землю и, привалившись спиной к грязному колесу Нивы, обхватил голову руками.
- Ты вот, это, деньги, на, возьми, - сбивчиво проговорил растерявшийся
Володька, поспешно доставая из бумажника новенькую сотню и пытаясь всучить
ее старику.
- Не... - прохрипел Федор Иванович. - Не надо... Ты... Купи ему...
Этот.. Как его... Педи Гри... Побалуй... Напоследок...
* * *
Два дня терзался Федор Иванович, не знал, куда себя деть. А поздним
вечером второго дня не выдержал - увязал в платок две печеные картофелины,
оставшиеся от прошлого ужина, помидор, впопыхах сваренное яйцо да черствую
краюху ржаного хлеба. Основательно оделся, на фланелевые портянки обул
кирзовые сапоги, прихватил спички, тесак в войлочных ножнах - и вышел из
дома.
Первым делом направился к Тамаре.
- Ты куда это на ночь глядя собрался? - удивилась та.
- Что хотите со мной делайте, а Жука я в обиду не дам! - отчаянно
проговорил Федор Иванович и притопнул подкованным каблуком.
Долго молчала бабка Тамара, разглядывая позднего гостя, вставшего на
пороге. Качала головой. Наконец, проговорила тихо и, вроде бы, с пониманием:
- За ним, значит, отправился?
- Пойду искать, - кивнул Федор Иванович. - Предупредить вот зашел, а то
хватитесь - а меня нету... Курам раз в день кинь зерна из бочки.
- Ладно. Кину... И куда отправишься?
- По дороге.
- Далеко?
- Не знаю пока.
- Ну, ладно... - Тамара тяжело поднялась с табурета, выдвинула ящик
стола, одним широким движением сгребла в него разложенные по столешнице
письма и почтовые карточки. Сказала:
- Погоди.
И ушла за занавеску в маленькую комнату, откуда громко - на весь дом -
щелкал поношенным механизмом старый будильник, пытающийся поспеть за
стремительными мгновениями. Вернулась хозяйка минут через пять, вручила
Федору яркий, оранжево-синий рюкзак.
- Вот, возьми. Внук оставил. Там я тебе молока положила бутылку, и
десяток блинов. Съешь по дороге.
- Спасибо, - поблагодарил Федор Иванович.
- А, может, все же, подождешь до утра? Не дело - в ночь уходить.
- Не могу. Так легше.
- Ну, смотри. Голова на плечах своя есть.
- То-то и оно, - сказал Федор Иванович. Он закинул рюкзак за спину,
развернулся на каблуках, открыл дверь, перешагнул порог - и остановился.
Медленно повернув голову, он колюче глянул на Тамару и со значением
повторил:
- То-то и оно.
* * *
Под открытым небом идти было не страшно. Ярко светила луна, мерцали
разбрызганные по высокой тьме звезды; было тихо и сонно. А вот когда начался
лес, черный и затаившийся, Федору Ивановичу сделалось не по себе. Он достал
тесак - но спокойней от этого ему не стало. Он подумал, что сейчас не
помешал бы фонарь. И тут же решил, что от прыгающего по земле желтого пятна
не было бы никакого проку.
Во тьме, окружившей дорогу, кто-то жил. Там ворочались и вздыхали.
Охали и постанывали. Скрипели и потрескивали. Сомкнувшиеся деревья норовили
зацепить раздражающе яркий рюкзак, сдернуть его с плеч человека. Смутные
фигуры выдвигались из мглы и недвижимыми призраками вставали в шаге от
обочины. Прямо по звездам скользили беззвучные крылатые тени. Порой вниз
заглядывала седая луна, и тогда лес менялся чудовищным образом: уродливые
тени полосовали дорогу, каждая выбоинка заполнялось густой тьмой, березовые
стволы начинали сливочно блестеть, а плотная стена сомкнувшихся деревьев
раскалывалась, обнажая прежде невидимое, тяжелое и мрачное...
Долго шел Федор Иванович, неосознанно тая дыхание и борясь с
одолевающими страхами. Крепко сжимал горячую рукоять ножа. Заставлял себя
шагать широко и размеренно, гнал прочь пугающие мысли, убеждал не верить в
обманчивых призраков, знал, что фигуры вставшие вдоль дороги - обычные
коряги, да потрепанные кусты, что тихие тени, скользящие на фоне звезд -
совы и летучие мыши.
Но потом он увидел такое, что в голове будто колокол лязгнул - и
раскололся на сотни тяжелых острых кусочков, а сжавшееся сердце тут же
оборвалось и провалилось в живот, затрепыхалось там, запрыгало, забилось.
По лесной дороге, по колышущимся теням, ритмично подпрыгивая, бежала
навстречу жуткая четырехногая тварь с несоразмерно большой бесформенной
головой.
Федор Иванович сдавленно охнул, выставил перед собой тесак и стал
медленно оседать, чувствуя странную пустоту в голове.
* * *
Ему привиделось, будто он дома лежит на неудобном диване; рука его
свесилась до холодного пола, и пальцы его лижет шершавым горячим языком
черный пес Жук.
Федор Иванович чмокнул губами и очнулся.
Он лежал на земле. В правый бок упиралось что-то твердое. Сквозь
сплетенные ажурные кроны проглядывали звезды.
Он был в лесу. На дороге, а не на диване.
Но горячий язык по-прежнему лизал его руку.
- Жук?
Кобель знакомо тявкнул, и Федор Иванович перевернулся.
- Жук!
Пес вскочил, скакнул в одну сторону, потом в другую, припал к земле,
вращая хвостом. Он решил, что хозяин затеял с ним игру.
- Ах ты, черт поганый! Ты ж меня, зараза, чуть на тот свет не отправил!
Я уж даже... А... Как... - Федор Иванович задохнулся, заперхал в кулак.
Откашлявшись, отдышавшись, вытер ладонь о штаны, подобрал тесак, убрал его в
ножны. Сел, качая головой, приговаривая растерянно:
- Ах ты, зараза такая... Как же, а?.. Как же...
Пес, увидев, что игры не выходит, успокоился, подошел ближе. Ткнулся
головой в колени хозяина, будто прощения за что-то вымаливая.
- Ну чего, чего?.. Эх, ты, кобелина здоровая... - Федор Иванович
шмыгнул носом, обхватил Жука за шею, нащупал обрывок веревки, почувствовал
под руками кровь. - Нельзя было так... Не по-человечески это... Эх! - Он
прижался к кобелю, погладил его по хребту, почесал бок. - Давай срежу удавку
твою... Погоди... Щас... Да стой ты спокойно!..
Потом они долго сидели на пустой дороге. Если блины и намоченный
молоком хлеб, жевали картошку и рассказывали друг другу о случившемся с
ними - каждый на свой лад, на своем языке.
Их окружала живая черная чаща. В ней кто-то ворочался и вздыхал, охал и
постанывал. Из мглы выступали неясные фигуры и вставали в нескольких шагах
от обочины, по тлеющим звездам скользили крылатые тихие тени, - но Федора
Ивановича теперь ничто не пугало.
А когда они собрались и двинулись в обратный путь, то Федор Иванович
понял, почему при встрече пес показался ему таким страшным.
Невесть из какой дали Жук тащил в пасти очередную свою добычу.
И, судя по всему, бросать ее он не собирался.
* * *
- Так это кикимора, - сказала Тамара, только глянув в сторону лежащей
на полу тушки.
- Да ну! - не поверил Федор Иванович.
- А кто это еще может быть? Сам посуди: волосы зеленые, морда с
кулачок, перепонки, будто у гуся. Как пить дать - кикимора!..
Жук лежал на своем обычном месте возле печи. Он улыбался, как умеют
улыбаться одни только собаки, и постукивал грязным хвостом по половицам.
- И что это за пес у тебя такой? - пробормотала Тамара, строго
посмотрев на развалившегося кобеля.
Жук показал ей розовый язык и протяжно зевнул.
На улице светало. Со дворов неслась петушиная перекличка. У колодца
звенели ведра, принимая студеную воду; глухо гремела колодезная цепь, и
отрывисто взвизгивал несмазанный ворот.
Федор Иванович прикрыл задушенную кикимору картофельным мешком и
объявил:
- Что хотите со мной делайте, но Жука я оставлю. Присматривать буду,
забор подлатаю, за калитку одного не пущу - но и выгонять не стану.
- Я уж так и поняла, - сказала бабка Тамара. - Но как ты без хозяина-то
будешь? Сам жаловался, что тяжело.
- Ты про домового, что ли? Так я все придумал. Вон вокруг изб сколько
брошенных, и у нас тут, и в Никулкине, и в Ширяеве. Возьму веник, как ты
меня научила, принесу себе нового домовика. А коли опять не услежу за Жуком,
так и еще одного к себе перетащу. Изб пустых много, на мой век хватит.
- А не жалко?
- Кого? Домовых? Может и жалко. Да только, сама посуди, смерть им при
любом раскладе выходит. Ну сколько еще дома эти простоят? На глазах же
гниют, хиреют, разваливаются.
- Может и прав ты, - тихо сказала Тамара. - У самой сердце кровью
обливается, когда на избы такие гляжу. А уж хозяину-то каково там одному -
страшно подумать...
- Кончается их век, Тамара, - сказал Федор Иванович. - Да и наш тоже.
Знаешь ведь, я здесь не корзинки плету. Это я гроб себе делаю...
Вскипел чайник, и он сели за стол. Федор Иванович достал пряники и
ванильные сухари. Бабка Тамара вынула из кармана пакетик с карамелью в
липких бумажных обертках.
За чаепитием они почти не разговаривали. Им и без того было хорошо.
Разбуженное рукой хозяина радио бормотало о новой правительственной
программе. Под окном возились куры. За изгородью от ударов колуна с треском
рвались осиновые чурбаки - отчаянный Илюха Самойлов колол дрова для бани.
- А я вот все думаю, купил ли Володька ему Педи Гри, - задумчиво
пробормотал Федор Иванович.
Тамара не поняла, о чем это он, но переспрашивать не стала. Она
прихлебнула горячего чаю, пососала пряник, и просительно сказала:
- Может, уступишь мне завтра Жука?
Федор Иванович недоуменно посмотрел на гостью. И та, смущенно пожав
плечами, пояснила:
- Боязно стало в баню ходить. Прошлый раз мылась, стала воду из котла
черпать - и вдруг словно кто-то приобнял со спины. Закричала, заругалась,
поворотилась - пусто... С Жуком мне спокойней было бы.
- Бери, конечно.
- Вот спасибо...
После того, как Тамара ушла, Федор Иванович еще долго сидел за столом.
Он прихлебывал из железной кружки остывший чай, вяло грыз сухари, и о чем-то
усиленно думал. Минут через сорок он хлопнул себя по коленям и резко
поднялся, выдохнув:
- Надо работать!
Он принес с кухни острую финку, выточенную знакомым зэком-химиком из
автомобильной рессоры. Достал с полатей кусок брезента, расстелил его на
полу. Выкатил из угла на середину комнаты посеченный тесаком чурбан, воткнул
в него нож. Налил в таз воды.
И, чуть помедлив, сдернул с мертвой кикиморы пыльный мешок.
* * *
Бабье лето закончилось. Со стороны озера дул холодный, до костей
пробирающий ветер, а потому Зина Топорова с обычного места переместилась
ближе к монастырским стенам. На фанерных столах с дюралевыми ножками она в
обычном порядке разложила весь свой товар: крохотные корзинки, аккуратные
плетеные шкатулки, связанные попарно лапоточки, берестяные туески, ивовые
кашпо, подносы, вазы.
- Едут! - объявила Ирка Самойлова, торгующая глиняными фигурными
свистульками и фарфоровыми колокольчиками. Она подула в иззябшие ладони,
посмотрела на часы и добавила:
- Опаздывают сегодня что-то.
Зина обернулась.
По вымощенной булыжником улице, мимо старых двухэтажных особнячков,
облупленных и неказистых, мимо оголившихся лип и тополей, мимо замызганных
чугунных ограждений и серых театральных тумб величественно катился огромный
стеклянный автобус, похожий на сияющий изнутри аквариум.
- Еще два рейса должны быть, - сказала всезнающая Ольга Мастеркова,
продающая иконки, расписанные под хохлому ложки и толстенные карандаши с
изображением монастырской звонницы на боку. - Кончается сезон, девки. Скоро
будем лапу сосать...
Автобус развернулся на площади перед монастырскими воротами. Зашипели
двери, отползли вбок. Из прорехи вылились восторженные, нарядно одетые люди.
Заголосили, защелкали фотоаппаратами, пугая ворон. Увидели разложенные на
продажу сувениры, устремились к ним.
Зина Топорова похлопала себя по застывшим щекам, поправила платок и
широко улыбнулась приближающимся клиентам.
- Гуд дей! - звонко сказала она. - Ай эм вери глэд си ю.
Иностранцы восхищенно загудели.
- Везет тебе, Зинка, - завистливо сказала Ирка Самойлова. - Научила бы
меня, что ли, ихнему языку.
- Я пять лет в универе училась, - поверх толпы отозвалась Зина. И
улыбнулась еще шире, торопясь продемонстрировать иностранным гостям как
можно больше товара, с готовностью откликаясь на каждый вопрос, на каждый
жест, на каждый взгляд.
За пятнадцать минут она продала шесть шкатулок, десять пар лаптей, две
вазы, кашпо и корзинку с крышкой. Потом вал покупателей схлынул; обитатели
колесного аквариума разбрелись по площади - они ждали, когда экскурсовод
разрешит им войти в кованые ворота. Лишь один пожилой мужчина никак не мог
оторваться от зининого лотка. Внимание его было приковано к трем фигуркам,
стоящим на самом видном месте.
- Плиз, тейк, - разрешила Зина. И он тут же взял одну из фигурок, с
восторженным удивлением покрутил, потискал, даже понюхал ее. Спросил, из
чего это сделано, как называется, сколько стоит.
На первый вопрос Зина ответить не смогла. Откуда муж брал товар, она
толком не знала.
А что касается названия...
- Итс рашн брауни, - уверенно сказала Зина. - До-мо-вой. Экслюзив.
Спэшэл фо ю. Фотин долларс.
Иностранец помял набитого опилками домовенка, не понимая, как можно
было скроить такое чудо практически без швов, погладил пальцами густую
шерсть, сказал международное "окей" и полез в карман за бумажником.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.03.2015 08:08
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг