Может, "белые воины" сами сдали своих подельников доблестным стражам
порядка, а может, не обошлось без умельцев "Струны", способных изготовить и
не такой шедевр каллиграфии. Или, что скорее всего, имело место и то, и
другое. Взаимодействие с местными органами у нас на высоте. Вспомнить хотя
бы мухинский КПН...
Не важно все это. Главное - эффект. И даже разрушенная, еще почти
детская дружба совсем меня не волновала. Было что припомнить этим бритым
"святыням", было за что мстить. И не важно - дети они или кто.
По крайней мере, оба заслужили Коридор Прощения куда больше меня...
Впрочем, одернул я себя, к чему так распаляться-то? Проще надо быть,
спокойнее.
- Суки, - медленно выдавил "правый". - Суки они, Денис. Сдали нас,
б...
- А вот не надо так, - прервал его Осоргин. - У нас тут контора
серьезная, а не ваш засранский сельсовет. Так что язык прикусите и давайте
решать, как бабки нам возвращать будете. - Он осклабился, наклонив голову и
ласково поглядел на "левого"-Дениса. - Может, натурой? В Столице ты бы
кой-кому приглянулся...
- Да причем тут мы! - последний ход оказался эффектней всех прошлых. -
Да они, б..., простите... я сказать хотел... они ж это... да мы... я...
Парень вскочил, на глаза у него навернулись слезы. Губы тряслись.
- Да, гражданин начальник, причем тут... Врут они! Ну врут же,
господин начальник!
- Ха, уже гражданин, - заметил я. - Юрец, ты так скоро в генералы
выйдешь.
Тот лишь улыбался, глядя на Дениса, словно мысль продать "белого
война" в столичный бордель до сих пор не оставляла его коварного ума.
- Ну что нам-то вас обманывать, - парень плакал, слезы были совсем
детские - большие и тяжелые.
- Да есть резон, - Юрка взял крайнюю бумажку и, оглядев ее,
произнес. - Колян, отнеси-ка ее в бухгалтерию, пусть там пробьют проплату.
Тот кивнул и подошел, протянув за листком руку. При этом старший
воспитатель не преминул деловито переспросить:
- А по какому счету проводить-то? У нас же два теперь.
- Да они сами дотумкают, - успокоил его Юрик. - У них там это
моментально меняется, пока мы сидим, уже все не так... Ну, понимаешь меня?
Что, я должен им звонить, спрашивать?
- Нет, - притворно смутился Коля. - Просто мало ли, - он пригляделся к
записям. - Может, это особое чего-то.
- Нет, - махнул рукой Юрик. - Товарная накладная и все. Никаких
заморочек. Пусть просто по безналу оплатят, я все там подписал.
- Хорошо. Сейчас.
Коля повернулся и направился к выходу. "Швейцар" открыл перед ним
дверь, а Юрик, направив своего порученца, и вовсе впал в какую-то
прострацию, позабыв и о плачущем скине, и обо всех остальных. Всем своим
видом он подчеркивал: надоело. Счета, стрелки, разборки - и так каждый
день.
Скукота...
Вот еще двоих мочить придется. Возиться с ними...
- Гражданин начальник, я же... Ну... - речь "левого" окончательно
потеряла всяческую стройность. "Правый" сидел, будто каменный. Он уже
понял, что просто так вырваться не получится, да и думать о собственной
шкуре уже не хотелось.
Он верил. Действительно верил в своих друзей, а те...
- Короче так, - решил Осоргин. - Пишите заяву на них.
- Какую?
- Ментовскую. Обычную. Ну вы чо, не умеете?
- О... о чем? - "правый" нахмурился.
- Вам сейчас объяснят, - Юрик повернулся к Грачёву и сказал: - Игорь,
отведи их в приемную. Пусть накатают по полной форме и распишутся. Ясно?
- Да. Так точно, - Грачёв сейчас походил на гестаповца, холодного как
нордическое лето.
- Нечего мне. Самому. Такой фигней. Страдать, - Юрик взглянул на
скинов, на "охрану" и бросил: - Идите. Костян, ты задержись.
- Пошли, - один из "псевдобыков" толкнул "правого". Тот тихо поднялся.
"Левый", сообразивший, что вроде бы как обошлось, вскочил и, погоняемый
лично Грачёвым, пулей вылетел из кабинета впереди охраны. Остальные
последовали за ним.
- Дверь закройте, - крикнул им Юрик.
Последний из выходивших неслышно исполнил приказ. В кабинете стало
тихо и мне на миг показалось, что я слышу голоса с улицы.
Нет. Это невозможно. Если звук и проник бы сквозь новомодные
стеклопакеты - внизу просто некому говорить. Как-никак двенадцатый час...
- Отлично, - заметил Осоргин. - Подержим их у себя пару деньков, потом
отпустим. Надо только предлог по-лучше выдумать...
Я кивнул, но все-таки не сдержался.
- А что они там напишут?
- Да дурь всякую, ничего страшного.
- На друзей донос?
- Упаси Бог! - он в притворном ужасе замахал руками. - Да ты что!
Чтобы я такими делами занимался...
Вот это меня удивило. Я уж было окончательно уверился в том, что
"заявление братьев по борьбе" и впрямь поддельное. А выходит, нет. Написали
его сами, чистосердечно, причем без какого-либо насилия. Вряд ли местные
менты рискнут применить свои излюбленные методы к несовершеннолетним.
Все же "Струна" под боком. Никого не упустит.
- Как бы они друг друга не передушили потом, - заметил я.
- Не передушат, - ухмыльнулся Юрик. - Я уж позабочусь. Вот соваться
сюда больше не станут...
И тут уже я не сдержался. Прорвало меня, потянуло на откровенность:
- А как же их детские души? Мы же за них в ответе, - даже ироническую
улыбку скрыть не удалось. Ладно, "дядя Юра". Уж тут мы с тобой вдвоем.
Ежели хочешь, стучи на неблаговидного соратника. - Перевоспитывать их не
будем?
- А может, их еще с ложечки кормить? - Юрик взглянул на меня с
нескрываемым удивлением. Похоже, принял слова за чистую монету. Или,
скорее, дал понять, что не ценит моего юмора. - Нам бы тех отбить, кого еще
можно. А... - он подался вперед, предварительно оглядевшись по сторонам. -
А скинов и нариков, которых через два года по этапу отправят, если наши же
и не задушат, вот этих - пускай "Вега" мучит. У них там любят...
"бесперспективных".
В коридоре хлопнула дверь.
- Ладно, ступай, - сказал Осоргин. - А то не выспимся сегодня. Нам еще
завтра куча дел...
5.
Отсидеться в сторонке, возле двери не удалось - меня очень уважительно
и вместе с тем уверенно пригласили на сцену. Так сказать, в президиум. Эх,
если б и впрямь президиум, пустые речи, торжественные обещания провернуть
пятилетку в три года... С каким облегчением я бы вздохнул.
Все было гораздо хуже. Уж чего-чего, а даже в самых гадких моих
кошмарах мне не доводилось принимать участие в струнном судилище.
Оказывается, дело не ограничивается Мраморным залом для всякого рода
глиняных. Есть еще, оказывается, "детский суд" - нечто вроде высшей меры в
приютах-"упсах". Виновато улыбаясь, Осоргин сообщил мне, что мера сия ранее
в "Березках" не применялась, но тут уж такой случай, что ничего не
поделаешь.
- Сам видишь, Костян, какое у нас сложное... гм... международное
положение. Приходится считаться. Попробуем, конечно, как-то по-тихому
разрулить, но тут уж как получится.
Я не верил, что получится. Достаточно было поглядеть на стройную,
резкую в движениях, так и искрящуюся энергией Оленьку Стогову, чтобы
оптимизм съежился до бесконечно малых. Оленькин возмущенный разум кипел
праведным гневом, голос ее звенел, на щеках разгорались румяные пятна -
словно красные сигналы светофоров.
Девушку можно понять - стремительно, в одночасье разрушилась ее модель
мира, треснуло над головой лазоревое небо, и оттуда, из черных трещин,
потянуло космическим холодом. Значит - стиснув зубы и до последней гранаты.
Восстановить, склеить, завинтить для надежности здоровенными болтами. Какая
уж тут жалость...
Зал, несмотря на поздний час, оказался набит под завязку. В обычное
время тут, видно, кино крутили и устраивали концерты местной
самодеятельности. Детей кстати, как шепнул Юрик, никто специально сюда не
сгонял - сами набежали. Еще бы, такое зрелище раз в сто лет бывает. Почище
кометы Галлея.
Разумеется, и пришельцы с Веги явились в полном составе. Заняли первые
ряды, нахохлившиеся, понурые. Уж чего-чего, а такого они не ждали, тем
более, от своего. Не знаю как насчет космического холода, но вот что им
страшно - это было видно невооруженным глазом.
Мы сидели за длинным столом, лазоревое полотнище с успехом заменяло
отсутствующее сукно. Никакого метронома под потолком, конечно, не стучало,
и пол не разделялся на квадраты, обычный линолеум, стоящие в ряд синие
кожаные кресла.
И все же не покидало меня ощущение, что Мраморный зал - здесь. Ведь
он, Мраморный, не только место, но и нечто большее. То ли воздух такой, то
ли тени так легли, то ли просто оттенки настроения - но в голове то и дело
вертелось то самое: "Мы прощаем тебя, Уходящий".
Уходящий сидел справа от стола, на низеньком черном табурете,
развернутый лицом к залу. Конечно, это просто совпадение, черные
пластмассовые табуреты не столь уж редки - дешевая техническая мебель. И
все-таки - "а на черной скамье, на скамье подсудимых".
Он и сам, похоже, ощущал нечто подобное. Плечи сгорбились, лазоревая
рубашка, несмотря на жару, застегнута до горла, вместо обычных шортиков -
длинные, со стрелкой, брюки. Видать, переодели в парадное. А может, просто
сочли недостойным носить "вежатскую" одежду. При том, что формально суда
пока не было. Как раз сейчас начинался.
Впрочем, и так все ясно. Понурившийся Димка не шевелился, не поднимал
глаз. В коротком и сумбурном разбирательстве, час тому назад, в
смотрительском кабинете, он и не думал отрицать свою вину. Просто буркнул
один раз "да, это я", а после молчал, изо всех сил стараясь не разреветься.
Ему удавалось. О его мотивах оставалось только догадываться. Да и что бы он
мог сказать собравшейся толпе педагогов, под аккомпанемент душераздирающих
воплей Ольги Александровны Стоговой?
Именно она и настояла на созыве "детского суда". Осоргин пытался
возражать, но тщетно - Оленька была в своем праве. Сейчас, возглавляя
делегацию "Веги", она имела все полномочия смотрителя. И значит, мозгла
собрать этот самый суд без чьего-либо разрешения свыше. Юрик, конечно, мог
бы не дать ей зал, не пустить на слушание здешних ребят, сославшись на
поздний час и режим - но так было бы только хуже. "Вежата" и на лесной
полянке исполнили бы сей ритуал, а вот Димкина судьба в этом случае
решилась бы по самому жесткму варианту. Ну а уж скандал на весь мир, "война
упсов" - это уж ни в какие ворота не лезло. И Осоргину пришлось
согласиться, а скрип его зубов никто не слышал.
История и впрямь была странной, если не сказать идиотской. Димка
Соболев, воспитанник приюта "Вега", непонятно с какого перепугу выпустил
запертых в подвальном закутке скинов. Тех самых, кому предстояло денька два
посидеть в голых стенах, мучаясь жуткими перспективами. Потом, по Юриному
плану, предполагалось выгнать их пинками под зад и предоставить собственной
участи. Но оболтусы не просидели и суток. Сегодня после ужина Димка Соболев
прокрался по лестнице в подвал, отодвинул засов и вывел узников из
заточения. Причем мало того, что открыл им дверь - так проводил до забора,
до удобного для перелезания места. И вдобавок стоял на шухере.
О том, что в "Березках" имеются видеокамеры, он то ли не знал, то ли
забыл. А может, попросту наплевал.
Теперь предстояла расплата.
Началось, конечно, с обвинительной речи, и конечно, держала ее Оля
Стогова. Кому же еще? Её ведь воспитанник проштрафился, бросил тень,
опозорил - и так далее.
Встав из-за стола, Стогова вышла к самому краю сцены - точно актриса,
напрашивающаяся на аплодисменты. Но аплодисментов не было - только глухое
молчание, разбавленное тихим шепотом и сопением. Выдержав точную паузу,
Ольга произнесла:
- Я обращаюсь к вам, ребята, и прежде всего - к воспитанникам
"Березок". Мне трудно говорить. Трудно, потому что стыдно. Сегодня
случилось отвратительное, гадкое преступление, да что там преступление -
предательство. И совершил его не какой-то чужой злобный человек, а свой.
Наш мальчик, из приюта "Вега", Дмитрий Соболев. Вот он сидит перед вами, но
не смотрит на вас. А знаете, почему не смотрит? Нет, ему не стыдно. Он
просто-напросто боится вас, боится взглянуть в глаза. Боится вашего суда.
Но ему не стыдно. Стыдно - мне. Это я оказалась глупа, недальновидна, я не
сумела воспитать в этом мальчике если не совесть и честь, то хотя бы
простую человеческую порядочность.
Ольга перевела дыхание. Сейчас, в мощном свете множества укрепленных
под потолком ламп, красные пятна на ее щеках уже не гляделись перезрелыми
помидорами. Съежились пятна, поблекли. Да и сама она была бледна, сжатые
губы формой напоминали кривой клинок, и чувствовалось, что Стогова готова
рубить наотмашь. Были у нас в институте такие девочки, пламенные
комсомолки. За светлые идеалы готовые хоть на субботник, хоть на эшафот. На
субботник, правда, получалось чаще. Меня самого на втором курсе обличали за
прогулы и общественную пассивность - с таким вот жаром в глазах и сталью в
голосе. Ох, не поздоровится Димке! Идиот, ну зачем он? Что с ним вообще
стряслось? Взыграли старые хулиганские симпатии? Выручать подонков,
избивавших малышей? Неужели эти скины ему не противны? А вот выходит, не
противны. Не дурак же Димка, понимал, чем рискует. Что же за безумное
чувство его обуяло?
- Я не знаю, почему Дмитрий совершил это предательство, - передохнув,
продолжала Ольга. - Он отказался отвечать на этот вопрос. Поэтому я просто
напомню вам всем, как было дело. Вы знаете, что случилось вчера. Как
местные хулиганы набросились в лесу на маленьких ребят из младшей группы
"Березок", долго и жестоко избивали их, одной девочке сломали ребро.
Здоровые лбы, по шестнадцать лет, сильные, наглые, жестокие. Но сделали это
они не из обычной подростковой жестокости. Все гораздо хуже. Эти подонки
основали в своем поселке фашистскую организацию, назвали ее "белый
порядок". А вас всех, тут собравшихся, детей с нелегкими судьбами, они
считают отбросами, недостойными жить. Они хотят очистить от вас землю. Будь
у них реальная возможность, никого из вас уже не было бы на свете. Вас
сожгли бы в газовых камерах...
Я поморщился. Для вящего эффекта Оленька объединила газовые камеры и
лагерные крематории в один флакон. Впрочем, современные дети и не заметят
накладки.
- Но, к счастью, настоящей силы у них нет и не будет! - отчеканила
Стогова. - Даже если наше государство, погрязшее в смутах и пороках, не
сумеет противостоять, то есть, как все вы знаете, и другая сила - Высокая
Струна. И она никогда не допустит... Однако, - в ее голосе появился намек
на язвительность, - здешние мерзавцы этого покуда не поняли. Они считают
себя достаточно крутыми, чтобы избивать детей. Мозгов нет, так накачали
кулаки...
В зале кто-то хмыкнул и тут же заткнулся. Да уж, Оленька сказанула.
Впрочем, она ничего и не заметила, распаленная собственным красноречием.
- Я продолжаю. Этих подлецов удалось поймать. И вот они сидели
запертые в подвальном помещении, пока руководители вашего приюта решали,
как с ними поступить. Ситуация, прямо вам скажу, сложная и неоднозначная,
непонятно, как лучше - завести официально уголовное дело или наказать их
как-то иначе... Впрочем, сейчас речь о другом. Дмитрий Соболев, воспитанник
приюта "Вега", выпустил из-под замка арестованных. Выпустил и помог бежать.
Хотя бежать этим негодяям и некуда, но неважно... Соболев во - время ужина,
когда большинство народа было в столовой, прокрался в подвал и отодвинул
засов. Вы же понимаете, в наших струнных приютах нет и не может быть
никаких настоящих карцеров, у нас не колонии. Поэтому негодяев заперли в
обычной кладовке, закрывающейся снаружи засовом. Никому и в голову не могло
прийти, что у молодых фашистов найдется сообщник. Между прочим, оказалось,
что поступок Соболева вполне обдуман. Сразу как обнаружился побег, мы с
руководством "Березок" проглядели видеозаписи. И оказалось, что еще днем, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг