Михаил Кликин
Черный кобель Жук
* * *
Федор Иванович плел себе гроб.
Он любил сообщать это новым людям, коих в Оленине появлялось немного, -
и веселился по-детски, видя их недоверие.
- Сам, вот этими вот руками! - Он показывал заскорузлые ладони. - Из
ивовой лозы, вымоченной, обшкуренной - все как положено. Точно, как отец
меня учил. Как дед. Мы, Фомичевы, испокон веку лозу плели. Все, что есть у
нас, - все из лозы сделано. Совершенно все!..
Хозяйство у Федора Ивановича было самое обыкновенное: бревенчатая изба,
поверх старой дранки крытая волнистым, замшелым уже шифером; покосившийся
двор с сеновалом и тремя стайками; беленая треснувшая печка, скрипучий диван
с неудобно выпирающими пружинами, дубовый, обитый клеенкой стол, черно-белый
телевизор "Горизонт", завешанный пыльной салфеткой, засиженное мухами
зеркало, да набор стеклянных потертых рюмок.
- Прямо вот все? - не верили чужаки.
- Все! - яростно кивал Федор Иванович. - Даже памятники на могилках - и
те из лозы. А я вот теперь гроб плету. Для себя. Пора уж...
Если сомневающийся собеседник просил показать ему этот самый гроб,
Федор Иванович хитро щурился, скалил редкие желтые зубы и приглашал гостя в
дом. Посреди просторной комнаты, заваленной корзинами, пучками ивовых
прутьев и грудами ошкурок, хозяин вставал в театральную позу, разводил
руками и говорил:
- Вот!
Пока гость осматривался, пытаясь выглядеть хоть что-то, отдаленно
напоминающее гроб, Федор Иванович с удовольствием растолковывал:
- Мы, Фомичевы, испокон веку плетением на жизнь зарабатывали. В
бывалошное время за зиму столько корзин делали, что на трех возах увести не
могли. И лари плели - сундуки целые, и шкатулки, и подносы, и вазы. А уж
сколько двудушек колхозу сдали - не пересчитать! Все, что здесь есть - все
на доходы от плетения приобретено. Только тем всегда и жили. Вся семья, все
предки. Я-то, был грех, ушел по молодости от семейного дела, да вот, жизнь
опять все по местам расставила. Всяк сверчок знай свой шесток. - Федор
Иванович кивал головой, соглашаясь со старой народной мудростью, и добро
улыбался, потирая большие кургузые ладони.
Пенсия у него была маленькая - едва на еду хватало. Потому плетение
корзин, лукошек, коробов, шкатулок, а так же игрушечных лапоточков да
непрочных соломенных шляп было для него ощутимым денежным подспорьем.
Продажей своих изделий Федор Иванович не занимался - сдавал все оптом
Володьке Топорову из соседнего Мосейцева, а уж тот развозил товар по рынкам:
в пятницу торговал в райцентре, на выходные отправлялся в город, а в среду
ехал в соседнюю область, к музею-монастырю, куда как раз в этот день
привозили в огромных автобусах-аквариумах иностранные экскурсии.
- Почем хоть продаешь-то, Володька, иностранцам работу мою?
- Не я продаю. Жена.
- Так, чай, знаешь цену-то?
- Знаю. Только тебе, дядя Федор, не скажу. А то сон потеряешь.
- Так, ведь, и так не сплю.
- Значит, еще и есть перестанешь...
Иногда Федор Иванович, устав от монотонной работы, на несколько дней
откладывал лозу и с душой мастерил из соломы и тряпок неказистое чучелко.
Наряжал его в холстину, из бобов делал глаза, из желудя или лесного ореха -
нос, на голову нахлобучивал соломенную шляпу, вклеивал в мочальные руки сноп
пшеницы или овса, обувал короткие ножки в берестяные лапоточки. Чучел этих
Володька называл "домовенками", говорил, что они хорошо продаются и просил
дядю Федора делать таких побольше. Но тот отказывался - уж больно муторное
было дело, затратное. Корзинки плелись куда легче и быстрей.
Большую часть заработанных денег Федор Иванович складывал в старый
глиняный горшок, в котором когда-то жена его хранила сметану.
- На похороны на свои зарабатываю, - весело признавался Федор Иванович
гостю, не показывая, впрочем, заветной кубышки. - Вот оно и получается, что
гроб я себе плету. Из лозы. Вот этими вот руками...
* * *
Черный пес появился у Федора Ивановича осенью, в пору, когда тихое
бабье лето только сменилось хмурыми октябрьскими дождями.
- В лесу подобрал, - рассказывал Федор Иванович зашедшему в гости
соседу. - Около дороги, где поворот на Тимофеевское был. К дереву его цепью
привязали - видно, чтоб назад на прибежал... Вон, гляди, всю шею изодрал,
когда с цепи рвался... Ах, ну что за люди такие!..
Пес был плох. Он лежал возле печи на старой фуфайке; тощие ободранные
бока его тяжело ходили, мутные глаза слезились, а из пасти текла вязкая,
будто слизь, слюна.
- Ну как бешеный? - сосед опасливо косился на собаку.
- Да нет! - отмахивался Федор Иванович. - Бешеные воды боятся. А этот -
нет. Пьет за милу душу.
- Здоровый какой.
- Большой, да. Породистый, наверно.
- Куда он тебе, Федор?
- Так ведь не оставлять же в лесу...
Пес болел долго. До самого снега выхаживал его Федор Иванович,
человеческими лекарствами пичкал, молоком отпаивал, кашами да макаронами
откармливал - себе так никогда не готовил, как этому псу.
- Оклемается, будет мое хозяйство сторожить.
- Да что у тебя сторожить-то?
- А вон хоть телевизор, - смеялся Федор Иванович, а сам о горшке с
деньгами думал. - Да и не так скучно будет с животиной-то... Ты гляди, гляди
на него. Мы говорим, а он ушами шевелит - прислушивается. Понимает, что про
него. Ай да жук!
Так и привязалась к собаке новая кличка.
* * *
Крепко сдружились Федор Иванович с кобелем-найденышем. Всюду вместе
ходили, как привязанные - за водой ли, за дровами, в гости ли к кому. Но не
все пускали в дом здоровенного пса. Бабка Тамара, что жила напротив, и вовсе
собаку невзлюбила, ворчала при встрече:
- Экий черт поселился под боком!
Жук, чуя ее недовольство, поджимал хвост, прятался за хозяина.
- Не обижай животину, Тамара, - сердился Федор Иванович.
- Гляди лучше, как бы нас твоя животина не обидела...
Впрочем, прошло не так много времени, и бабка Тамара к собаке
подобрела. Случилось это после того, как Жук поймал на хозяйском дворе
лисицу, что душила кур во всей деревне.
- Экий чертяка! - строго говорила теперь соседка, встретив Федора
Ивановича с верным четвероногим спутником, и лезла в карман за лимонной
карамелькой. Пес конфеты не любил, но сладкие подношения бабки Тамары
принимал - и хрумкал, пуская слюну на снег, и с осторожной благодарностью
посматривал на суровую старуху.
В январе месяце Жук поймал разбойничающего хорька.
В начале февраля разорил гнездо ласки.
А уж сколько крыс передушил - несчитано!
К Федору Ивановичу зачастили гости с одной только просьбой:
- Ты Жука своего пустил бы к нам во двор на ночку. А то крыс нынче -
страх Божий сколько...
В тихие лунные ночи, до треска морозные, в далеком лесу раздавался вой.
Спящий возле печи Жук, заслышав отголоски леденящих волчьих песен, поднимал
тяжелую голову, настораживал уши, скалил клыки и тихо ворчал. Шерсть на его
загривке вставала дыбом. Федор Иванович просыпался, приподнимался на локте и
щелкал рычажком ночника.
- Ну чего ты шумишь? - тихо спрашивал он у пса. И сам прислушивался к
далекому вою, качал головой.
Красноватый свет ночника напоминал ему свечение горящей лучины, и
казалось Федору, что перенесся он в свое детство, во времена, когда
оголодавшие за зиму волки подходили близко к деревне, и в каждом доме было
ружье, а мужики старались не ездить по-одиночке, всегда собирались в город
большим обозом, вооружались, брали с собой факелы...
"...баю-баюшки-баю, не ложися на краю..."
Чудился ему матушкин голос, и скрип колыбели, подвешенной на крюке к
потолочной балке. И делалось ему страшно.
Сорок лет не было тут волков.
А вот надо же - вернулись.
"...придет серенький волчок, и укусит за бочок..."
- Спи, - хрипло говорил Федор. - Сюда они никак не доберутся.
А сам думал: ой, доберутся! дай только время...
Дюжина жилых дворов, но ружья нет ни в одном...
Утром Федор Иванович долго одевался, подвязывал к поясу тяжелый острый
тесак в войлочных ножнах; пригладив волосы, нахлобучивал на голову облезлый,
давно потерявший форму треух, надевал на валенки широкие лыжи и, подперев
дверь палочкой, отправлялся в перелески за материалом. Черный Жук скакал
рядом, хватая горячей розовой пастью искрящийся снег. Федор Иванович смотрел
на него и думал, что собаку держать хорошо - и веселей с ней, радостней, и
на душе спокойней.
* * *
Зима кончилась только в апреле - и вроде бы, в одну ночь. Вечером еще
вьюга мела, а утром, глядь - отяжелевший снег просел, бревенчатые стены изб
потемнели от влаги, мелкая серая морось укрыла далекий лес.
Федор Иванович проснулся больным - ненастье ломило кости. Он долго
возился, не желая выбираться из-под ватного одеяла, но потихоньку
заползающий в постель холод заставил его подняться. Он накинул на плечи
фуфайку, сунул ноги в размятые валенки, вкусно зевнул - и обмер.
Между печью и диваном, там, где Жук частенько складывал свою добычу,
лежало нечто темное, похожее на изломанное тельце ребенка.
Федор Иванович охнул.
Черный кобель Жук поднял голову и приветливо замахал хвостом.
- Что ж ты наделал? - застонал Федор Иванович. И осекся, спохватившись.
Откуда бы здесь, в глухой деревне, еще и в эту пору, взяться ребенку?
Тем более, такому маленькому. Да и дом-то был заперт. Разве только на двор
мог выйти Жук, недавно научившийся открывать двери лапой. На двор - но никак
не на улицу.
Или же?..
- Откуда ты это приволок?
Пес, по хозяйскому голосу чуя неладное, вжался в пол.
- Кто это?..
Нет, не ребенок. Но, вроде бы, и не зверь.
Долго приглядывался Федор Иванович к задушенному кобелем созданию, не
решаясь тронуть его ни рукой, ни ножом. Потом оделся, выбежал из избы.
Вернулся через пять минут, таща за собой хмурого соседа.
- Вон, сам погляди, Семеныч.
С двух сторон подошли они к маленькому тельцу. Нависли над ним.
- Будто обезьяна какая, - неуверенно сказал сосед.
- Откуда у нас обезьяна! - возмутился Федор Иванович.
Сосед пожал плечами. Спросил, осторожничая:
- А точно оно дохлое?
- Не знаю...
В это утро дом Федора Ивановича посетила вся деревня. Жук, не выдержав
шумного внимания, сбежал на улицу, спрятался под крыльцом. Последней пришла
бабка Тамара, закутанное в черное. Она только глянула на лежащий трупик, и
тут же заявила:
- Домовой это.
- Чего? - удивился Федор Иванович.
- Того! - передразнила его соседка. - Домовой. Хозяин дома. Не слышал,
что ли, никогда?
Федор Иванович про домовых, конечно же, слышал. Но так же доводилось
ему слушать речи заезжих лекторов о вреде разных предрассудков.
- Дык! - сказал он коротко, не зная, что ответить Тамаре. И развел
руками.
- Хозяин, - закивала бабка. - Точно говорю. В Минчакове, слышал,
дурачок один с куриными потрохами все возился, да и выносил под мышкой
выродка? Похож был на этого, твоего. - Тамара показала на маленькое мохнатое
тельце. - Придушил его твой кобель, не зря у него круги под глазами.
- И чего теперь? - окончательно растерялся Федор Иванович.
- А ничего... Живи себе. Может, только по хозяйству теперь что не
заладится. Хозяин он ведь и приставлен для того, чтоб за домом следить.
Тамара ушла, и Федор Иванович, побродив чуть по избе, скрутил из газеты
папироску и вышел на улицу подышать влажным весенним воздухом.
Когда он спускался с крыльца, под его ногой с хрустом проломилась
ступенька.
* * *
После того дня жизнь у Федора Ивановича ладиться перестала. Все пошло
наперекосяк. Холодная талая вода залила подпол - хотя все годы раньше едва
наполняла специально выкопанную яму в дальнем углу. То ли из-за подтопления,
то ли по какой другой причине изба заметно скособочилась - ее северный угол
приподнялся, а между задней стеной и крышей двора образовался заметный
промежуток. Под тяжестью намокшей соломы переломились жерди сеновала.
Развалилась простоявшая всю зиму поленница. Лопнуло и выпало стекло в
переднем окне. Треснула печка. Крыльцо, еще недавно казавшееся прочным,
теперь шаталось и надрывно скрипело.
Федору Ивановичу стало не до плетения. Он вычерпывал из подпола
прибывающую воду, вытаскивал сушиться капусту и семенную картошку, абы как
замазывал расходящуюся трещину в печном боку, подстукивал, подделывал
крылечко, латал крышу. И с горечью думал, что, видно, придется ему залезть в
горшок, в котором когда-то жена хранила сметану.
Помимо неприятностей крупных, случались неприятности мелкие: то
умывальник подтекать начнет, то с полки тарелка скатится, то электрическая
лампочка взорвется, а у старого выключателя пластмассовый язычок отвалится.
Полинявшие куры принялись клевать яйца, да и нестись они стали не в
корзинах-гнездах, как положено, а в таких местах, куда без лестницы не
добраться.
- Да что ж такое-то! - озабоченно жаловался Федор Иванович соседям, а
если их рядом не было, то черному кобелю. - Прямо напасть какая-то!
- Это потому, что хозяина в доме нет, - говорила ему бабка Тамара.
- Я хозяин! - сердился Федор Иванович.
- Ну вот и хозяйничай, - ехидно усмехалась соседка.
Два месяца терпел Федор Иванович такую нескладную жизнь, но после того,
как в чулане сорвалась со своего вечного места дубовая полка, острым
крошевом разбрызгав по полу много лет собираемые стеклянные банки, - не
выдержал. Выругался и пошел к Тамаре за советом.
Соседка встретила его хмуро, но за стол усадила и чаю налила. Долго
слушала жалобы Федора, молчала, макала в чашку сухую баранку, сосала
беззубым ртом.
- Уж не знаю, что и делать теперь. Кто бы другой рассказал - ни в жизть
бы не поверил. А тут... Сам же... Может, ты посоветуешь чего, Тамара?
- Может и посоветую.
- Ну?
- Перевези-ка ты, Федор, к себе другого хозяина.
- А где ж его взять, другого-то? Да и как перевезти?
- Как - я тебе точно не скажу. Мать моя знала, а я уж нужных слов не
помню. Но, думаю, что и простыми словами обойтись можно. А сделай ты так...
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг