Такая система должна располагать чистыми мозговыми ячейками, не забитыми
всякой там технятиной. Образование допустимо лишь фундаментальное, подобное
первичной программе ЭВМ, позволяющее ученому возводить потом на заложенном
фундаменте собственное здание научной работы. А ссылки на предшествующие
работы и авторитеты - это тот орнамент, который украшает само здание.
Истинный ученый, запомните, никогда не сошлется в современной работе на
какого-нибудь самоучку Циолковского или Ломоносова, даже на Менделеева.
- Ну что вы! - возмутилась Аэлита.
- Да, да! Периодическая система элементов носит его имя только в нашей
стране, а наука интернациональна.
- Но Менделеев - великий химик!
- Не знаю, не знаю. Существовали химики и не менее значительные.
Словом, ссылки нужно выбирать строго продуманно, говорящие не только о
вашей эрудиции, но и о тех, кого вы продолжаете, чье имя как бы наследуете.
Уясните себе главное. Так вернемся к основам, которых не имел калужский
учитель или поморский ходок времен Екатерины Великой, вернемся к
университетскому образованию. То, что у вас его нет, не ваша вина, а беда.
Вам следует очистить свой ум от всего сора, которым забил его технический
вуз. В науке не нужны инженеры в современном понимании слова, так
называемые "технари". Это чернь, смерды, да проститься мне такое сравнение.
Вот мы с вами поднимаем научную целину, вводим понятие "живого прибора",
чего до нас никто в мире не делал.
- Нет, почему же? Собаки заменяли миноискатели.
- Ах, не то, опять не то! - поморщился Геннадий Александрович. -
Практическое применение, практическое использование не дело ученого. Наше
назначение - решение проблем! Вот меня наградили Государственной премией.
За что? Не за съедобное блюдо на столе, а за то, что я предложил метод,
понимаете ли, метод, как сделать его ароматичным. Я хотел бы, чтобы и вы
заработали премию, и я постараюсь помочь вам.
- Но я не премии добиваюсь. Николай Алексеевич поставил перед нами
такую замечательную задачу: обеспечить существование изолированной модели
будущего человечества.
- Анисимов - великий стратег науки. Этого даже я не могу отрицать. Но
зачем же стулья ломать? Лучше на них посидеть рядком и поговорить ладком. -
И он забрал из рук взволнованной Аэлиты стул, усадил на него свою
подопечную простушку, потом поправил красивые очки в золотой оправе и чуть
насмешливо посмотрел на нее.
- О чем же поговорить? - садясь, робко спросила Аэлита.
- Я недоволен темпами подготовки вашей диссертации. Собака показала
чудеса. Их надо перевести на научный язык. А статья о "живом приборе" все
еще не закончена. Не будет же профессор за вас писать, хотя его имя и стоит
там рядом с вашим.
- Я напишу. Я уже кончаю. Честное слово!
- Надо спешить! Вкусом и запахом занимаются и за рубежом. Вот в
Америке в широкую продажу пошли всевозможные искусственные кушанья из белка
сои. А что, если они додумаются до нашей идеи градуировать приборы
сверхчувствительным способом? Собаки и в Америке водятся!
- Я совсем не думала об Америке. Право.
- А надо думать. Поезжайте домой. Машину вам я уже вызвал. Завтра с
утра пусть Бемс проделает все по моей программе... Отградуирует своим
феноменальным обонянием наш дозиметр и индикаторы запаха.
- Спасибо. Так я бегу, а то в яслях заждались.
Глава четвертая
ТРЯПКА НА ПАЛКЕ
Аэлита подъехала к дому.
Велико же было ее изумление при виде Спартака в военной форме и
Остапа, которого знала еще на Урале мальчуганом. Поодаль стоял Юрий
Сергеевич, смотря умоляющим взглядом.
Брат и сестра обнялись. Юрий Сергеевич бросился к сыну:
- Хочешь, поиграем в казаки-разбойники?
- А что такое казаки? - спросил Алеша.
Остап занялся Бемсом. Знал он такое "воробьиное слово", что собаки
понимали его и "за своего считали", как он сам говорил.
Бемс проделывал все команды, которые подавал Остап: садился, ложился,
вскакивал, лаял, приносил брошенную палку.
Юрий Сергеевич тем временем тщетно пытался растолковать трехлетнему
сыну как бяки-казаки разгоняли демонстрации революционно настроенных
рабочих. Аэлита расспрашивала Спартака о планах на будущее. С Юрием
Сергеевичем она поздоровалась лишь издали, кивком. Потом повела гостей в
подъезд.
- Мы сейчас с Алешкой придем, - крикнул Юрий Сергеевич. - Так хочется
побыть вместе.
"Надо же дать Спартаку минутку на подготовку почвы!" - подумал он.
- Мама! - протестующе закричал мальчик, но отец уже тащил Алешу за
руку. И он подчинился только потому, что Бемс остался с ним.
- И ты еще не нашел свою Тамару? - спросила Аэлита, усевшись рядом с
братом на тахту.
Остап рассматривал портреты поэтов и читал стихотворные строки под
ними.
- Да нет! - ответил Спартак. - Прямо к тебе. Словно знал, не все у
тебя в ажуре.
- Нет, почему же? Очень даже в ажуре. Право-право!
Аэлита старалась не смотреть на брата. Она думала о Николае
Алексеевиче и о том, что далеко не все у нее как надо.
Время, проведенное в Западной Германии, в особой палате, где Николай
Алексеевич был таким близким, понятным, казалось далеким сном.
В Москве он опять отдалился, отгороженный стеной научных интересов. И
даже на концерты они больше не ходили. И Аэлита, как никогда раньше,
чувствовала себя одинокой.
- Брось, сестренка, - сказал Спартак. - Хоть ты и старшая, а насквозь
просвечиваешь. Неладно у тебя. Скажешь, не так?
- Ну так. Только ты не знаешь почему.
- Отчего же не знаю. Мне Юрий Сергеевич все рассказал. Я понимаю.
Нелегкое это дело... И даже близким родственникам нечего тут нос свой
совать, а все-таки...
- Что все-таки?
Спартак покосился на Остапа. Тот сразу засобирался:
- Пойду-ка я "выдам пенки". Заигрались наши детишки-то на улице в
казаков-разбойников.
Когда он вышел, Аэлита закрыла лицо руками.
- Люблю я его! Честное слово! - прошептала она. - Сама не знаю как, но
люблю.
- Ну что ж тут особенного? Столько лет прожили. Любовь, она остается.
- Да не Юрия я люблю, а другого! Пусть пожилого, но замечательного
человека.
- Это которому сто два года?
- Юрий тебе так солгал? Не мог без этого! Как ты ему в состоянии хоть
в чем-нибудь верить?
- Ты же верила. Как раз в мои годы.
- Верила! И теперь страдаю. Только тебе да папе могу сказать, как
страдаю.
- А он, тот Мафусаил, что ли... Он, что? Не любит?
- Он никогда не говорил со мной о любви. И не нужно. Он слишком
намного выше меня... во всем, во всем! Если бы ты знал, какой это человек!
- Да я тебе верю. Больше, чем себе.
- А ты и себе поверишь. Вы еще встретитесь!
Зазвучал звонок.
- Ну вот и ребятки с детплощадки, - сказал Спартак и пошел открывать.
Ворвались Алеша и Бемс, потом вошел Остап, широко ухмыляясь, а следом
за ним бочком, совсем так, как его папаша Сергей Федорович, робко появился
Юрий Сергеевич и встал у дверей. Куда делась его импозантность? Он даже
сутулился, как отец.
- Ну и что? Наигрались? - спросил Спартак. - Так не в ту игру вы
играли. Надо в пограничников. Остап, надевай шинель. Мы с тобой будем
диверсантами, а Алеша - пограничник с собакой, служебной.
Мальчик захлопал в ладоши, глазенки его разгорелись.
- У нас все мигом, дело клёвое, - говорил Остап, застегивая шинель.
Алеша гордо взял Бемса на поводок и потянул к двери.
Юрий Сергеевич печально провожал взглядом уходивших.
- Чуткие люди, - обратился он к Аэлите. - Поняли, что нам нужно
поговорить.
- О чем? - нахмурилась та.
- Я хотел бы показать тебе написанное мной письмо, которое избавит
меня от дальнейших объяснений.
- Садись, - пригласила Аэлита, указывая на тахту.
- Нет, ничего. Я тут с краешка на стульчике.
- Как хочешь.
Она взяла незапечатанный конверт и вынула оттуда письмо, адресованное
президенту Академии наук СССР.
Аэлита поморщилась. Ей припомнилось другое письмо, написанное тем же
почерком и переданное ей Николаем Алексеевичем.
"Глубокоуважаемый товарищ президент!
Считаю своим долгом порядочного человека снять с академика Анисимова
Николая Алексеевича всякие подозрения, ложно высказанные мною. Я во всем
ошибался и не боюсь в этом признаться. Моя жена чиста, и ее отношение к
академику Анисимову адекватно уважению к старшему и почтенному человеку,
Человеку с большой буквы, работы которого обеспечат благосостояние
человечества на тысячелетия.
У меня нет слов для собственного осуждения!
Приношу искренние извинения и готов любым способом загладить свою
вину, вызванную незаурядным чувством, которое я питаю к своей замечательной
жене Аэлите Алексеевне Мелховой.
Инженер Ю. С. Мелхов".
- У меня другая фамилия, - сказала Аэлита, возвращая письмо Юрию
Сергеевичу.
- Здесь есть еще одно. Самому Николаю Алексеевичу.
- Я не читаю частной переписки.
- Аэлита! Пойми! - вскочил Юрий Сергеевич, картинно прижимая руки к
груди. - Я был ослеплен, ослеплен любовью к тебе. Это была лавина, снежная
лавина несообразностей, промахов, ошибок. Мне стыдно вспоминать сцену в
суде. Да никем твое место не занято в нашей семье, как я тогда сказал. Я
горделиво, именно горделиво солгал, пошел на "святую ложь"! Ложь во имя
сохранения твоего уважения ко мне, дабы я не выглядел в твоих глазах жалким
и униженным. А главное, пойми, как понял Шекспир Отелло! Это ревность! И
наша семья ждет тебя! Вернись! Умоляю тебя!
- Пойдем, - спокойно сказала Аэлита, словно они скучно говорили о
прогнозе погоды. - Надо позвать всех с улицы, а то дождь может пойти.
- Конечно, конечно, - суетливо обрадовался Юрий Сергеевич. "Никак
пример с Отелло подействовал? До чего же полезны порой классики!" - подумал
он, и вслух сказал: - У меня есть зонтик, портативный, складной, из Италии.
Ты, наверно, в ФРГ тоже себе такой купила? Я выйду, как бы Алешенька не
простудился.
- Я сама сбегаю за ними. Без зонтика.
- Ну вот и хорошо, - удовлетворенно потер руки Юрий Сергеевич. Он даже
не думал, что все так просто обойдется.
Вернулась Аэлита, а за нею с шумом ворвались в переднюю и Алеша с
Бемсом, потом чинно, чеканя шаг, вошли и Спартак с Остапом.
- Проходите, ребятки, - пригласила их Аэлита.
- Да, да, проходите, друзья мои, нам тут нужно кое-что важное вам
сообщить, - суетился Юрий Сергеевич.
Спартак удивленно посмотрел на него, потом перевел взгляд на сестру.
- Есть ситуации, - сказала Аэлита, - когда человек полностью
раскрывает себя. Я только что увидела во всей красе Юрия Сергеевича
Мелхова, который по чудовищному стечению обстоятельств был когда-то моим
мужем. Нет меры, которая измерила бы человеческую мель Мелхова. Я вам,
своим друзьям, хочу сказать, что никогда, слышите, никогда не прощу себе
своего замужества... Честное слово!
- Из песни слова не выкинешь, - промямлил опешивший Юрий Сергеевич.
- Так нужно выкинуть всю эту песню, мещанскую песнь, с которой шагает
по жизни этот обыватель из обывателей.
- Ах так? До тебя не дошли мои слова?
- Напротив. Дошли в полной мере.
- Но сын!.. Он останется моим сыном!
- Надо еще суметь остаться его отцом.
- Ну, сцена уже переходит все допустимые границы! - возмутился
побагровевший Мелхов и демонстративно вышел в переднюю.
Там он долго надевал пальто перед зеркалом, ожидая, что его вернут.
Но никто не вышел к нему, даже Бемс.
И взбешенный Юрий Сергеевич выскочил из квартиры, хлопнув входной
дверью.
Только тогда в передней появилась Аэлита с тряпкой на палке и вытерла
пол.
Глава пятая
ЗЕМЛЯ-КОРМИЛИЦА
В лесу пахло трухлявыми пнями и мокрой прелью. Под густой листвой
стоял сумрак. Но когда взору открылась свежая пашня, с нее как бы пахнуло
русским простором.
Поле уходило горбом за холм, и казалось, там, у неожиданно близкого
окоема, кончается земля. А справа черноту пашни оттенял нежно-розовый вал
цветущих яблонь.
Аэлита стояла как зачарованная и вдруг заметила на пашне мольберт, а
за ним девушку в берете.
Аэлита, сделав по пашне круг, по-озорному зашла художнице за спину,
чтобы заглянуть через ее плечо. Николай Алексеевич, не ускоряя шага, пошел
по ее следам.
Когда черноволосая девушка поворачивала голову, Аэлита, стоя позади,
видела профиль, словно сошедший с камеи, и приспущенные в нацеленном
взгляде ресницы. Но то, что появлялось на холсте, ошеломило Аэлиту.
Перед мольбертом простирался в пышном цвету яблоневый сад, гранича со
сказочно-дремучим лесом. А на холсте лес этот горел. Огненный смерч словно
перелетал с дерева на дерево. Высокие стволы пылали факелами, дым стелился
по траве, и сквозь него просвечивали языки пламени, перебирающиеся по
иссохшей траве к очередной зеленой жертве.
- Что же это такое? - в изумлении воскликнула Аэлита.
Художница посмотрела, но не на нее, а на Анисимова.
- Ничего, что мы любуемся? - спросил тот. - Или непосвященным половину
работы не показывают?
- Я почти закончила, и работ своих не скрываю, - вежливо ответила
художница.
- Но что же это такое? - недоуменно спросил Анисимов. - Ведь никакого
лесного пожара нет.
Аэлита давно узнала художницу и догадалась, какой пожар она рисует.
- Томка! Пожар твой дымом глаза застелил. Не узнаешь?
Только теперь художница, словно освободившись от чар мира, в каком
только что жила, увидела Аэлиту. Вскочила и бросилась к ней в объятия.
- Это все Спартак, - шептала она ей на ухо. - Их часть тушила лесной
пожар. Нашли разбросанные самовоспламеняющиеся пластинки: олень наступит -
и сразу трава вспыхнет. Но как он рассказывал! Разве мне воспроизвести?
- Не знаю как вам, а мне лицо жаром опаляет, - заметил Николай
Алексеевич.
- Если вам нравится этюд - возьмите.
- Княжеский дар. Не посмею.
- Закон моих предков. Понравилось - твое, - гордо объявила
художница. - Я знаю. Ваша дача за лесом. Закончу этюд, и мы принесем.
- Мы? - удивился Анисимов.
- Это же Томка Неидзе, о которой я вам еще в Терсколе рассказывала.
Дочь Вахтанга Неидзе. Помните?
- Как же!
- Пойдемте в совхозный сад. Я вам все расскажу.
И Аэлита повлекла Николая Алексеевича за собой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг