технической абсурдности этой затеи, мы укажем лишь на совершенную
бессмысленность соединения Аляски с удаленным пунктом Восточной Европы.
Экономическая невыгодность создания транзитной точки в Европу на отдаленном
севере американского континента ясна сама по себе и не требует никаких
комментариев".
Усуда посмотрел на Степана Григорьевича. Едва заметная усмешка
пробежала по лицу Корнева.
- Извините, господин Корнев. Позвольте предостеречь вас: самое опасное
в борьбе - это недооценить врага.
- Кого вы имеете в виду, господин Усуда? - вежливо спросил Степан
Григорьевич.
Усуда показал пальцем на газету.
- Того, кто заказал эту статью - океанские пароходные компании.
К Степану Григорьевичу подошел Кандербль и дружески хлопнул его по
плечу.
- Хэлло, Стэппен! Мне надо сказать вам пару слов. - Он отвел его в
сторону. - Все идет прекрасно. Я уже передал заказ в одну из своих
мастерских. Через два месяца я сообщу вам в Россию о результатах.
- Я не сомневаюсь в них, мистер Кандербль.
- О'Кэй! Мне нравится ваша уверенность. Но, несмотря на это, вам
придется подождать с опубликованием наших технических планов.
- Мне несколько неприятно, что я не ставлю в известность своего брата.
Ведь проект принадлежит нам обоим, - серьезно сказал Степан Григорьевич.
Кандербль похлопал его по плечу: - О'кэй, Стэппен! Вы хороший старший
брат! В свое время мне был бы очень полезен такой брат... когда я толкал
груженные углем вагонетки. Мне пришлось пробивать себе дорогу одному.
Степан Григорьевич сделал движение, пытаясь возразить, но американец
не стал его слушать.
Мисс Амелия Медж сидела неподалеку и, закинув ногу на ногу, нервно
курила папиросу. Она поглядывала на Кандербля взглядом охотника,
уверенного, что дичь никуда не уйдет от него.
Мисс Амелия была убеждена, что ненавидит этого человека. Герберт
Кандербль заинтересовался Арктическим мостом? Прекрасно, мистер инженер!
Постараемся сделать это действительно мечтой вашей жизни; отец тем временем
станет во главе строительства, а там посмотрим...
Мисс Амелия глубоко затянулась, сощурила глаза и тряхнула локонами,
потом бросила папиросу на пол.
Гости стали усаживаться за стол. Около каждого прибора лежала карточка
с фамилией приглашенного. Андрей и Степан Григорьевич сидели по обе стороны
мистера Меджа.
Рядом с Андреем оказалась О'Кими, а за ней - Усуда. Соседями Степана
были Амелия Медж и Герберт Кандербль. Лакеи в парадных фраках выстроились
позади гостей, готовясь угадывать их малейшие желания.
Мистер Медж поднялся. Лицо его было торжественно.
Разговоры постепенно затихли. Лакеи, ловКо изворачиваясь за спинами
сидящих, наполняли бокалы.
- Уважаемые леди и джентльмены! Я счастлив, что мне пришлось поднять
первый кубок на нашем обеде - учредительном заседании плавающего туннеля. Я
поднимаю этот кубок не только за начало деятельности, но и за его конец -
за осуществление русскими и американцами грандиозного проекта подводного
плавающего туннеля между Аляской и Россией. Я пью за успех и победу
технической мысли!
Мистер Медж был, безусловно, и прост и великолепен. Все встали со
своих мест и подняли бокалы.
Мистер Медж вдохновенно продолжал: - Уважаемые члены ассоциации!
Сегодня последний день существования нью-йоркской Выставки реконструкции
мира. Сегодня перестанет существовать выставка мечтаний, и сегодня же
начнет жить и действовать организация, призванная превратить самые смелые
мечтания в действительность.
Раздался гром аплодисментов и пронзительный одобрительный свист.
Воодушевленный, мистер Медж повысил голос: - Недалеко то время, леди и
джентльмены, когда вопрос "за" или "против" плавучего туннеля будет
определять политическое лицо любого общественного деятеля: стремление его к
прогрессу или злобно-упрямое желание всунуть палку в колесницу
блистательной истории. Я еще раз поднимаю бокал, чтобы не только наши дети
или внуки, - мистер Медж с любовью посмотрел на Амелию, - но и мы сами, вот
эти самые ребята, что сидят здесь, могли бы, как то волшебству, перенестись
из Аме...
Очевидцы утверждают, что именно в этом месте блестящая речь
председателя только что возникшего общества была прервана самым необычным
образом.
Мистер Медж покачнулся и сделал судорожное движение ртом, словно ловил
воздух.
Задребезжала посуда, со звоном вылетели оконные стекла. На пол
посыпались осколки тарелок и блюд, из разбитых бокалов по скатерти
разливалось вино.
Мисс Амелия взвизгнула, и этот визг заглушил все: и грохот бьющейся
посуды, и треск выстрелов, доносящихся с улицы.
Вскочив, Степан Григорьевич поддержал раненого мистера Меджа.
- На пол, на пол ложитесь! - послышалась спокойная команда высокого
старика.
Все бросились на пол. Многие сжимали в руках вилки и салфетки.
Некоторые стонали: может быть, они были ранены.
В это время по Седьмой авеню, не нарушая правил уличного движения,
проезжали автомобили, наружно ничем не отличавшиеся от миллионов других
американских автомобилей.
Пользуясь тем, что светофор был открыт, они неторопливо двигались мимо
зеркальных окон отеля и выпускали по ним очереди из ручных пулеметов. Все
это происходило на глазах у джентльменов под зонтиками и полицейских,
толпившихся около отеля.
Один из полицейских насчитал восемнадцать автомобилей, которые из
восемнадцати пулеметов обстреляли обед-заседание. Полицейский был истинным
американцем и впоследствии гордился, что этот "его" случай превосходит по
размаху инцидент 1926 года в квартале Цицеро города Чикаго. Ведь тогда,
уверял он, колонна автомобилей, обстрелявшая из ручных пулеметов отель
Гоуторн, где помещалась штаб-квартира бандита Аль-Капонэ, состояла всего
лишь из четырех машин, а здесь целых восемнадцать!
Члены вновь организованной ассоциации лежали под столом. Лишь
посредине зала возвышалась тощая фигура судьи Мора, скрестившего руки на
груди.
Андрей заметил, что рядом с ним лежит О'Кими. Ее миндалевидные глаза
были почти круглыми.
По другую сторону стола неуклюже скорчился Герберт Кандербль. Амелия
Медж держала его за руку. Нет! Она не позволит ему умереть от шальной пули.
Он еще нужен ей, этот несносный гордец, унизивщий ее. Она еще насладится
местью! Если не сенатор Никсон, то инженер Кандербль!
Стрельба прекратилась.
О'Кими умелыми руками делала перевязку мистеру Меджу. Пострадавших
было сравнительно немного. Судья Мор, раненный в руку, отказавшись от
помощи, сам делал себе перевязку.
Улыбаясь, он говорил: - Я научился этому еще в штате Монтана, когда
меня придавило срубленным деревом.
Тогда я был один, и поневоле мне пришлось обходиться без посторонней
помощи.
- Мистер Мор был еще два раза ранен во время мировой войны,- заметил
кто-то из гостей, пододвигая Мору стул.
Старик сел и, видя, как дрожащие лакеи собирают разбитую посуду,
сказал: - Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так
называемую "личную свободу" американцев. С толпой надо обращаться, как с
детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с
ножами, нельзя любому желающему американцу позволить разъезжать с ручным
пулеметом, продающимся в каждом магазине.
- Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?
Старик отечески посмотрел на вопрошавшего.
- Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-кто заинтересован в
процветании пароходных линий, а не в создании нашей ассоциации. Этих людей
не занимает прогресс нации: они живут лишь ради личной выгоды. Нечего
удивляться поэтому методам, заимствованным у гангстеров. Нет, все, все в
стране надо исправлять! Конкуренцию надо делать подлинно свободной, а не
позволять злонамеренным людям, как им угодно, "свободно" конкурировать. Но
мы призовем к порядку этих людей, мы докажем, что Америка прежде всего
страна здравого смысла!
Репортеры поспешно записывали импровизированную речь маститого судьи.
Воодушевление понемногу возвращалось к членам новой ассоциации. Начали
даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то известие
пронеслось из одного конца зала в другой.
Люди перешептывались, пожимали плечами, удивлялись, возмущались,
посмеивались - словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали поспешно
прощаться.
В первый момент сообщение не коснулось братьев Корневых. Степан
Григорьевич был занят Андреем, который старался скрыть рану. Его выдала
О'Кими: увидев кровь на рукаве Андрея, она стала настаивать на перевязке.
Андрей отказывался, и О'Кими обратилась за помощью к Степану
Григорьевичу.
Тот встревожился.
- Андрей, ну ведь ты же не маленький! Сними пиджак... Надо обязательно
сделать перевязку, - заговорил он с неожиданной теплотой.
Андрей долго упрямился, но, взглянув на О'Кими, на озабоченное лицо
брата, почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал стягивать
пиджак. Степан Григорьевич и О'Кими помогали ему.
Вдруг они услышали слова: "...выставка... толпа... разрушение...".
О'Кими первая поняла, что произошло. Она выразительно посмотрела на
Степана Григорьевича.
- Мне нужно быть там, - сказал он выпрямляясь.
Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.
- Мистер Эндрью, я же не кончила перевязки... мистер Эндрью!.. -
запротестовала О'Кими.
Но Андрей уже вставал с кресла.
- Ты останешься здесь, тебе нельзя, - сказал Степан Григорьевич тоном,
каким говорят с непослушными детьми.
Андрей, не отвечая, застегивал пуговицы пиджака.
Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бесполезно. Почти
бегом они направились к выходу. О'Кими с тревогой смотрела им вслед.
Дорогу Корневым преградил полицейский офицер: - Джентльмены, осмелюсь
предложить вам свою полицейскую машину. Я могу не задерживаться у
светофоров и доставлю вас скорее всех.
Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.
Усуда подошел к дочери. Ничто не ускользнуло от него в поведении
Кими-тян. Он не сказал ни слова, но тяжело вздохнул и пожалел, что привез
ее в Нью-Йорк.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Вой сирены не смолкал ни на минуту. Полицейские, еще издали заслышав
этот звук, останавливали движение. Со страшным свистом проносилась мимо них
приземистая машина с кремовым верхом. Прохожие с любопытством оглядывались.
Они еще ничего не знали о том, что происходит на выставке, иначе тоже
помчались бы туда, чтобы оказаться в числе двух миллионов американцев,
принявших участие в событиях последнего, самого знаменательного дня
выставки.
- Это возмутительно! - горячился Андрей. - Что же смотрит полиция,
ответьте мне, сэр? Как вы можете оставаться безучастным?
- Иногда полиция бессильна, - ответил полицейский офицер, отрывая
картонную спичку и закуривая. - Мы знаем по опыту Чикагской выставки 1931
года, что наше вмешательство все равно не даст никаких результатов. Что
можно сделать с сотнями тысяч американцев, воодушевленных одним общим и к
тому же вполне понятным намерением.
- Ему это понятно! - воскликнул Андрей по-русски. - Наверное, он и сам
спешит туда за тем же.
Подъезжая к территории выставки, автомобиль едва смог пробраться через
густую толпу возбужденных людей и брошенных в самых недозволенных местах
машин. Только надрывный визг сирены и ковбойская лихость полицейского
драйвера позволили Корневым добраться почти до самых турникетов.
Дальше двигаться было невозможно. Поблагодарив полицейского офицера,
братья смешались с толпой.
Толпа колыхалась из стороны в сторону, как волны прибоя. Дюжие
американцы - любители бейзбола и бокса, тоненькие леди, суровой диетой
добившиеся.мальчишеской фигуры, монашки с любопытными глазами, бизнесмены,
не знающие, куда девать деньги, и люди, не знающие, откуда их взять, -
стояли рядом, плечом к плечу. Они дружно качались, беспомощно повторяя
движение своих соседей. Все кричали, свистели, напрягались изо всех сил,
наступали друг другу на ноги, сбивали с соседей шляпы и очки, но не
ссорились. Они только прилагали максимум усилий, чтобы тоже попасть на
нью-йоркскую выставку в последний день ее существования.
Андрею больно сдавили раненое плечо, и он едва удержался от крика.
Степан, стараясь защитить его, говорил: - Проталкиваться вперед не надо.
Когда качнет вперед, двигайся со всеми, качнет назад, держись за меня.
Толпа будет нас обтекать. Береги плечо.
Кассиры не успевали взимать входную плату. Люди совали деньги
контролерам и полицейским или попросту бросали их в поставленные ящики.
Турникеты вращались стремительно, как вентиляторы. Люди высыпали на
территорию выставки, как песок из саморазгружающихся вагонов.
У входа братья столкнулись с посетителями, возвращавшимися с выставки.
Даже Степан Григорьевич не мог сдержать улыбки, глядя на этих людей, самым
странным образом нагруженных необыкновенными предметами.
Мокрый от пота, счастливо улыбающийся толстяк тащил голову какого-то
робота, похожую на шлем с рыцарским забралом. Веснушчатый мальчишка победно
размахивал отломанной от статуи рукой. Пастор в черной паре с
накрахмаленным стоячим воротничком бережно нес стеклянную дощечку с
надписью "Не входить". Девушки в долларовых шляпках прижимали к груди
букеты только что сорванных с клумб цветов. Джентльмены в мягких фетровых
шляпах хвастались друг перед другом отвинченными гайками, болтами,
рычагами. Негр-лифтер нес легкую складную лесенку.
Какой-то бледный человек катил перед собой тачку; из нее торчали
автомобильная покрыШка, деревянный индейский божок и обыкновенный поднос из
кафетерия.
Степан Григорьевич незаметно поддерживал Андрея, на которого это
зрелище производило угнетающее впечатление. Степан Григорьевич говорил: -
Не удивляйся, Андрюша. Американцы склонны к эксцентричности. В данном же
случае это стало своеобразной традицией.
Они проходили теперь мимо павильонов.
Большое окно в одном из зданий было выбито, и им пользовались как
дверью. С/наружи было видно, что около экспонатов копошились люди.
С одинаковым усердием орудовали захваченными из дому инструментами и
джентльмены, и мальчишки, и техасский ковбой, и нарядная леди.
- У них это называется "любовь к сувенирам", - продолжал Степан
Григорьевич. - В последний день существования чикагской выставки толпа в
несколько десятков тысяч человек растащила все павильоны по кусочкам. Иметь
в качестве сувенира хотя бы обломок кирпича с выставки стало в Америке
обязательной модой.
Близ одного из павильонов, у длинных столов с разложенными на них
странными предметами, образовалась огромная толпа.
- Леди и джентльмены, - слышался голос служащего павильона, -
приобретайте сувениры! Только что отвинченные гайки. Подлинные мелкие
экспонаты. Реле от автоматического секретаря. Электрические выключатели.
Все Подлинное и разобрано специально для удобства посетителей.
Братья прибавили шагу. Вдали уже виднелся Советский павильон. Толпа
около него стояла так плотно, что Степан Григорьевич остановился в
нерешительности. Но Андрей, не оглядываясь, бросился вперед.
Советский павильон был закрыт, но люди, видимо, порывались пройти в
него. Слышались :крики, свистки.
Особенно старался маленький пронырливый человек с тоненькими усиками
над приподнятой верхней губой.
- Джентльмены! - кричал он. - Никто не вправе препятствовать желанию
свободных американцев. Если мы изъявили свою волю и решили так весело
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг