Тобою век жить!
Но лопнуло небо.
Блеск трещин слепил.
Со мною ты не был.
Упала без сил.
Со мною ты не был.
Упала без сил.
Бабуся с клюкою -
Откуда взялась? -
Дала мне настою,
А перстень взяла.
И сразу забылись
Колечко, гроза,
И вместе мы были,
Как лист и роса.
Но годы промчались,
Как день грозовой.
И вот повстречались
Мы снова с тобой.
И вот повстречались
Мы снова с тобой...
Так где ж та опушка,
Огонь-перстенек,
И где та девчушка
И с ней паренек?
Ужель заблудилась
В знакомом лесу,
И все мне приснилось
В шальную грозу?
- Друг мой!
Мне рассказать тебе трудно.
Видно, по жизни пройти -
Много болот перейти.
Счастье!
Нету над временем власти!
Взглянь, заросло все лицо.
Вновь не найдется кольцо.
Право!
Вот он, мой перстень с оправой -
Дар постылой жены.
В знак горючей вины
Прими.
Возьми!
Ах!
Возьми, надень
Мой крест,
И не ходи
В тот лес,.. -
Нет!
Ночью безлунной
Я в лес тот пойду.
Избушку колдуньи
В болотах найду.
Пусть леший с совою
Ведут без дорог,
Пусть ведьма с клюкою
Взойдет на порог,
За перстень с оправой,
За крест золотой
Возьмет она травы
И сварит настой.
Возьмет она травы
И сварит настой.
Я выпью то зелье
При свете свечи,
Чтоб птицы не пели,
Чтоб смолкли ручьи,
Чтоб сердце остыло,
Напрасно любя,
Чтоб я позабыла
Навеки тебя.
Навеки тебя...
Навеки тебя!..
Профессор застыл в задумчивости.
Исполнители на цыпочках покинули лабораторию.
Таня вернулась и выжидательно остановилась перед Евгением Кунегиным.
С грохотом полетел отброшенный профессором стул:
- Итак, моя дорогая, давайте-ка позабывать навеки стены этой
лаборатории.
- Что вы! Евгений Петрович!
- Я давно Евгений Петрович. Сорок лет! Но я должен подвести итог вашим
стараньям. Вместо того чтобы обучить машину выражать поэтические чувства
композиторов, написавших предложенную ей музыку, вы превратили сложнейшую
лазерную электронно-вычислительную машину в электронное зеркало не столько
собственных чувств, сколь дамских причуд. Отсюда и "мальчики кровавые"
Цвейга, и приворотное зелье купринской Олеси с болот Беловежской пущи. С
меня хватит. Здесь не цирк, а научное учреждение. Мне нужно создавать
искусственный интеллект, изучить природу человеческих чувств и возможность
их воспроизведения, а не... а не новые варианты эпистолярного жанра,
неизвестные во времена пушкинской Татьяны.
- Евгений Петрович! Пощадите!
- Не всякий скажет вам, что я скажу. К беде неискренность ведет.
- Но ведь я же искренняя, искренняя! Я не виновата, что Машенька все
угадывает, все понимает. Она же замечательная, как вы сами знаете!
- Я-то знаю, очень хорошо знаю. Например, знаю, что нам с вами не по
пути.
- Вот как? - всхлипнула Таня, потом заговорила, глотая слезы. -
Хорошо, Евгений Петрович. Я уйду, уйду, раз вы этого хотите. Я откажусь от
вашего руководства, хотя никогда не желала бы ничего другого. Я отказываюсь
от выбранной вами для меня темы диссертации. И вы больше меня не увидите. Я
завтра же уеду в Ленинград, к маме. Она работает у академика Гранина. Я
уверена, что и мне там найдется местечко и тема диссертации. Пожалуйста!..
- Гранин, Гранин! Академик! Генерал от кибернетики! Куда уж нам
гоняться. Хотите уезжать? Скатертью дорожка! Дозвольте, подсажу в карету.
- Не смейтесь надо мной! - воскликнула Таня и разрыдалась.
- Ну вот! Теперь слезы! Раствор натрий хлор в воде с кое-какими
примесями. Хорошо, что вы хоть лазерную электронную машину, как заправскую
Машеньку, не научили слезы пускать. Еще пробило бы изоляцию, чего доброго!..
- Ну и смейтесь, смейтесь, смейтесь! - кричала Таня, выбегая из
лаборатории.
Профессор некоторое время ходил взад и вперед, потом со стуком
поставил на место упавший стул и с горькой иронией произнес:
- Один! Один! О, жалкий жребий мой!..
И профессор Кунегин действительно остался один, без помощников. Он
никого из своих сотрудников не подпускал к заветной теме "электронного
сердца".
Только Таня была его спутницей в дремучем лесу исканий. И Тани с ним
не стало.
Не по себе было ему в его "научном одиночестве".
Но он не хотел уступать. Один так один! И он решает продолжать начатую
с Таней Лагиной работу.
Машенька насыщена прекрасной музыкой, глубокими мыслями, в ней
заложена сама поэзия! Нужно только умело запрограммировать ее на выдачу
подлинного поэтического произведения. И сейчас это сделает он сам, Кунегин,
без всяких дамских слабостей! Уж он-то не будет беседовать с электронной
машиной, как с подружкой или собутыльником. Машина получит математические
формулы в чистом виде: теория графов, тензорный анализ, векторы,
дифференциальные и интегральные исчисления. Никакой навязанной лирики! Она
должна прийти изнутри!.. Из машинного нутра!..
И Евгений Кунегин, слушая вместе с машиной скрябинскую музыку,
принимается за программирование Машеньки. Он пытается исступленной работой
заглушить подавленное состояние, в которое впал после ухода Тани.
Но он добьется своего! Он создаст не просто электронный ум, но и
выявит электронные эмоции. Наследники человечества, которым люди уступят
свое место на Земле, должны обладать всем богатством чувств своих
предшественников и создателей.
Но скрещение усилий пылкого профессора, пытавшегося заморозить свои
чувства, и быстродействия холодной машины, искавшей выражения горячих
человеческих чувств, дали неожиданный результат.
Профессору некуда было отступать. Певца он пригласил заблаговременно,
пришлось ему с научной беспристрастностью прослушать поэтическое
произведение машины на музыку Второго этюда Скрябина. Тани не было, поэтому
певцу аккомпанировала сама Машенька, в памяти которой были записаны лучшие
исполнители, в том числе и этого произведения.
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Грустный мир воспоминаний!
Все они, как в речке камни,
Зыбкой тенью в глубине
Лежат во мне,
На самом дне.
Память сердца - злая память.
Миражами душу манит.
В даль ушедшую зовет
Под вечный лед,
Забвенья лед.
Если б жить сначала,
Чтоб все прежним стало,
Чтоб с тобою вместе
Петь бы наши песни.
Сердце не остыло.
Будет все как было.
Будет ли как было?
Горький плод моих стараний
Может только больно ранить.
Я вернусь к своей весне,
Но лишь во сне,
В последнем сне.
В реке холодной тонет
Тепло твоей ладони.
Счастья касалась память,
Явью, казалось, станет,
Но, оказалось, канет
В тень на дно.
Ах, в сердце ночь, в душе темно...
Но ты со мной.
Всегда со мной!..
Обескураженный, в смятенных чувствах, простился Евгений Петрович с
певцом, высоко отозвавшимся о поэтическом тексте исполненного произведения.
Кунегин был другого мнения. Собственно, другого мнения не о
поэтическом тексте, а о его соответствии с научной задачей, которую он перед
собой ставил.
Как могла машина неведомыми путями разобраться в его собственных
переживаниях? Как она узнала его внутреннее состояние? Его тоску по ушедшей
Тане, которую он сам отверг? И как она могла подслушать их разговор с Таней
о памяти сердца? Чудес на свете не бывает. С машиной общался только он сам,
значит... значит, он сам и заложил в нее все это "понимание", передал ей в
виде математических символов собственную исповедь!
В совершенно подавленном состоянии застал растерянного Евгения
Кунегина директор института Александр Сергеевич Пушкарев:
- Ну, Женя, о чем ваши мысли?
- Сказать по правде? Допустим, о Ленинграде.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье, Береговой ее гранит... - процитировал академик.
- Нет, пожалуй, не о Неве думаю, а об академике Гранине. Давно с ним
не виделся, - словно оправдывался Кунегин.
- К академику вам надо ехать, Женя, не с пустыми руками. А вы пока что
на положении генерала без армии.
- Что верно, то верно, Александр Сергеевич.
- Нужны вам, Женя, помощники более крупного калибра, чем аспиранты.
Каюсь, сам к вам аспирантку Лагину присылал. В том виноват. Но хочу
исправить свою вину. Есть на примете солидный человек. Ланской Владимир
Николаевич. Участник Великой Отечественной войны, офицер запаса, стал
кибернетиком, кандидатом физико-математических наук. Мечтает о докторской.
Вот вам бы его заинтересовать своей идеей об искусственном интеллекте.
Потянет.
- Что ж, Александр Сергеевич. Я не против сотрудничества с серьезным
человеком. А то... я и впрямь кукую тут сам с собой.
- Вот завтра поутру и покукуете вдвоем на мосту Кукушкине.
И утром к профессору Кунегину явился человек лет пятидесяти с былой
военной выправкой:
- Разрешите войти, товарищ профессор?
- Входите, входите, товарищ Ланской. Подполковник, кажется? Вам
известно направление моей работы?
- Так точно, товарищ профессор.
- Лазерная электронно-вычислительная машина уже "заряжена", если можно
так выразиться, музыкой Шопена, Скрябина, Шуберта, стихотворениями многих
поэтов, психологическими этюдами Стефана Цвейга.
- Хорошо бы еще Бетховена вспомнить. Исполин!
- Бетховен? Да!.. Гора! Горный хребет! Им займемся, не возражаю. Но
пока вспомним Шопена. Он подобен горному ущелью, цветущей долине, куда
сбегают бурные реки.
- Это точно.
- Вот и попробуйте получить поэтический текст на одно из произведений
Шопена, но... без всяких там дамских штучек, а то ваша предшественница
расчувствовалась тут и все на машину свалила.
- Вас понял. По-мужски.
- И чтобы для мужского голоса.
- А если на фоне женского хора? Впечатляло бы.
- Можно и так. Впрочем, не нам с вами это решать. Ничем не насиловать
машину. Предоставить ей полную свободу выбора.
- Разрешите сесть за разработку алгоритма?
- Вот ваше место. Столик, правда, маловат, дамский еще...
- Ничего. Обойдусь. По полевому. Разрешите начинать?
- Валяйте. Все материалы в этом шкафу. Картотека магнитная. Что
хотите - по коду сразу получите.
Так началась новая стадия работы с Машенькой.
На следующий день Кунегин застал своего нового сотрудника за столом,
заваленным бумагами. На них он заметил выцветшую фотографию молодого
военного.
- Кто это? - спросил Кунегин.
- Фронтовой друг. Однолетками были. Погиб смертью храбрых, как раз
когда я ранен был.
- Совсем мальчик.
- А какой парень-то! Здесь рядом с нами сидел бы, науку двигал...
- Значит, в том, что мы с вами сделаем, будет и его капля.
- Будет, товарищ профессор, и еще какая капля будет!..
- Продолжайте, Владимир Николаевич. Вы, я вижу, дополняете музыку
Шопена по собственному подбору.
- Так точно, товарищ профессор. Разрешите пригласить дуэт?
- Значит, все-таки с женским хором? Валяйте.
И вскоре профессор и Ланской, который сам на рояле не играл,
прослушали Двадцатую прелюдию Шопена до минор, о которой, как отыскал
Ланской, говорилось, что она "образ траурной процессии, выписанный с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг