в реке?..
Шторы на окнах были большие и тяжелые, и ни одной капли лунного света
не просачивалось в комнату.
На следующий вечер он снова стоял возле дома, привалившись спиной к
чугунной ограде и запрокинув кверху голову.
Прошло десять минут, полчаса, час.
- Ты ждешь кого-нибудь? - наконец спросила она.
- Нет, я просто хотел еще раз увидеть.
Он увидел улыбку и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Но
их, слава богу, не заметили.
- Я часто вижу, как ты бродишь по улицам.
- Да, но я не встречал вас раньше.
- Тебе всего тринадцать лет, и потом... мне стало жалко птицу.
- Я бы ничего плохого ей не сделал.
- Значит, я поторопилась...
Она снова улыбнулась, потом посмотрела куда-то в сторону, мимо него, и
сказала: -- Расскажи мне, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
- Не думал еще. На свете так много интересного. Хорошо бы вот так
просто бродить по земле, умывать лицо в чистых ручьях, спать на охапке сена,
смеяться и петь, когда захочу, не унывать и искать что-то осорошее.
- Ты славный... славный, но маленький...
- Когда я стану на десять лет старше, я буду думать так же.
- Значит, я не ошиблась.
- В чем?
- Если ты на самом деле такой, каким кажешься, тогда ты понял в чем.
- Я просто хотел это услышать.
Он сжал ладонью прут решетки, сжал так, что заболели суставы пальцев. А
потом тихо сказал: - Мне не надо было вас ни о чем просить.
- Ты был вправе попросить меня о чем угодно... Но не спрашивай почему,
а только выслушай. Мы не увидимся с тобой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг