вам цепной мост рассчитает. Ну вот, вы смеетесь, а я серьезно. Что? Могу не
беспокоиться? Тогда спасибо, дорогой. Как? Насчет угля? Будет институту
уголь, будет! Не замерзнете зимой. Практикантов допустить в цеха? Ну что ж,
договоримся, договоримся. И здесь поймем друг друга. Ну, привет! Так как
насчет охоты? Артиллерия? Будет батарея, будет- и,смеясь, Степан
Григорьевич повесил трубку.
Еще держа руку на аппарате, он пристально посмотрел на Андрея: -
Можешь считать себя студентом.
Андрей круто повернулся.
- Подожди, - властно остановил его Степан.
Андрей нехотя обернулся.
- Я ведь знаю, почему ты срезался. Вое проектом занимаешься. Последнее
время мне только и приходится, что всякие истины тебе в голову вбивать, ибо
я и за старшего брата и за отца тебе... Так вот. В институт ты вопреки
своему проекту все-таки попал. Вопреки!.. Но в институте ты о нем забудь.
Забудь!..
- Но ты еще не знаешь результатов подсчета..
- И знать не хочу. Достаточно того, что ты в своем проекте смотришь в
сторону Америки, а это сейчас не рекомендуется. Социалистические страны
строят коммунизм во враждебном окружении. Твои мосты, Андрей, никому не
нужны.. Ни нам, ни им. Я из любви к тебе это говорю. Для тебя сейчас
основное - учиться, уж коли попал в институт...
- Благодаря телефонному звонку, - зло процедил Андрей.
- Мы просто исправили ошибку. Между руководителями должен быть
.деловой кон такт, иначе все вразброд пойдет. Вот так. Исправили ошибку. И
еще одну ошибку исправить надо. Отложим в сторону незрелую мысль о
строительстве подозрительного моста к господам капиталистам.
- Ну, это ты не тронь!
- Да ты хоть спасибо скажи.
- Не знаю... ничего я не знаю!
И Андрей выбежал на улицу.
Темнота окутала его. В заводском городе не очень щедры были на уличное
освещение.
Андрей зашагал по пустынным улицам. Встретился гармонист с горланящими
ребятами.
Пришлось свернуть в сторону, но тут попалась стайка девушек.
Наконец Андрей выбрался на берег пруда.
Как же ему быть? Неужели закрыть на все глаза? Он поступит в институт,
а кто-то имеющий на это все права не будет принят... Никто не позвонит о
нем, никто не пришлет записочки... Значит, отказаться от института,
проявить принципиальность?.. Отказаться от института - отказаться от
инженерства, от проекта, навсегда остаться неучем-мечтателем!..
Допустимо ли воспользоваться звонком Степана во имя далекой и светлой
цели? Андрей не заметил, как снова пришел на Крутой камень.
Он сел на холодную скалу и стал смотреть вниз, где плескалась черная
вода. Над головой шумели ветви сосен.
По воде с завода доносились звуки. Еще в детстве Андрюша любил их
различать, безошибрчно угадывая, когда с визгом начинала работать круглая
пила в прокатном, отрезая куски горячей полосы, когда пыхтел компрессор,
когда звенели, катясь и грохоча, подъемные краны, когда заливалась свистком
кукушка, юркий заводской паровозик.
А какие бы звуки слышались на стройке подводного моста? Наверное, в
стальной трубе все грохотало бы, как в котле, когда его клепают... Неужели
ж когда-нибудь будут строить Арктический мост?..
Что-то зашумело. Андрей поднял голову.
Над прудом в стороне завода занималась заря, пруд там стал оранжевым.
Огромная крыша и стены мартеновского цеха просвечивали, как игрушечная
коробка, внутри которой зажегся свет. Начиналась плавка.
Над доменными печами из предохранительных клапанов в небо рвалось
пламя свечей. Их шипение доносилось до Крутого камня.
Как же быть? Как поступить? Ведь он комсомолец! Честно ли таким путем
стать студентом?
А как же Арктический мост?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СВЕТ И ТЕНЬ
В маленьком пассажирском поезде иногда становилось особенно светло, а
порой горы, как шторами, прикрывали солнечный день.
У окна вагона сидела девушка, ясная, милая, то оживленная, то
задумчивая; сидела, подперев подбородок тонкой рукой, сама тоненькая и
легкая.
Поезд делал крутые повороты. Паровозик чуть ли не проносился мимо
своего собственного последнего вагона.
Глядя в окно, девушка вскрикивала: - Ой, как интересно! Что это? Речка
Светлая? Неужели так близко облака? И мы въедем в них? Как на самолете?
Глаза ее сияли, светились радостью, удивлением, любопытством.
Вагончик качало. Пассажиры мерно клевали носами.
Притихла и девушка. Она продолжала смотреть в окно, но глаза ее стали
другими.
Видела ли она то, что пробегало мимо? Может быть, она слышала какую-то
музыку, думая о своем?..
Вздрогнула тонкая бровь, рука отвела непослушную русую прядь. Почему
вдруг расширились ее глаза? И сразу сузились... и даже изменили цвет: серые
- стали темнее.
О чем она думает?
Недавно она была счастлива, очень счастлива и летела домой из
университета, смеясь и напевая. Ей хотелось броситься на шею каждому, кто
попадался ей на пути. А дома ее ждала еще одна радость - в Москву вернулся
папа с Урала.
И Аня повисла на шее у огромного, седого сильного и родного,
пропахшего табаком и одеколоном после бритья - значит, ждал дочь! - Ивана
Семеновича Седых.
Теперь рассказывать, .рассказывать! Его Анку принимают в университет!
Она только что была на собеседовании для медалистов.
Смешно! С ней говорили о музыке, спрашивали, часто ли она бывает в
концертах, кого любит из композиторов и музыкантов, что чувствует, когда
слушает музыку? Она отвечала, что не может понять, что именно говорит
музыка, но у нее часто подступает комок к горлу; она думает вместе с
композитором... и не знает о чем; она становится чище, лучше, светлее,
когда слышит музыку, и ей хочется любить... Беседовавший с ней пожилой
человек улыбнулся и опустлл глаза. Он сказал, что такая девушка им
подходит. Теперь Аня счастлива: она - студентка!
Иван Семенович любовался красавицей-дочкой и, посмеиваясь, вручил ей в
награду, письмо от "корабельного дружка".
Аня прочла письмо и разрыдалась. Она плакала, и слезы капали на
листок, размазывая ровные строчки. Потом свернулась калачиком на диване,
жалко вздрагивая всем телом.
Андрюша, Андрюшка, чудный, замечательный! Как он много перенес! Какое
счастье - наконец, он на ногах... Приехал к брату... Будет поступать в
институт... Но еще ходит в корсете... Как могла она минуту назад
смеяться?.. И месяц назад быть счастливой, бесчувственная, черствая!.. Как
смела она оставить Андрюшку, так тяжело больного, в какой-то портовой
больнице? Она, как малое дитя, держалась за отца. Разве сделала бы она это
сейчас! Андрюша, Андрюша! Ах, если бы он был близко!
И девушка плакала слезами радости и досады, любви и обиды... И,
плачущая, была чудесна!
Всего готов был ждать от дочери Иван Семенович, но только не
мгновенного ее решения сейчас же ехать в Светлорецк, к Андрюшке Корневу!
Свое решение Аня объявила отцу немедленно, с горящими и еще влажными
глазами.
Иван Семенович разбушевался, даже прикрикнул на взбалмошную дочь. В
сердцах изорвал в клочья конверт злополучного письма, оставленный Аней на
столе в столовой.
Анка, глупая, заперлась в своей комнате и оттуда кричала, что все
равно поедет, потому что любит.
"А что она понимает в любви в свои неполные восемнадцать лет! Эх,
Анка!.." Иван Семенович кусал желтоватые усы.
Два дня шла домашняя война, и сильный противник, вооруженный
полувековым опытом и важным постом, грозный на суше и на море, сдался...
Иван Семенович ничего не смог поделать.
По его совету Анка взяла из университета справку о том, что ее
зачисляют студенткой, а потом забрала оттуда все документы, чтобы сдать их
в Светлорецкий институт. Иван Семенович вручил ей деньги на дорогу, адрес
его знакомой рабочей семьи в Светлорецке и, горько обиженный, не поехал
провожать сумасбродную девчонку на Казанский вокзал... и даже машины не
дал. Послал по телефону телеграмму о ее выезде и стал мрачно один лить
водку в столовой.
Ане было жалко отца, она проклинала себя за эгоизм, но ведь она же
любила Андрюшку - и этим было сказано все! Нет эгоизма большего, чем эгоизм
любви.
И вот она уже совсем близко к Андрюшке!
Почему только паровозик так медленно взбирается в гору? Сосны едва
отодвигаются назад, словно гуляешь по лесу с корзинкой для ягод в руке. Как
жаль, что после веселых уклонов всегда бывают трудные подъемы...
На подъеме стоял человек. Он еще давно заметил дымок паровоза, нo
паровозику еще предстояло немало покрутить, прежде чем он доберется до
этого места.
И, наконец, он показался из-за поворота, устало пыхтя и еле таща
довольно длинный поезд из игрушечных платформ, товарных и пассажирских
вагонов.
Собственно, пассажирский вагон в этом поезде был один. И человек,
дожидавшийся поезда, неуклюже пробежав несколько шагов рядом с вагоном,
когда он поравнялся с ним, схватился за поручень, подтянулся и неловко
втащил мало послушные ноги в тамбур вагона.
Чья-то сильная рука помогла в решительный момент.
- Что же ты, брат, так?
- Да ноги неважные, - ответил вскочивший.
Он прошел в вагон, где сидела девушка у окна.
Некоторое время он наблюдал, как вздрагивают ее брови, как переводит
она глаза, равнодушно-далекие... И вдруг округляются они...
- Андрюша!
Он берет ее руки в свои и сжимает ее тонкие пальцы. И улыбаются,
улыбаются оба...
- Вот ведь куда вышел встречать, - говорит одна женщина другой, и в
голосе ее- хорошая зависть.
- Да, прошло наше время, - вздыхает другая.
Молодые люди уходят в тамбур, открывают дверь и садятся на ступеньки.
Они говорят, говорят, говорят...
- Как же ты надумала?
- Потому, что к тебе...
- Значит, помнишь?
- Глупый, люблю!..
- Правда?
Она прижимается щекой к его плечу: - А вот испугаю.
Он смеется: - Нечем.
- Сказать? - И, не дождавшись ответа, шепчет ему в самое ухо: - я
решила... я решила, что мы теперь всегда будем вместе...
- Как вместе?
- Ну, я с тобой буду... Конечно, мы поженимся.
- Поженимся? - Он обнимает ее за худенькие плечи, и рука его дрожит.
- Испугался, - лукаво говорит она.
- Я? Нет... только почему же не я?
- Потому что глупый, у тебя только Арктический мост в голове.
- Надо же было мне сказать Степану! Мы сейчас же с вокзала поедем в
загс... А потом к Степану...
Аня смеется и гладит Андрюшину руку, пересчитывает его пальцы. Вот
теперь она знает, что такое счастье!
Андрею хочется поцеловать девушку. Он робко оглядывается. Но в тамбуре
никого не осталось, чуткие пассажиры все ушли в душный вагон. И Андрей
целует Аню... И у обоих кружится голова... И они целуются снова и снова до
тех пор, пока не раздается покашливание сзади.
Это вошел в тамбур старичок-кондуктор с флажками.
- Светлорецк, детишки. Подъезжаем, - говорит он, пряча улыбку.
Приходится вставать. А так можно было ехать сто лет! Нет гор красивее,
нет речки прекраснее, нет времени счастливее!
Наступил вечер, и, конечно, ехать в загс с вокзала было уже поздно. К
тому же Аню неожиданно встретил Андрюшин дружок, Денис Денисюк, отец
которого, рабочий завода, знакомый Ивана Семеновича по Кривому Рогу,
прислал за Аней, чтобы привезти ее к ним в семью. Андрей настаивал было,
чтобы Аня ехала не к Денисюкам, а к нему, но Аня решила, что до загса
неудобно.
Когда Андрей, придя домой от Денисюков, сказал Степану о своем решении
жениться, брат пришел в неописуемую ярость.
- У тебя есть голова или нет? - едва сдерживая себя, говорил он. -
Ромео и Джульетта! Одному девятнадцать, а другой семнадцат лет!
- Скоро будет восемнадцать!
- Так вас, сопляков, и в загс-то не пустят.
- Пустят. Аня узнавала. Для женщин бывают исключения... даже в
шестнадцать лет.
- Глава семьи!- издевался Степан, глядя на побледневшего брата. - Ну,
что мне с тобой делать? Проекты, женитьбы! Ну, на!.. Занимай всю квартиру,
а я пойду учиться к профессору Гвоздеву.
Раздраженный, он вызвал, на ночь глядя, машину и поехал в цеха.
Вернулся только под утро.
Андрей тоже не спал. Он твердо решил, что они с Аней не будут жить у
брата. В институтском общежитии им, конечно, предоставят комнату для
семейных. Все должно выясниться завтра, когда Аня отнесет свои документы в
институт.
Действительно, назавтра все выяснилось.
Аня, счастливая, поражаясь всему, что видела: заводу, городу, пруду,-
отнесла в институт, куда держал экзамены Андрей, документы и справку из
Московского университета о том, что ее зачисляли студенткой.
Но нет света без тени - Андрея приняли, а ее нет.
У директора института профессора Гвоздева был свой взгляд на "девиц,
помышляющих об инженерстве". Он считал, что в большинстве случаев они идут
учиться зря. Выйдут замуж, народят детей, бросят работу, и пропали все
государственные средства, затраченные на их обучение. Есть для женщин и
другие специальности, кроме строителей, механиков и горных инженеров. И ко
всем девицам "с косичками без оных" профессор Гвоздев относился сурово.
Вот потому ни в чем не убедила его и Аника справка из университета.
Гвоздев нашел формальный предлог-пропущены все сроки - и отказал ей.
- Я ни за что не уеду в Москву, - сказала Аня, вытирая слезы, когда
они с Андреем шли из института.
- Зачем же в Москву? -спросил Андрей.- Ведь мы же...
- А общежитие?.. Ты ведь сам сказал, что у брата не будем жить... Вот
придется теперь ждать,- со слезами в голосе говорила Аня. - Но я все равно
не уеду, буду около тебя. Расскажи, какие еще институты есть у вас в
Свеглорецке?
- У нас больше нет институтов... ни одного.
Аня опять заплакала.
Андрей не знал, что делать. Оказывается, он не переносил женских слез.
Он хотел остановить ее хоть чем-нибудь, хоть на минуту: - Слушай, Аня...
ну, не плачь... знаешь... я ведь пишу стихи.
- Стихи? - удивилась Аня и посмотрела на него украдкой.
- И у меня есть одни... Понимаешь... они мне очень теперь помогают...
- Разве ты поэт? -шмыгнула носом Аня.
- Послушай. С жизнью в бой вступай смелее, Не отступай ты никогда,
Будь отчаянья сильнее - И победишь ты, верь, всегда!
- Вот как?- Аня робко улыбнулась. - Как ты сказал? Будь отчаянья
сильнее. Здорово! Ну хорошо, буду, - тряхнула она волосами и стала вытирать
слезы. - А техникумы здесь есть?
- Есть - обрадовался Андрей. - Лесной. Жаль, это никакого отношения не
имеет к Арктическому мосту. И есть медицинский...
- Медицинский? - оживилась Аня. - А помнишь корабельный госпиталь? Я
тогда себе слово дала, что если... ну, понимаешь... если... то я на всю
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг