Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Включи радио.
     - Ох, шарманшик, - с неодобрением сказала бабушка, но радио включила.
     Когда она ушла, Вовка слез с печки, добавил громкости и бегом  вернулся
в свою крепость - к книжкам, тетрадкам и карандашам, к шахматным фигуркам  и
погрызенным  пластмассовым  солдатикам.  По  радио  передавали  концерт   по
заявкам.  Сперва  веселую  песню  про  волшебника-неумеху   исполнила   Алла
Пугачева,  потом  благожелательная  ведущая  долго  и   скучно   поздравляла
именинников, а после этого была какая-то музыка  -  Вовка  все  ждал,  когда
вступит певец, но так и не дождался. Похоже, слов для такой музыки никто  не
сумел написать - наверное, она была слишком сложная.
     Он попытался что-нибудь сочинить сам, исчеркал три  страницы,  но  и  у
него ничего не вышло.
     Потом были новости, но Вовка их не  слушал.  Голос  диктора  говорил  о
вещах неинтересных: о  выборах,  о  засушливом  лете  и  лесных  пожарах,  о
региональной олимпиаде и о сбежавших заключенных.
     Вовка читал взрослую книгу. Называлась она "Всадник без головы".
     А когда прогнозом погоды закончились новости, и началась юмористическая
передача, в дом вернулась бабушка. Бормоча что-то  сердитое,  она  выключила
грохочущее хохотом радио, села у окна и стала раскладывать карты.

     Родных детей у Варвары  Степановны  не  было  -  Бог  не  дал,  хоть  и
случилось у нее в жизни два мужа: первый - Гриша, второй -  Иван  Сергеевич.
За Гришу - гармониста и шефера - она вышла девкой. С  Иваном  Сергеевичем  -
агрономом пенсионером из райцентра - сошлась почти уже старухой.
     Оба раза семейная жизнь не сложилась: через  год  после  свадьбы  Гришу
зарезали на городском рынке,  куда  он  возил  совхозную  картошку,  а  Иван
Сергеевич не прожил после регистрации и двух лет - поехал  на  велосипеде  в
райцентр к родне и попал под машину.
     Падчерицу свою Варвара Степановна увидела  только  на  похоронах.  Дочь
Ивана Сергеевича была в черном и нарядном, заплаканные глаза ее  были  густо
подведены тушью, а крашенные рыжие волосы выбивались из-под черной  косынки,
словно языки пламени.
     На поминках они сели рядом, познакомились  и  разговорились.  Падчерицу
звали Надей, был у нее муж Леонид и сын Вова. Жили они в  городе  за  триста
километров от  Минчакова,  была  у  них  трехкомнатная  квартира,  импортная
машина, денежная работа и тяжелая болезнь ребенка.
     У Нади с собой  оказалось  несколько  фотографий,  и  она  показала  их
Варваре Степановне.
     Одну из карточек Варвара Степановна разглядывала особенно долго.
     Очень уж ей понравился белобрысый улыбчивый внучок.
     Было  в  нем  что-то  от  Ивана  Сергеевича.  И,  как  ни  странно,  от
Гриши-гармониста тоже.

     Вскоре пришли чужаки. Бабушка, видно, ждала их - не зря посматривала  в
окно, да прислушивалась к чему-то.  А  как  увидела  на  тропе  двух  широко
шагающих мужчин, сразу поднялась, смешала карты, крикнула внуку:
     - Полезай на полати, спрячься под одежей и носу не показывай,  пока  не
скажу! Плохие люди, Вовушка, к нам!..
     Деревянный настил меж печью и стеной был заставлен  пустыми  корзинами,
завален старыми валенками и тряпьем. Вовка уже не раз хоронился  там,  пугая
бабушку своим исчезновением - а вот поди-ка ты, оказывается, она  знает  его
тайное укрытие!
     Застонало под тяжелыми ногами крыльцо.
     - Забрался?
     - Да.
     - И молчок, Вовушка! Что бы тут не делалось! Нет тебя дома!..
     Хлопнула дверь. Протопали через комнату ноги.
     - Одна живешь? - спросил голос, пахнущий табаком и перегаром.
     - Одна, - согласилась бабушка.
     - А вроде бы это твой внук рыбу ловил.
     - Мой.
     - Чего ж заливаешь, что одна?
     - Так он не живет. Он гостит.
     - Не вернулся еще?
     - Нет.
     - Смотри, бабка! У меня вся жопа в шрамах, я свист за километр чую.
     - Говорю - нет его пока.
     - Ну, на нет и суда  нет...  Слышь,  кукольник,  раздолбай  ей  ящик  с
хипишем.
     Раздался  звук  удара,  звякнули  стекла,  что-то   хрустнуло,   упало,
рассыпалось. Вовка съежился.
     - Телевизор где? - спросил сиплый голос.
     - Нет у меня телевизора.
     - Велосипед есть?
     - Нет.
     - Кукольник, пробеги-ка кругом...
     Некоторое время никто ничего не говорил, только  постанывали  половицы,
гремели подошвами сапоги, скрипели  дверцы  шкафов,  что-то  опрокидывалось,
падало. Потом на пару секунд установилась такая тишина, что у Вовки заложило
уши.
     - Ладно, - сказал сиплый голос. - Живи пока.
     Хлопнули ладоши о колени, скрипнул стул. Вовка, закусив  губу,  слушал,
как уходят из дома чужаки и боялся дышать.
     Всхлипнула и осеклась бабушка. Пробормотала что-то - то ли молитву,  то
ли проклятие.
     И снова сделалось тихо - даже ходики не щелкали.
     - Вылезай, Вова... Ушли они...
     Вовка выполз из-под одежды, отодвинул валенки, выбрался  из-за  корзин,
спустился с печки, подошел к бабушке, прижался к ней. Она обняла  его  одной
рукой, другой обвела вокруг:
     - Так-то зачем? Изверги...
     Из проломленной решетки радиоточки  вывалился  искореженный  динамик  -
словно  раздавленный  язык  из  разбитых  зубов.  Перевернутые  ящики  шкафа
рассыпали по полу баночки, пуговицы, фотографии, письма,  открытки,  дорогие
вовкины лекарства. Часы прострелили пружиной тюлевую занавеску. Под вешалкой
грудой лежала одежда, с кровати была сброшена постель,  перекосилось  мутное
от  старости  зеркало,  три  обшарпанных  чемодана-кашалота  вытошнили  свое
содержимое...
     Вовка и не подозревал, что у бабушки есть столько вещей.

     Ночью сон к Вовке не шел. Он закрывал глаза - и видел качающийся  среди
бликов поплавок. Было жарко.  На  кухне  горел  свет,  там  бабушка  пила  с
соседями чай. Они монотонно шептались,  тихо  гремели  чашками  и  блюдцами,
шелестели обертками лежалых конфет, - звуки порой накрывали  Вовку,  глушили
сознание, и он забывался на время. Ему начинало казаться, что он сидит рядом
с гостями, прихлебывает обжигающий  чай  и  тоже  говорит  что-то  важное  и
непонятное. Потом вдруг он оказывался на берегу пруда, и тянул из  воды  еще
одного карася. Но леска  лопалась  -  и  Вовка  с  маху  садился  на  мокрые
скользкие мостки, и замечал раздувшуюся пиявку на щиколотке, тонкую  струйку
крови и шлепок буро-зеленой тины. А  поплавок  скакал  по  блещущим  волнам,
уходя все  дальше.  Острое  разочарование  приводило  Вовку  в  чувство.  Он
открывал глаза, ворочался, видел на потолке свет, слышал голоса,  и  не  мог
понять, сколько сейчас времени...
     Однажды он очнулся, и не услышал голосов. Свет на кухне все  горел,  но
теперь он был  едва  заметен.  Тишина  давила  на  виски,  от  нее  хотелось
спрятаться, но она ждала и под одеялом, и под подушкой. Был там  и  поплавок
на светящейся серебряной ряби.
     Долго ворочался на сбитой простыне Вовка,  напряженно  вслушивался,  не
выдадут  ли  свое  присутствие  затаившиеся  старики.  Потом  не   выдержал,
приподнялся, заглянул в кухню.
     Там действительно никого не было. А  из  открытого  подполья,  похожего
сейчас на могилу, широким столбом лился свет.
     Как на картинке в детской Библии.

     Рано утром яркое солнце заглянуло в избу и разбудило  Вовку,  пощекотав
ему веки и ноздри. Бабушка спала на кровати, отвернувшись лицом к  стене,  с
головой укрывшись лоскутным одеялом. В комнате был  порядок  -  только  часы
пропали и радио, да белел свежий шрам на тюлевой занавеске.
     Стараясь не потревожить бабушку, Вовка  слез  с  печи,  быстро  оделся,
достал из хлебницы кусок подсохшей  булки,  сунул  за  пазуху.  На  цыпочках
прошел он через комнату, тихо снял с петли крючок запора, скользнул в темный
коридор, пронесся через него, отворил еще одну дверь и выскочил  на  залитый
светом просторный мост, откуда было два выхода на улицу - один прямо, другой
через двор. Взяв из угла удочку, заляпанный  ряской  бидон  и  жестянку  под
наживку, Вовка покинул избу.
     Вчерашнее почти забылось, как забываются днем ночные  кошмары.  Горячее
солнце весело семафорило: все в порядке! Легкий  теплый  ветер  одобряюще  и
ласково ерошил волосы. Беззаботно звенели и цинькали пичуги.
     А где-то в  пруду,  в  тине,  ворочался  словно  поросенок  здоровенный
карась. Такого на мотыля не поймать. Что ему мотыль? Такого  надо  брать  на
жирного бойкого червя, обязательно ярко-розового и с коричневым  ободком.  И
на большой крючок, не на обычный заглотыш...
     На задворках раньше была навозная  куча.  Она  давно  уже  перепрела  и
заросла травой, но червяки там водились знатные. Вовка открыл это  случайно,
когда, начитавшись про  археологов  и  ученого  Шампольона,  решил  заняться
раскопками вокруг бабушкиного дома, и выяснил, что  самая  богатая  с  точки
зрения археологии область находится позади двора. Его  добычей  тогда  стали
лоснящиеся глиняные черепки, чьи-то большие кости, подкова в ржавой шелухе и
зеленый стеклянный камушек, очень похожий на изумруд...
     Вовка бросил удочку на росистую траву,  поставил  рядом  бидон  и  взял
прислоненную к венцу сруба лопату. И тут из-за угла  двора  шагнул  на  свет
кто-то высокий и худой,  в  мятой  клетчатой  рубахе,  выцветших  солдатских
брюках и сапогах. Длинные руки его болтались, словно веревки,  а  на  тонких
пальцах была бурая кровь. Вовка едва не закричал, вскинул голову.
     - Ты тетки Варвары внук? - спросил человек, и Вовка узнал его.
     - Да, - сказал он неуверенно,  не  зная,  как  нужно  разговаривать  со
взрослым дурачком.
     - Она ведьма, - сообщил слабоумный Дима и сел на корточки,  разглядывая
Вовку странными глазами. - Это все знают... - Он улыбнулся,  показав  гнилые
пеньки зубов, закивал часто и мелко, надул шеки. Потом выдохнул  резко  -  и
быстро, словно боялся захлебнуться словами, заговорил:
     - Да, ведьма, я знаю, тетка Варвара ведьма, все знают, даже в Тормосове
знают, и в Лазарцеве знают, раньше все ходили к ней, лечились, а  теперь  не
ходят, боятся. А как не бояться - у нее два мужа были, и умерли оба, а детей
не было, а внук есть. Ведьма, точно говорю, все знают, а в подполье  ведьмак
у нее, она ему мужей скормила, и тебя скормит, и  всех  скормит  -  как  кур
скормит, кровью напоит, мясом накормит...
     Вовка попятился, не решаясь повернуться к  Диме-дурачку  спиной,  не  в
силах оторвать взгляд от его чумных глаз. Легкая тучка  прикрыла  солнце,  и
вмиг сделалось зябко.
     - Не веришь? - медленно поднялся Дима. - Не веришь  про  бабку?  А  она
ночью кур рубила, я видел, луна светила, а она топором их по шее - раз!  они
крыльями машут, убежать от нее хотят, а головы-то уже нет, и кровь  брызжет,
пена из шеи идет, шипит, а они уже мертвые, но еще живые,  она  ими  трясет,
вот, вот, вот! - Он из кармана  брюк  вытащил  куриные  головы,  на  грязных
ладонях протянул их Вовке. И  тот  выронил  лопату,  шарахнулся  в  сторону,
поскользнулся на мокрой траве, упал руками в  куриный  помет,  перевернулся,
вскочил, запнулся больно о чугунную поилку и, не чуя ног, забыв об удочке, о
червяках, о карасе-поросенке, помчался назад, в дом, на печку, под одеяло.

     В половине восьмого на шкафу задребезжал старый  будильник,  и  бабушка
встала. Первым делом она подошла к окну, открыла его,  выглянула  на  улицу,
пробормотала:
     - Дождик к обеду соберется...
     Вовка сидел тихо, но бабушка словно почуяла неладное:
     - Спишь, запечный житель?
     - Нет.
     - Ты не заболел?
     - Нет.
     - На улицу не ходил?
     - Я совсем немножко.
     Бабушка вздохнула:
     - Ох, бедовая голова. Говорила же, не ходи пока  гулять...  Видел  тебя
кто?
     - Дима.
     - Дурачок? Он-то что делал?
     - Не знаю.
     - Напугал тебя?
     - Да... Чуть-чуть...
     - Наговорил, чай, всякого. Ведьмой называл меня?
     - Называл.
     - Ты, Вова, его не слушай, - строго сказала бабушка. - Дурачок он, чего
с него взять... - Она вновь подошла к окну, захлопнула его, опустила  медный
шпингалет. - Надо мне идти. В восемь часов велели  нам  еще  раз  собраться.
Теперь по два раза на дню будут нас  как  скотину  сгонять,  да  считать  по
головам, не пропал ли кто... Ты, Вова, сядь у окна. Я им опять скажу, что ты
с самого утра, не спросившись, в лес ушел. Дом прикрою, но если увидишь, что
чужой идет, спрячься, как вчера спрятался. Хорошо?
     - Хорошо, ба...
     Оставшись один, Вовка сел к завешенному желтым тюлем  окну.  Он  видел,
как мимо колодца прохромал, опираясь на клюку, дед Семен,  которого  бабушка
почему-то называла Колуном, как из-за кустов сирени вышла на тропку  соседка
баба Люба, единственная, у кого хватало сил держать корову, как  она  встала
под корявой ветлой и дождалась  бабушку  Варвару  Степановну,  а  потом  они
вместе направились к избе бабушки Анны Сергеевны, что  находился  на  другом
посаде возле школы-развалюхи, с головой заросшей крапивой.  Там  уже  стояли
люди, но кто они - пришлые мужики или местные старики - Вовка разглядеть  не
сумел. Забыв о своем страхе перед пустым домом, он следил  за  собирающимися
людьми, и чувствовал, как в груди рождается страх  новый  -  рациональный  и
конкретный - страх за бабушку, за местных стариков, за себя и за родителей.
     Очень уж все было похоже на один фильм про войну, где мордатые  фашисты
с голосами, пахнущими табаком и перегаром, сгоняли послушных людей в кучу, а
потом запирали их в сарае и, обложив соломой, сжигали.

     Вернулась бабушка не  одна,  а  с  тремя  чужими  мужиками,  небритыми,
хмурыми, страшными. Один из них держал бабушку под локоть, два других шагали
далеко впереди - у первого тонкий ломик на плече, у второго топор, заткнутый
за солдатский ремень. Они сбили замок и ввалились в избу - Вовка слышал, как
словно копыта загремели  на  мосту  крепкие  подошвы,  и  залез  под  рваную
фуфайку, навалил сверху пыльных мешков, отгородился корзинами  и  валенками,
прижался спиной к бревенчатой стене.
     Через несколько секунд  в  доме  уже  хозяйничали  чужаки:  сдвигали  и
опрокидывали мебель, срывали висящую на  гвоздях  одежду,  рылись  в  шкафу.
Потом один забрался на печь - и с полатей полетели вниз  корзины  и  тряпье.
Вовка крепко вцепился в накрывший его ватник, тихонько  поджал  ноги.  Чужой
человек дышал рядом, надрывно и страшно дышал,  словно  зверь,  -  ему  было
тесно и неудобно под потолком, он стоял на четвереньках, на  хлипкие  полати
влезть боялся, и потому тянулся далеко вперед, в стороны, выгребая  барахло,
копившиеся здесь многие десятилетия.
     А потом дыхание оборвалось, и злой голос торжественно объявил:
     - Здесь он, сученыш!
     Холодная  шершавая  ладонь  крепко  схватила  Вовку  за  щиколотку,   и
неодолимая сила потянула его из укрытия.
     Вовка заверещал.
     Его выволкли, словно нашкодившего щенка, бросили на  середину  комнату,
перевернули ногой, прижали к полу.
     А потом два мужика били бабушку  -  деловито  и  лениво,  словно  тесто
месили. Бабушка закрывала руками лицо, молчала и долго почему-то не падала.

     В полдень сделалось темно, будто поздним  вечером.  Иссиня-черная  туча
приползла с севера, гоня перед собой ветер  с  пыльными  бурунами,  издалека
возвещая о своем приближении густым  рокотом.  Первые  капли  упали  тяжело,
словно желуди, прибили ветер и пыль, испятнали крыши. Блеснула молния,  ушла
в землю где-то у старого брода, гром проверил крепость оконных рам. И  вдруг
ливануло так, что в печах загудело...
     Первым явился дед Осип, закутавшийся в военную  плащ-накидку.  Разделся

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг