СЕРГЕЙ КОЛЬЦОВ
ЗА МАГНИТНОЙ СТЕНОЙ, ИЛИ СНОВИДЕНИЯ ВАРЕЖКИ
Фантастическая повесть
Глава I
1
Четвертый день крупноблочный пятиэтажный дом, стоящий на краю города,
а точнее - у черта на куличках, продувался насквозь морозным январским
ветром, и не спасали обклеенные рамы и жидкого нагрева радиатор.
Карина Сухарева налила Гулене (так нарекли кошку, хотя и в мыслях она
не держала собирать вокруг себя по весенним гулким ночам мордастых
молодцов) в мисочку пастеризованного молока и принялась за немудреный ужин:
поджарила несколько яиц, которые повезло схватить в примитивном магазинчике
и доставить в целости и сохранности в битком набитом автобусе; сварила
кофе, - вот, пожалуй, и все, если не считать гренков с костромским сыром.
Затем наскоро сполоснула посуду, включила чревовещатель, удобно устроилась
на диване - и с головой ушла в шестую серию телефильма, о котором только и
судачили на службе, в очередях и компактных семьях.
Действие картины происходило в обыкновенном, добропорядочном городе.
Герои то и дело многозначительно молчали или ехали невесть куда, побочно
развивалась любовная интрига - и все чего-то ждали...
Но все кончается. Дикторша объявила, что очередная серия послезавтра -
вклинился хоккей.
Карина намечала заняться постирушкой и прочими мелочами, от которых
нет спасу, ибо подобны они снежному кому и не располагают к умиротворению.
Итак, Сухарева направилась в ванную, но тут раздался торопливый звонок
в дверь и запыханная Любаша, что жила в соседнем доме и за короткое время
успела полюбиться Карине своим легким и неугомонным нравом, впорхнула в
прихожую.
- Страсть какой холодище! - Любаша, передернув плечами, плотнее
укуталась в пуховый платок. - Вот черти полосатые, не могли по другой
программе гонять эту дурацкую шайбу,
- Ничего, потерпи денек.
-Потерпи-потерпи. Вот так всю жизнь и терпишь. А мой-то, олух царя
небесного, рад-радешенек. Еще бы - самый повод к Володьке сбежать. Пусть
только явится под мухой, таких шайб наставлю, таких балдерисов покажу...
Гулена, услышав знакомую скороговорку, вылезла изпод кухонного стола,
с глубоким удовлетворением потянулась и, исполненная важности, степенно
подошла к Любаше.
- А-а, Гуленушка!
Кошка, сладко мурлыкая, потерлась о ее ноги.
- Ну и охочая она у тебя до ласки, что дитя малое. - Любаша весело
потрепала Гулену. - Каринушка, как вышивка продвигается? Скоро разделаешься
со своей Мадонной?
- Да где там скоро! Нигде ниток не достать.
- Что б ты без меня делала? - Любаша с нескрываемым удовольствием
достала из кармана пакетик, - Держи. По великому блату достала. Импорт.
Карина развернула - и ее ладони расцвели от яркого мулине.
- Ой, Любаша, да ты же - золото! - Карина чмокнула ее в щечку.
- Обрадовалась? Так-то. Я еще вчера собиралась принести, да...
Она и дальше бы болтала без умолку о вчерашнем дне, если бы не
зазвонил телефон.
- Алло.
- Добрый вечер. Это я, то есть - Савелий. Помните? - конфузливо
пролепетал Варежкин, мерзнущий в телефонной будке.
- Здрав...ствуйте. - Карина медленно села в кресло.
- Вот, бродил по городу и решил позвонить. - Савелий секунду помялся и
внезапно выпалил: - Я сейчас приеду.
- Буду очень рада вас видеть, но сегодня... - Карина краем глаза
посмотрела на Любашу, которая уже сидела на диване и разминала сигарету. -
Сегодня у меня дел полно. И вообще - поздно уже. Приходите завтра, хотя
нет, -- Карина вспомнила, что будет хоккей и Любаша непременно заглянет, -
позвоните лучше к концу недели, и мы договоримся, как нам встретиться.
- Я- Я обязательно позвоню. Всего хорошего.
- До...
В трубке раздались короткие гудки. Карина молча сидела в кресле.
- Что-нибудь серьезное?
- Серьезное, говоришь... Да так... Ничего особенного... - Карина
замолчала и точно в оцепенении стала смотреть туда, где над вазой с
пожухлыми ветками висела фотография мальчика лет пяти.
Когда Карина пришла в себя, Любаши уже давно не было, а на полу возле
кресла лежало импортное мулййе.
"Савелий, - подумала Карина. -- Да... Что ж я собиралась делать?" А
что делал Савелий в этот поздний январский час?
Он возлежал на кушетке в своей неказистой каморке и предавался мечтам.
И виделись ему летящие по небу колесницы, аэростаты, наполненные розовым
туманом, и прочее, и прочее, что приличествовало званию художника-любителя,
эдакого живописца-чудака, малевавшего свои картинки, богатые фантазией,
колоритом, но вызывавшие только иронию да недоумение на серьезных и
выбритых лицах.
Примерно месяц назад, совсем случайно, на его пути повстречался
заведующий фабричным клубом "Прогресс" Никон Передрягин. Тайком ото всех и
особливо от супруги кропал он вирши, которые писались задолго до праздников
всенародных и местного значения и, выведенные каллиграфическим почерком,
прикношшвались к стенной газете, после чего с нескрываемым волнением
Передрягин чаще обычного прохаживался мимо нее, покашливая. Именно Никон и
уговорил Савелия выставить свои полотна на всеобщее обозрение, чтобы люди,
вкусив Пищи духовной, могли посветлеть душой и сердцем. И случайный
посетитель, чаще всего в обеденный перерыв, приходил полюбопытствовать на
творения Варежкина.
В неприметном углу зала стоял столик. На нем пылилась "Книга отзывов и
пожеланий", представлявшая собою общую тетрадь в зеленой обложке. У Савелия
бойко колотилось сердце, когда он ее раскрывал, особенно после очередного
слета передовиков производства или профсоюзных деятелей. Да и как тут не
волноваться, если собиралась тьма-тьмущая образованного и уважаемого люда.
Но листы были чистыми, а игольное острие привязанного к ней карандашика так
и оставалось девственным. Но Варежкин не унывал, так как еще в
распашоночном возрасте уверовал в истину - на доброту всегда отзовется
чья-то душа, а позже, уже будучи человеком взрослым, сказал себе: труд мой
нужен, чтобы осветить чьи-то потемки.
Никон не раз наблюдал, как Савелий, оглядываясь по сторонам,
нерешительно открывал тетрадь - и сердце его дрогнуло. Как-то придя на
работу, Передрягин написал то, над чем бился не один вечер-и что прерывало
и без того тяжелый его сон.
"На меня решительно произвели впечатление Ваши живописные картины. Они
открывают Ваше отзывчивое сердце и могут сослужить пользу для человека. В
них много желтой краски, которая символизирует солнце. Поэтому таким теплом
веет от них. Спасибо Вам от всего рабочего сердца. Слесарь второго цеха".
Далее шла неразборчивая подпись.
В один прекрасный день Варежкин в который раз приблизился к заветному
столику. За происходящим наблюдало недреманное око Передрягина. Савелий
быстро прочитал написанное "Никон, воздадим тебе должное!", улыбнулся,
перевернул страницу, захлопнул тетрадь и хотел было уйти, как вдруг заметил
невысокую женщину, которая как вкопанная стояла возле одной из картин.
Савелий, делая вид, что разглядывает полотна, краешком глаза посматривал на
нее, но в конце концов не выдержал и подошел.
- Вам понравилось? - громким от волнения голосом спросил Савелий,
Женщина, а это была Сухарева, вздрогнула и обернулась.
- Что вы сказали?
- Вам... - Савелий на секунду запнулся, - вам... нравится? - Медленным
движением головы он указал на картину.
- А вам? - в свою очередь спросила Карина.
- Не знаю... Мне показалось... Это... Это мок работы.
Сухарева смутилась, - Признаться, я не люблю подобную живопись, -
после некоторого замешательства сказала Карина. - И название какое-то
странное - "За Магнитной Стеной". Этот мальчик... Откуда вы его знаете?' На
картине была изображена комната. По углам в напряженной позе сидели похожие
на людей существа.
Посредине - на волнистом изумрудно-фиолетовом фоне - вставшая на дыбы
ослица с изумительным, почти иконописным, женским ликом. Над нею парили два
пустых черных кресла. А в правом верхнем углу отчетливо виднелся портрет
улыбающегося мальчонки в золотой раме.
- От... куда знаю... - не сводя глаз с Карины, почти по слогам
произнес Варежкин, - Видел... Его портрет... Он там висел на стене.
- Где там? - Сухарева невольно подалась вперед.
- За Стеной. Да, за Магнитной Стеной. Ночью. Еще падал снег, но потом
прекратился...
- Какая стена? Какой снег? - Невнятица, которую нес Варежкин, явно
раздражала Карину. - Вы можете объяснить толком?
- Эта картина... Я увидел ее во сне, даже не во сне. Это был не сон, а
нечто иное. Я могу все рассказать. Рассказать с самого начала.
Карина оглянулась. В зал вошли несколько человек.
- Хорошо. Но только не здесь. Вот мой телефон, - Сухарева вынула из
сумочки блокнот и быстро записала номер. - Непременно позвоните.
Варежкин взял листок и нерешительно удалился, а Карина посмотрела ему
вслед, на его налепьГй, мешковато сидящий пиджак, на брюки, не помнящие
утюга, на его стоптанные башмаки, и снова вцепилась глазами в картину,
точнее в ее правый верхний угол.
4
Надвигался Новый год, и вскоре Савелия попросили освободить помещение,
Передрягин и тут пришел на выручку. Он выхлопотал на предприятии грузовик,
помог справиться с картинами и долго тряс руку, желая житейских благ и
творческих радостей, а когда вернулся в зал, то чуть было не прослезился
при виде голых и осиротевших стен, а Варежкин тем временем ехал домой в
продуваемом ветрами пальтеце, охраняя в кузове свои сокровища.
Мелькали степенные строения, толкались прохожие, поблескивали витрины
магазинов, пока не пошел знакомый район, где людей поменьше, улицы, поуже,
дома пониже да и воздух попроще.
К встрече Нового года Савелий почти не готовился.
Купил маленькую елку (большая и в дверь не пролезет и согнется в три
погибели, упершись в невысокий потолок), какие-то пестрые и веселые
игрушки, и вся недолга. Когда куранты пробили двенадцать, Варежкин поднял
стограммовик, наполненный напитком огненным и серьезным, чокнулся с
приготовленным накануне белым холстом, натянутым на подрамник, пожелал ему
и себе здравствовать, хлопнул содержимое и занюхал корочкой черного хлеба,
тщательно натертой чесноком.
Нутро быстро согревалось, в голове вспыхивали фантасмагории. Варежкин
подошел к окну и увидел младенца, который с удивлением смотрел на него и
пересыпал тоненькой струйкой из одной ладошки в другую золотистый и колючий
песок.
Проходили дни, заваленные делами, суматохой, будничными невзгодами и
нервотрепкой.
Недавно Савелий побывал у Сухаревой и теперь он то неподвижно лежал на
промятой кушетке и, уставясь в потолок, выкуривал одну сигарету за другой,
то вскакивал и нервно ходил взад и вперед, то снова ложился, вскакивал и
подходил к окну, выходящему во двор, и как очумелый подолгу стоял возле
него, словно пытаясь что-то вспомнить, что-то высмотреть в темных досках
полуразвалившегося сарая.
- Неужели мне все померещилось? Какая-то фатальная ошибка,
галлюцинация, астральный бред.
Самые невероятные догадки и предположения метались в воспаленных
клетках мозга, не давали успокоиться, забыться, взять себя в руки. К тому
же постоянно мозолили глаза отрешенно лежащие кисти и разбросанные как
попало тюбики с красками. Савелий не выдержал и накрыл их газетой, а на
недавно начатую картину набросил лохмотья - все, что осталось от его
некогда любимой рубашки в горошек.
- Какая-то чертовщина! - Савелий плюхнулся на кушетку, повернулся к
стене и в который раз стал лихорадочно прокручивать встречу с Кариной.
В тот день он тщательно отпарил брюки, приобрел в комиссионке
недорогой пиджачишко, сходил в парикмахерскую, после чего, посмотрев на
себя в зеркало, сказал: хорошо. И было утро, и был вечер; день шестой -
суббота. И Варежкин шел к Карине, и снег под ногами раскалывался на
звезды.- Вначале она была приветливая. Улыбалась. Взяла цветы, правда,
пальцы нервничали. Понять можно - волнение. Цветы поставила в молочную
бутылку. А потом вдруг замкнулась. Почему?
Варежкину вспомнились цветочные лотки, как он минут пятнадцать
завороженно смотрел на стеклянные ящики в виде аквариумов, в которых горели
свечи, как неловко было покупать стыдливые гвоздики - так покорно и
смиренно они лежали.
Цветы... С них-то все и началось. Была же ваза. Могла и в нее
поставить. Подумаешь, какие-то пожухлые сосновые ветки. С год стоят - не
меньше. Предложил выбросить - ни в коем случае. Поставить их в какую-нибудь
трехлитровую банку - нет-нет, нельзя. Они должны стоять там. Стоп...
Он вспомнил, что над сосновыми ветками, стоявшими на этажерке, белело
пятно.
Ваза с ветками ей чем-то дорога. Белое пятно. Скорее всего висела
фотография. Но чья? Мужа? Любовника?
Допустим, бросил, погиб. Память о нем? Смешно. Глупо.
Да черт с ними, с этими ветками. При чем тут они...
Карина... К ней шел. Спешил. Готовился. Все прахом.
Карина... Какой сладкой горечью веет от этого имени.
Карой и горечью. Спросил - как живешь. Сказала, что ничего
интересного, что привыкла к однажды заведенному распорядку, что в
прошлом... да стоит ли о нем говорить, и вдруг с пустого места: хочешь
узнать - не замужем ли я? Мне муж не нужен, посторонний человек в доме - не
нужен. Не хочу, чтобы кто-то нарушал мой быт. Однажды попытались
перевоспитать - ничего не вышло. Впрочем, это так, прошлогодний снег, дым,
кото... сжала пальцами виски. Переменил тему. Хорошая квартира, удачное
место. Много простора за окнами.
Ненавидяще посмотрела. Какой простор? Живешь, как в глуши. Раньше была
квартира в центре, но дом поставили на капитальный ремонт. Разве нельзя
вернуться назад? Привыкла. Хотя какая привычка. Все дело в другом, в
другом... Снова сжала виски. Нельзя мне отсюда уезжать, нельзя. А вдруг
вернется... все вернется - прежнее... Извини, я совсем развинтилась.
Страшно болит голова. Вся неделя сумбурная, беготливая. Мне лучше прилечь.
Подошла к дивану и согнала кошку.
Обрывки воспоминаний набегали друг на друга, перекрещивались,
кувыркались, пока их не подхватила головокружительная карусель и не слила в
пеструю, неразрывную ленту.
Наутро Варежкин встал свежим и бодрым. Тюбики и кисти очнулись от
летаргического сна, когда Савелий, комкая, сорвал с них газету, а холст
помолодел и задышал, освобожденный от наброшенных на него лохмотьев.
- Кого нелегкая принесла?! - раздраженно сказала Карина и пошла
открывать.
На пороге стоял Варежкин с цветами и картиной.
- Савелий! Наконец-то. Как в воду канул. Почему не звонил? - сбивчиво
заговорила Сухарева, впуская Савелия. - Я уже разыскивать тебя собралась.
- Я картину для тебя писал, - смущенно заговорил Варежкин, словно
оправдываясь.
- Картину... - Сухарева, словно спохватившись, быстро прикрыла дверь,
ведущую в комнату. - Извини, у меня маленький беспорядок. Ты пока
раздевайся, я сейчас приберу.
Карина бочком юркнула в комнату, мигом сняла со стены фотографию и
запрятала ее в шкаф. Затем, поправляя на ходу прическу и стараясь унять
волнение, вошла в прихожую.
Савелий протянул ей тюльпаны и стал причесываться.
"Снова цветы... и снова некуда поставить", - подумала Карина.
- Опять не знаешь, куда их определить? - улыбаясь, спросил Савелий.
Карина слегка покраснела, пошла на кухню, и уже оттуда сказала: -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг