поселка. Вышла возле запыленного здания воздуходувных установок. На лице
Оли, когда она меня увидела, отразилось удивление, а потом испуг, который
тут же перешел в притворство. "Как же ты такая больная умудрилась приехать?"
спросила и забегала зрачками по плакатам техники безопасности, ниже которых
располагались ряды кнопок. Работа сестры заключалась в том, чтобы включать и
выключать вентиляторы. Возле телефона лежал карандаш. Я взяла его.
Движениями кисти показала, что нужна бумага. Оля открыла тумбочку и дала мне
клочок. На нем я написала: "Приехала попрощаться. Хочу видеть нашу хату и
школу".
12
Вышла подышать свежим воздухом и потеряла контрольный талон. Билетерша
глухая стена. Так обидно мне стало, что я заплакала - рыдала взахлеб, не
стесняясь прохожих. Не потому, конечно, что меня не пустили, а от того, что
на душе невыносимо. Во всем, чего не коснешься, чувствуешь себя жалкой и
ничтожной, потому что не можешь делать то, что ум подсказывает и сердце. Во
всем зависишь от окружающих, помыслы которых ниже твоей высокой мечты. Эх,
жизнь - скорбная прогрессия!
Говорят, что около Песчанки движутся наши войска с пушками, машинами и
танками. Слухи идут, что турки нарушили границу и что мы дали отпор, заняв
прежнюю позицию. Так что готовь себя к тому, чтобы услышать трагическое
война! Завуч сказала, что по русскому устному у меня якобы "5".
Троица. Мама притрусила в доме травой, украсила веточками дверной
проем. В комнате хорошо, но мне почему-то грустно. Каждая моя последующая
мысль тоскливее предыдущей - нет у меня сил остановить их нарастающий,
захлестывающий поток. Надо что-то предпринимать, надо действовать. Прочь из
хаты - туда, где свет, где люди!
Смотрю на подругу, которая танцует с Виктором Михайловичем. Мне
кажется, что я умерла бы от счастья, если бы он прикоснулся ко мне. Кружусь
с кем угодно, только не с ним. Разошлась вовсю. Моя маска - внешняя
веселость: улыбаюсь, разговариваю, шучу. Внутри - холод.
У меня гость - Максименко: художник-самоучка... Посмотрев мою живопись,
сказал: "Все это ничто, нужно рисовать с натуры". Я молчала - с усердием
перебирала оказавшиеся под рукой детские кубики, будто хотела найти
особенное их сочетание. Заметив это, он произнес: "Лучше бездельничать, чем
сидеть без дела".
Быткин осуждает во мне "уединение и чрезмерное увлечение
аристократизмом". Он учится со мной в одном классе. Причисляю его к
злоязычникам. Избегаю. Дружить с такими боюсь.
Восторгаюсь сегодняшним вечером. Листья на деревьях, как очарованные.
Ветра нет. Тишина такая убаюкивающая, что до луны рукой подать. Только этим
и любуешься, больше нечем.
У одной меня двойка по контрольной. Я четко мыслю, хорошо понимаю
соотношения вещей, но математика - это мой бич. Черт с нею, с двойкой, пусть
ставит, но зачем же еще кричать за то, что я не знаю, плюс нужен или минус.
Урок кончился. Я подошла и, запинаясь, сказала: "Виктор Михайлович, не
кричите на меня, мне и так..." "Досадно", - подсказал он и улыбнулся. Я
посмотрела на него в упор. Он отвернулся. Ни у кого из мужчин я не видела
такого красивого лба. А вечером - Тюльпанчик. Ненавижу! Свобода - вот мой
девиз.
До самого рассвета готовилась к роковому часу. Пришла на первый
экзамен. Сдаю на аттестат зрелости.
13
Убогое поселковое кладбище. За оградкой две могилы. В одной - мама, в
другой - отец.
14
Внешне хата не изменилась. Виноград и деревья растут на тех же местах.
Выглядывает краешек летней кухни и даже собачья будка на том же месте,
только собаки в ней нет. На веревке сохнут пеленки - развешены во всю длину.
У новых хозяев четверо детей.
15
Моя сестра проявляет недовольство. Украдкой посматривает на часы. Я
отнимаю у нее время. Ничего, потерпит. Готовить ей, кроме как себе, некому.
Муж уехал в Казахстан на уборку урожая. Сын служит в армии. Сейчас мы стоим
у входа в клуб. Решилась зайти. Фойе, люстра, мокрый кафельный пол;
квадратные колонны, до половины окрашенные синей краской... Решила подняться
на второй этаж.
- Тебе куда? - спросила старуха-уборщица.
- Посмотреть, - раздался за моей спиной спасительный Олин голос.
- Чего, чего? - изрезанное морщинами лицо насупилось, прозвучала
несокрушимая интонация, - не пущу!
Подошли к школе. Желтое, облупившееся здание, окруженное зеленым огнем
акаций, всколыхнуло во мне самые добрые воспоминания. Направилась во двор,
свернула к обрыву. Внизу - крутой поворот реки и лес, подступающий к берегу
на всем видимом протяжении. Здесь я частенько спускалась по крутой тропинке
вниз и уходила подальше от пляжников. Установив мольберт, до самого вечера
забывала о себе. Я верила в свое высокое предназначение.
"Здравствуйте, Эля и Оля", - раздался за нашими спинами неожиданный
мужской голос. Оглянувшись, я увидела седого человека, одетого по-зимнему -
в шапке и фуфайке. Туфли развалились. Парусиновый верх протерся.
Проглядывали голые пальцы. Лицо и знакомое и незнакомое И тут я вспомнила.
Да это же Максименко. Мне Оля как-то рассказывала, что он сошел с ума,
забросил художество, ударился в поэзию. И действительно, несчастный вытащил
из кармана блокнот и начал читать стихи - с рефреном: "Хлеб всему голова,
хлеб всему голова!" Закончив чтение, спросил: "Ну как?" - и, не ожидая
рецензии, добавил, - "В комсомолку послал", - гордо выпятил подбородок и,
круто повернувшись к нам спиной, командуя самому себе "раз, два, три",
удалился, маршируя под этот счет.
Используя всевозможные жесты и мимику, я объяснила моему Вергилию, что
посмотрела все. Теперь, мол, пора возвращаться. "Я поеду с тобой, - сказала
Оля с мрачным сосредоточением, - мало ли чего может случиться". По пути на
вокзал я по ее настоянию зашла к родителям моего бывшего мужа. Был бы над
нами Бог, он подарил бы моей романтической настроенности что-нибудь такое,
что находилось бы хотя бы за тысячу километров от моей хаты, в которой я
родилась и провела свое детство. Так нет - даже мужа он состряпал мне из
этого же поселка, как бы предупредив меня на всю жизнь: "Нечего смотреть за
горизонт. Бери то, что под носом!"
Мы подошли к невысокой калитке. Хата просвечивалась белыми пятнами
сквозь листву сада. Гаревая дорожка привела нас к ветхому крыльцу и
торчащему возле него корявому пеньку, на котором, буквально как филин,
восседал мой тесть. Грелся на солнышке, обхватив колени руками. Поскольку он
был без обуви и без носков, то костлявые ягодицы, упирающиеся в голые пятки
и пальцы ног с почерневшими ногтями, и булькатые глаза на худом
туберкулезном лице, и кисточки волос, торчашие из ушных раковин, делали его
похожим именно на этого ночного хищника. Он встретил нас молча и не
шелохнувшись. На вопрос моей сестры, дома ли Мария Николаевна, не ответил.
Мы позвонили, но безрезультатно. Вдруг он соскочил со своего насеста,
крикнув ухающим хрипловатым голосом подождите, побежал к чулану и под
кудахтанье всполошившихся кур исчез в темном проеме. Вышел с рюкзаком,
наполненным грецкими орехами. "Это нашей внучке", сказал, обращаясь ко мне
и, вскочив на пенек, уселся в прежней позе.
Я не хотела брать, да и сил тащить на себе тяжесть у меня не было, но
сестра шепнув "не надо обижать старика", взяла гостинцев и направилась к
выходу. Вечерело. Улица вела мимо облупившейся поселковой церкви. Контуры
трех куцых куполов сливались с наступающей темнотой.
16
Литургия в разгаре. Правит владыко. Вокруг него с видом полной
покорности стоят священники и среди них тот, который в моем серддце.
Протиснулась поближе, став на ту сторону, на которой был мой старец. Не
знаю, заметил ли он мое присутствие, почувствовал ли на себе мой взгляд, но
только он не смотрел в мою сторону. В это время начал мировать мирян
архиерей, а затем, наконец, и мой. Я не ожидала, что он получит столь
высокую должность. Наряд на нем сегодня особенный. Вместо черной рясы с
зеленым передником, лиловые ризы, почти фиолетовые. Меня как что-то
толкнуло. Я решила помироваться у него. Поцеловав икону, я с легкой усмешкой
подошла к нему и посмотрела в глаза, Он также остановил на мне свой взор, но
затем, вспомнив свой долг, помазал мне лоб. Но я не двигалась с места.
Ждала. Он сделал плавное, лебединое движение рукой, создав удобное положение
для поцелуя. О, какое безумие - я целую руку мужчине.
Несколько раз заполняла бланк, потому что до этого с подобным не
сталкивалась. Принесли посылку. Как на крыльях вылетела из почты - хотелось
скорее раскрыть, чтобы всецело погрузиться в домашнюю обстановку. И вот я
смотрю на присланное - манка, вермишель, сало, яблоки... Коржики! Я живо
представила маму, стоящей у духовки и пекущей их для меня.
Дни в институте проходят безотрадно. И вне его стен нет успокоения.
Хозяйка попалась сварливая. Клава сегодня заболела. Вероятно сделала аборт.
- Позировать пришли? - сказал Сергей Дмитриевич, - тогда давайте
начнем, и он тут же, поставив на мольберт фанеру, взял палитру в руки и
начал писать мой портрет, наметив углем основные пропорции. Когда смотрел на
меня, я улыбалась ему глупой улыбкой, на которую он совершенно не
реагировал. Мне было стыдно самое себя, я старалась думать о чем-нибудь
отвлеченном, о далеком - о доме, о матери; хотела погрузиться в эти
воспоминания, но все мои усилия были тщетны. Я испытывала на себе его взгляд
и больше ни о чем не могла думать. Я не человек. Я натурщица. Я - предмет.
Угощали меня гречневой кашей с молоком, после чего он опять принялся за
работу. Когда я уходила, проводил меня на лестницу, осветив ступеньки
спичкой.
Я так устала от этой злой и безотрадной жизни, что хотелось забыться во
сне. И мне повезло. Приснились Тюльпанчик и мама. Затем я увидела с ними
себя. Мы собирали спелые абрикосы, Я спала и боялась выйти из этого сна -
потерять ощущение того близкого и дорогого, которое некогда было для меня
таким явным и доступным. Между тогда и теперь такая бездна, что я плачу.
Завтра пойду в церковь.
Случайно прочитала Клавино письмо. Она пишет подруге: "Живу в одной
комнате с художницей! Ни рыба, ни мяса. И вообще какая-то странная и
непонятная".
Альбома "Брюллов" ни в одном магазине не оказалось. Соблазнилась на
яблоки. Съела все. Последнее отдала сидящему на паперти нищему. Возле икон
размахивал кадилом невзрачный дьячок. Я очутилась рядом с одной из женщин,
которая, решив, что я отношусь к непосвященным, начала знакомить меня с
церковными правилами и обрядами. В разговоре она называла священников по
именам. Воспользовавшись ее осведомленностью, я выяснила, что моего
возлюбленного зовут отцом Стефанием.
17
Водитель включает фары. Коридор моего зрения совпадает с освещающим
трассу пятном, двигающимся вместе с автобусом. Я вижу неровности набегающего
асфальта и параллели обочин, заросшие сорняками. И вдруг - заяц:
катапультируется из темноты и, чтобы не попасть под колеса, спешит исчезнуть
в ней, пересекая при этом световой пучок. Интересно знать - существует ли
освещение, которое пересекаю я и кто является наблюдателем? А может быть все
гораздо проще окружающий мир таков, каким видит его моя сестра. Свет для
нее - свет, темнота - темнота. Заяц - заяц. Изредка она посматривает на меня
с нарисованной на лице жалостью, придерживая на коленях рюкзак, наполненный
грецкими орехами.
18
Разговор шел о том, как тяжело жить, особенно здесь - в областном
центре. Вдали пылал багровокрасный закат, величественный и свободный. Из-за
высоких крыш солнца, самого ядра этого заката, не видать. Съев пирожок, я
привстала...
- Давай пойдем в церковь, - предложила Клаве.
- Нет, не пойду. Я в таком растрепанном виде.
С трудом, но все же я уговорила ее. Мы шли, не замечая людей, шума,
визга детей, которые, почуя весну, высыпали на улицу. Для меня все жители
этого города, словно облетевшие деревья... Нет! - механизмы с одними и теми
же деталями, движущимися вне времени и пространства. Но вот мы вышли на
базарную площадь, перешли мост, проложенный через тщедушную речку. Здесь
людей оказалось гораздо меньше и мы, чтобы отдохнуть, замедлили шаг. И тут я
увидела на месте величественного зарева узкий серп молодого месяца. Подумала
о том, что точно такой висит сейчас и над нашей хатой. Присела и взяла под
ногами немного земли, чтобы задумать сон. Мы взошли на пригорок и тут во
всей своей монументальной красоте выросли купола церкви. Служил только один
отец Илия. Я и Клава направились к алтарю. Я остановилась возле
примелькавшейся старушки, одной из частых посетительниц храма. Узнала, что
отца Стефания нет сегодня, что владыко серьезно болен и вряд ли сможет
служить пасху. Посмотрела на Клаву. Она стояла на коленях и молилась. Если
не с верой в душе, то, по крайней мере, с претензией на нее.
19
Обратная дорога утомила меня. Тошнота подступала к горлу, давила, но я
держалась. Сестра заметила мое состояние. Остановила такси. Через десять
минут мое путешествие завершилось. Открыла Валя. Заплаканные глаза вспыхнули
внезапной радостью.
- Чего я только не передумала, - сказала она срывающимся от волнения
голосом.
- Соскучилась по нашему поселку, - сказала сестра и добавила
извиняющимся тоном, - по-гостила бы у меня, но не знаю, какие лекарства ей
нужны. Да и где их достанешь?
20
- Ты целый день была на ногах. Немедленно ложись! - сказала Валя. Я
присела на диван-кровать и потеряла сознание.
21
Концы веревок крепились на вершине горы. Я висела на подмостях с
зубилом и молотком в руках и буква за буквой высекала в скальной породе:
Верую во единого Бога Отца, Вседержителя Творца небу и земли, видимым
же всем и невидимым, И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия,
Единородного...
Неустанная работа сменилось задумчивым сидением на черном камне. Вдруг
я увидела отца Стефания. Изредка пролетавшие пушинки снега гармонировали с
его спокойным и тихим взглядом, Я обратилась к нему с некоторым волнением:
"Я напишу для вас картину маслом в религиозном духе - можно?" "О, да,
конечно можно, можно, можно", - пропел он голосом скрипучей шарманки. Мне
стало жаль его и я, учтиво поклонившись, ушла в ту сторону, куда смотрели
его глаза, обратив внимание на то, что за его спиной возвышается неодолимая
стена. Я шла до тех пор, пока круг не замкнулся - я наткнулась на ту же
стену. Это она магнитила меня. С трудом оторвавшись от нее, я слегка
протянула руку вперед и позвала: "Отец Стефаний!" И тут же то место, которое
я себе наметила, превратилось в моего возлюбленного. "П-п-рошу в-вас, -
сказала я заикаясь, уд-делить м-мне мин-нуту вним-мания". "А почему же -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг