он на мосту, прошел в дом, оглядел беспорядок, присел возле бабушки, лежащей
на кровати, взял ее за руку, покачал головой.
- Я в порядке, Осип Петрович, не переживай, - сказал она, чуть ему
улыбнувшись.
Вовка был здесь же, возле бабушки, он забился в угол и бездумно крутил
никелированные шарики на решетчатой спинке кровати.
- Сейчас остальные соберутся, - сообщил Осип Петрович и отправился на
кухню за табуретками.
Через пять минут появились дед Семен и баба Люба, чуть позже пришла
бабушка Елизавета Андреевна, а вскоре и бородатый Михаил Ефимович постучался
в окно.
- Кажется, все, - сказал Осип Петрович, когда старики расселись возле
кровати. - Других бабок я звать не стал, а Лешка и так все знает.
- Может внуку на печку пока лучше? - негромко спросил дед Семен.
- Пускай сидит, - сказала бабушка. И помолчав, добавила: - Но вы тут
поосторожней.
- Это понятно, - тряхнул мокрой бородой Михаил Ефимович.
- Начинай, Осип Петрович, - велела бабушка. - Неча резину тянуть. Что
ты там узнал?
Дед Осип кивнул, утер рот, откашлялся, словно перед большой речью. И
сказал:
- С Анной я поговорить успел. Машину они ждут. Охотничье ружье у них и
автомат.
- Завтра четверг, - заметил дед Семен. - Автолавка должна приехать.
- Вот и я о том же. Лавка приедет, а эти тут как тут. С водителем
связываться не станут, его сразу - в расход. А кого-нибудь из нас с собой
прихватят. А может и всех - фургон большой.
- В заложники возьмут, - кивнул Михаил Ефимович.
- А может и не приедет завтра, - заметил дед Семен. - Вдруг Колька
запил?
- Да какая разница? - махнула на деда рукой баба Люба. - Не завтра, так
послезавтра. Не автолавка, так за Вовкой мать с отцом из города вернутся.
Или твой внук на выходные объявится.
- А продавщица Маша девка видная, молодая, - вздохнула Елизавета
Андреевна. - Ох, быть беде...
- Ты не кличь беду-то, - цыкнула на нее Варвара Степановна. - Бог даст,
выдюжим.
- У тебя все ли готово, Варвара?
- Готово, Михал Ефимыч. Подняла.
- Справимся ли?
- Да уж как-нибудь, он еще не во всей силе... А что остается делать-то?
- Делать нечего, - вздохнув, согласился дед.
- Они ставни не открывают, - продолжил Осип Петрович. - Кроме дверей да
ворот выбраться им неоткуда. Анна сказала, что один у них всегда ночью не
спит, остальных сторожит. Ее одну никуда не пускают, видно, боятся, что мы
пожар запалим, если она убежит. Но у нее на печи стоит ящик железный, еще
Андрей Иванович, был жив, заволок. В том ящике она и спрячется, а дверцу
проволокой изнутри замотает, там скобы есть подходящие. Петли она уже
подмазала, и проволоку принесла. Говорит - переждет, пока он там... Ставни
крепкие, Андрей Иванович, пусть земля ему будет, хозяйственный мужик был, но
мы их все же подопрем на всякий случай слегами. Дверь откроем ножом, у нее
там крючок через щель легко поднимается, если знать, как. И как запустим,
сразу же снаружи запрем...
- Ох, страшное дело мы затеяли, - вздохнула Елизавета Андреевна. -
Может, все же, иначе как надо?
- Страшное... - признал Осип Петрович. - Да только не люди это, Лиза.
Хуже зверей они... - Осип Петрович кинул взгляд на притихшего Вовку, отвел
глаза, понизил голос до едва слышного шепота. - Анна говорила, у них с собой
мяса полмешка. Сказали - "телок", велели ей приготовить. А она как
глянула... Не телятина там, нет... Совсем не телятина... И не смогла она...
Они потом уж сами... Жарили и ели... Понимаешь, Лизавета? Резали, жарили. И
ели...
Убаюканный голосами стариков и шумом ливня, Вовка сам не заметил, как
задремал. А очнулся от пугающего ощущения одиночества. И действительно -
рядом никого не оказалось, только пустые стулья и табуретки окружали мятую
постель.
На улице чуть просветлело, и дождь уже не так сильно колотил в окна.
Пол почти высох, но беспорядок никуда не делся, и оттого думалось, что
старики не сами ушли из дома, а были неведомо куда унесены пронессшейся по
избе бурей...
Лаз в подпол оказался открытым - и Вовка, обнаружив это, нисколько не
удивился. Он не стал к нему приближаться, некстати вспомнив слова
Димы-дурачка о ведьмаке, сидящем в бабушкином подполье, кому она скормила
своих мужей, и кому еще скормит всю деревню. Вовка обошел черный квадрат
лаза, прижимаясь к печке, и - не утерпел - вытянул шею, заглянул в него.
Но ничего особенного не увидел, лишь почудились ему звуки - утробное
ворчание, словно гром под землей ворочался, да металлический лязг...
Серый день тянулся медленно.
Вылезла из подполья бабушка, закрыла его, замаскировала половиком и
табуретом, полежала немного на кровати, уставившись в потолок. Отдохнув,
позвала внука, и они вдвоем стали потихоньку наводить порядок.
Дождь унялся, моросил уныло. Выглянувшая на улицу бабушка назвала его
морготным. Попеняла, что дорога может раскиснуть, и автолавка тогда приедет
лишь на следующей неделе. А хлеба уже нет, одни сухари остались, и сахар
последний, и заварка вот-вот кончится...
Она говорила отстраненно, думая совсем о другом, но словно желая
ворчанием своим успокоить и себя, и внука.
После запоздалого обеда они играли в карты. Бабушка пыталась шутить, а
Вовка пытался улыбаться. Несколько раз хотел он спросить, кто же заперт в
темном подполье. Но не решался.
И когда загремел над головой будильник, Вовка вздрогнул так, что
выронил карты из рук. Они рассыпались по одеялу вверх картинками, бабушка
внимательно на них посмотрела, покачала головой и велела внуку собираться.
Вовка одевался и думал, что, наверное, так же послушно и тихо одевались
те люди из кино, которых потом фашисты сожгли в сарае.
Собрание завершилось быстро, но совсем не так, как думали старики...
Из слепого дома Анны Сергеевны вышли те самые люди, что били Вовкину
бабушку. Один - пошире, с ружьем висящим поперек груди - спустился к
построившимся старикам. Другой - повыше, с коротким автоматом под мышкой -
остался на крыльце. У них обоих были колючие глаза, тяжелые подбородки и
косые тонкие рты. Но Вовка не смотрел на их лица. Он смотрел на оружие.
Сыпал дождь и было довольно зябко. Старики стояли понурые, глядели в
землю, не шевелились. Даже Дима-дурачок, опухший от побоев, окривевший,
стоял смирно, навытяжку, лишь щеки надул...
Человек с ружьем прошелся вдоль строя, выплюнул изжеванный чинарик,
обернулся к товарищу, кивнул:
- Все.
- Грызуна уцепи, - сказал тот, что стоял на крыльце. И человек с ружьем
взял Вовку за плечо, выдернул из строя, перехватил за шиворот.
Бабушка Варвара всплеснула руками. Дед Семен подался вперед.
- Стой! - вздернулся автоматный ствол. - Тихо! Ничего с ним не будет.
Перекантуется с нами, только ума наберется...
Вовку затолкали на крыльцо, пихнули в дверной проем, поволокли по
темному коридору.
- А теперь по хатам! - надрывался на улице сиплый голос. - Все, я
сказал! Короче!..
Его не тронули; толкнули в угол, где, сложив руки на коленях, сидела
бабушка Анна, - и оставили в покое, даже не сказали ничего.
В комнате было сильно накурено - тусклая лампочка словно в тумане
тонула. Иконы в красном углу лежали вниз ликами - будто кланялись. На
круглом, застеленном скатерью столе громоздилась грязная посуда. На
подоконнике чадила керосинка, и булькало в закопченной кастрюле вязкое
темное варево.
- Все хорошо, Вова, - негромко сказала бабушка Анна. - Ты ничего не
бойся, только не ходи никуда, а если чего-то надо, разрешения спроси...
Чужаки занимались своими делами. Один спал на лавке у печи. Два других,
сидя на кровати, играли в карты - точно так, как совсем недавно играл с
бабушкой Вовка. Человек с ружьем, сев на пол, принялся точить бруском
нож-финку - и от сухого зловещего шарканья у Вовки закружилась голова, и
мурашки побежали по спине.
- Я боюсь, - прошептал он.
- Ничего, ничего, - бабушка Анна пригладила его волосы. - Все будет
хорошо, Вова. Все будет хорошо...
Поздним вечером все чужаки собрались вокруг стола. Бабушка Анна
принесла им котелок с вареной картошкой, блюдо малосольных огурцов и пяток
яиц.
- Негусто, - буркнул один из незваных гостей.
- Так подъели уже все, - спокойно сказала она.
Вовка к этому времени уже залез на печку. Его мутило, сильно болела
голова, но он крепился, и боялся лишь, что болезнь, о которой он стал
забывать в деревне, теперь вернется и убьет его.
Печь у Анны Сергеевны была куда шире, чем бабушкина. Значительную
часть, правда, занимал бестолковый железный ящик, но и оставшеегося места с
лихвой хватило бы на трех взрослых мужиков. А вот потолок располагался
слишком низко - Вовка даже сесть толком не мог. Случись ночью шум -
вскочишь, дернешься, обязательно лоб расшибешь. Или затылок.
Вовка перевернулся на бок, подтянул колени к животу, заскулил тихо.
Внизу чавкали чужаки, прихлебывали что-то, о чем-то переговаривались,
шептали, шипели будто змеи. Вовка сейчас и представлял их змеями - большими,
толстыми, свившимися в кольца, - точно такого змея потыкал копьем всадник на
одной бабушкиной иконе.
- Не спишь еще, Вова? - спросила Анна Сергеевна, пристав на ступеньку
лесенки.
- Нет.
- Иди сюда... Слушай внимательно... - Она говорила едва слышно, на
самое ухо. Осекалась, оборачивалась, осматривалась. И продолжала: - Мы с
тобой сегодня ночью заберемся вон в тот ящик. Тихонько - чтоб нас никто не
услышал. Сможешь?.. Хорошо... Тут будет шумно, но ты не пугайся. Нас в ящике
никто не тронет. Не достанет... А потом все кончится. Все хорошо кончится...
И быстро... Главное - забраться в ящик... Но пока его не касайся... Кивни,
если понял... Ну, вот и ладно...
Бабушка Анна спустилась на пол, пропала из виду. Возникла в комнате,
собрала кое-какую посуду, унесла, погремела, постучала на кухне. Вернувшись,
сказала громко:
- Я ложусь.
Ей кивнули.
- Ну, тогда спокойной ночи, - сказала она, поворачиваясь.
И Вовка заметил, что она холодно улыбается.
Этой ночью Вовка не спал совсем.
Бабушка Анна ворочалась рядом, притворялась спящей. В комнате на разные
лады громко храпели чужаки. Тусклый огонек ночника едва освещал циферблат
часов. Если долго присматриваться, то можно было заметить, как движется
минутная стрелка - черная на темно-сером. Вовка следил за ней, и думал о
рыбалке, о бабушке Варваре Степановне и о родителях. Еще он думал о том, как
будет забираться в железный ящик.
На скрипучем стуле посреди комнаты лицом к двери сидел один из
бандитов. На коленях его лежал автомат. Бандит не спал, он ерзал на сиденье
и время от времени чиркал спичкой, прикуривая. В два часа ночи он разбудил
одного из товарищей, отдал ему автомат и, постанывая от удовольствия,
растянулся на полу. Через минуту он уже храпел, а Вовка пытался разобрать,
что бормочет его сменщик...
Время было темное и вязкое, как то варево на керосинке.
В начале четвертого бабушка Анна открыла глаза.
- Сиди, жди, - шепнула она Вовке и, кряхтя, червяком полезла с печи.
В комнате она что-то сказала человеку с автоматом, и тот поднялся.
Вместе они вышли за дверь и пропали почти на десять минут - Вовка уже начал
тревожиться, и гадал, а не пора ли ему залезть в ящик. Но дверь открылась
снова - в комнату на стену прыгнуло пятно света, похожее на глаз. Погасло.
Две темные фигуры одна за другой перешагнули порог, встали, о чем-то тихо
переговариваясь. Кажется, бабушка Анна хотела оставить дверь открытой, чтобы
хоть немного проветрить комнату. Уговорила - распахнула широко, приставила
круглую кадушку. И, хлебнув на кухне воды, снова полезла на печь.
- Отдушину в туалете открыла, - тихо сообщила она Вовке, укладываясь
рядом и подпирая голову кулаком. - Как с Осипом и договаривались - знак ему.
Теперь подождем полчаса и полезем... Ты не спи...
Чем меньше времени оставалось до назначенного срока, тем сильней
колотилось Вовкино сердце. Лежать и просто ждать было совсем невмоготу.
Вовка не знал, что вот-вот произойдет в этом доме. Догадывался. Но
наверняка - не знал. И незнание это душило его.
- Пора, - шепнула бабушка Анна, перевернулась на другой бок,
подвинулась, тесня Вовку, и осторожно потянула на себя железную дверцу с
сеточкой мелких отверстий.
Забиралась Анна Сергеевна неуклюже, медленно; лаз был маленький, чуть
больше выреза в пододеяльнике, и она заползала в него по частям: сперва
сунула голову, потом одно плечо, другое, туловище, зад, ноги... Не так уж
много места осталось для Вовки.
Где-то - вроде бы на улице - отчетливо стукнуло, лязгнуло.
Человек с автоматом поднял голову, шумно потянул нозрями воздух.
- Быстрее, Вова, - поторопила бабушка Анна.
Звук повторился - громче, ближе; загремело железо, заскрипело дерево,
пахнуло сквозняком.
И Вовка, понимая, что выходят последние секунды, ногами вперед полез в
крепкий тесный ящик.
- Дверку, дверку не забудь закрыть...
В темноте коридора словно упало что-то, покатилось, грохоча. Бандит
вскочил, наставил на дверь автомат. Храп оборвался, заскрежетала кровать.
Заспанный голос спросил недовольно:
- Что за шухер?
- Там есть кто-то!
- Свет зажги.
- Клоп у самой двери. Боюсь.
- Ты меня бойся, вахлак! Шпалер тебе на что?
Что-то тупо ткнулось в окна. И словно босые ноги прошлепали по
половицам. Остановились.
- Вижу... - свистящий шепот.
- Шпали, дура!
Вспышка, выстрел. И удар - сочный, словно арбуз уронили; всхрип,
клекот, утробное рычание. Тут же - длинная автоматная очередь, ругань и
крик, - отблески дульного пламени, стремительные тени на потолке.
- Проволока, Вова! Проволока! Заматывай быстрей!
Влажный шлепок, хруст, треск, дикий вопль. Мощные удары, грохот, мат,
рык, вопли. Стон, скрежет, хрип...
И чавканье, сопение, хлюпанье - словно огромный карась сосет тину.
- Тихо, Вова... - в самое ухо. - Тихо... Только бы не услышал...
Тихо...
Бесконечно долго лежали они в железном гробу и слушали страшные звуки.
Отнялись ноги и руки, железные ребра больно врезались в ребра живые, от
тяжелого запаха кругом шла голова, и комом сжимался желудок.
Потом заскрипели выдираемые гвозди, застучали топоры - и в избу хлынул
серый утренний свет.
- Здесь он, вижу! Быстрей, пока его светом оглушило!
- Не волнуйся, Семен! Теперь он никуда не денется. Обожрался, как
пиявка.
Голоса заглохли, но через несколько секунд толпой ввалились в дом:
- Лешка! Сетку сюда давай! Варвара, куда ты прешь! Рядом, вровень
держись! Ухватом на шею, так, ага! Лизавета, мать твою! Ногу ему держи,
сколько я вам объяснять должен! И зеркалом, зеркалом! На свет его! Бабы,
зеркалом светите! А вы щитом двигайте! Вот так!
- Не уйдет, голубчик! Отяжелел!
- Говорю, светом его оглушило!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг