кресла, шестой... - да где уж мне уследить за шестым.
Если я прикрикну, начну совестить, они делают послушные лица, но глаза
их остаются лукавыми. Они начинают канючить, если видят, что стащить
невозможно.
- Сергей Иванович, дайте мне эту бутылочку! Ну пожалуйста!..
- А мне - этот бинтик! Дайте, жалко, что ли!..
Бывает, я сдаюсь. Тогда они уходят довольные. Но если они клянчат
что-то невозможное (например, мой стетоскоп), тогда я, конечно, держусь. Но
и они, если заведутся, остановиться уже не могут. Ноют и ноют, словно
комары над ухом. Берут меня измором. В таких случаях я терплю долго, а
потом, чтобы не вспылить, беру очередного попрошайку за плечи и мягко
вывожу из кабинета...
Моя докладная главврачу больницы о неправильной выписке ребят из
стационара дала хорошие результаты. Заведующая детским отделением не только
стала присылать правильные выписки, но и переписала старые некачественные.
Я рад и за себя - можно лучше заботиться о ребятах, - и за коллегу: ведь я
посчитал было, что ей на это наплевать...
- Все меня ругают, - говорит Димка-восьмиклассник. - Но не такой уж я
плохой! Меня даже усыновить хотели...
- А почему не усыновили?
- Очень старые были. Своих детей не завели, а я им понравился. А все
отговаривать стали. Сказали, что они мучиться будут...
- Из-за этого не взяли?
- Из-за документов. Старикам сказали, что они выгоду ищут.
- Как это? И откуда ты знаешь?
- Да сами они говорили. Приходили извиняться... Одни сказали, что им
надо квартиру побольше. Другие - что они себе домработника хотят. А третьим
показалось, что старики из ума выжили. И направили их... ну, к этим
врачам...
- К психиатрам?
- Ага. А им там справку, что они нормальные, почему-то не сразу
выдали. Из-за этого дед в больницу попал. В сердечную. А бабка ухаживала за
ним.
- А потом?
- А потом извиняться приехали. Мне костюм новый подарили. Красивый.
Они вообще-то добрые...
Димка грустнеет на минутку и тут же стряхивает с себя грусть, снова
становится бесшабашно-разболтанным.
А я думаю, почему не поверили в доброту стариков те, кто гонял их за
бумагами? Почему искали корыстный интерес в бескорыстном решении бездетной
пары? Разве доброта требует оправдания, обоснования? Разве нужно ее
доказывать как некую сомнительную теорему? Разве так ее много, чтобы
топтать ее и глумиться над ней?..
Наташино признание почти совпало с Димкиным. Закон парных случаев.
Вообще я заметил, что добиваться откровенности не надо, не надо
напрашиваться на нее и вызывать ее искусственно. Ребячья откровенность
всегда проявляется вдруг, невзначай, внепланово...
- Меня брали в дочки, - рассказывает Наташа. - Папа был директором
магазина, мама - переводчицей. Они богатые очень. Все блестит, и ничего
трогать нельзя. У меня в комнате гарнитур стоял. Я его взяла и обклеила
любимыми картинками, которые из детдома принесла. Мама просила-просила,
чтобы я их соскоблила, но я не послушалась. Потом стали ко мне девочки
прибегать. Уроки делали, играли. У меня всегда друзей много. А маме с папой
это не нравилось. К ним-то самим никто домой не ходил. Только в ресторане
веселились... Я вообще-то непослушная была, это точно. Но разве можно сразу
начинать их слушаться! Пусть бы сначала показали, что в самом деле меня
любят! Они, пока ходили в детдом, были добрые. А как привели меня в свою
квартиру, только распоряжались. Поди туда, принеси то, сделай это. Как в
сказке! А я ведь свободный человек, правда?..
Наташа говорила агрессивно, готовая на меня накинуться, если хоть
как-то возражу. Я слушал и словно бы видел ее за спиной всех детдомовцев.
Они часто мне казались бездушными, колючими. Но их ли надо винить в этом?
Они заледенели, они обросли не колючками, а сосульками. Терпение и тепло,
тепло и терпение нужно им. Но легко ли дать это? Мы-то, взрослые, разве
сами не позвякиваем на ходу? То ли это монетки звенят в наших кошельках, то
ли льдинки - в наших сердцах...
Было назначено производственное совещание. Я немного опоздал. Уселся в
переднем ряду и стал слушать. Незнакомая женщина зачитывала анонимное
письмо, направленное против директора. В нем низменно трактовались
отношения директора с педагогинями.
Сотрудники детдома слушали и молчали. Чтение закончилось - тоже
молчали. Старые, от лица которых было написано... Молодые, которых
задевали...
Я оглядел их всех. Ну, кто встанет? Кто возмутится? Кто возьмет на
себя труд начать отповедь?..
Никто не начинал. Я уловил на лицах некую готовность. Они готовы были
поверить - все-все-все - в то, что прозвучало. Если не поверить, то, по
крайней мере, принять к сведению. Ведь "дыма без огня не бывает..."
Проклятая - знакомая и непостижимая - готовность! Чуть какой черный
слушок... Чуть какая злая молва... И сразу присловьице наготове - про дым и
огонь... И сразу напрочь забываются миллионы оклеветанных безвинно.
Загубленных без причины...
Ах, какой страшный дым, какая липкая плотная завеса бывает без огня!
Нам ли не знать, россиянам!..
Я встал и возмутился. Почему мы должны слушать эту грязь? Почему
должны обсуждать ее? Надо отослать анонимку в прокуратуру - пусть
разберутся, кто состряпал...
После моих выкриков собрание оживилось. Выступила дама из роно.
Выступил директор, у которого дрожали руки. Он сказал, что он хороший и
никаких анонимок не боится. Выступили воспитатели - старые и молодые...
Не директора я защищал. Не в его поддержку говорил... Открытые
навстречу мерзости лица - вот что не забыть, вот что страшно...
Сережа сегодня ненормальный. Бледный, вялый, растерянный.
- Сон плохой увидел, - говорит неохотно. - Будто я стою во дворе
большого городского дома. Ночь. Небо такое чистое. Звезды. И где-то
далеко-далеко словно комар пищит. А я знаю, что надо всех будить. Иначе
будет так плохо, так плохо... И знаю, что уже не успеть, уже поздно. Стою
во дворе, и слезы по щекам льются. А комар ближе стал, громче. И уже
слышно, что это не один комар, а целая стая - звук идет со всех сторон.
Сильнее и сильнее гудит. Мне ясно, что это не комар - что-то неживое,
ужасное. Разеваю рот, хочу перекричать. А вокруг уже вой, нет сил его
слушать. Это летит смерть...
Сережа оживляется, рассказывая. Розовеет. Будто сбрасывает с себя
нелегкий груз увиденного во сне.
- А люди спят себе и спят. Все окна пусты и темны Только луна - белая,
как снег, - отражается в каждом окне...
И вдруг луч света метнулся. Какой-то прожектор включился,
один-единственный. Я увидел в его свете, как падает сверху Смерть. Она была
длинная, как змея. И много стеклянных глаз, и в каждом глазу тоже белая
луна...
Все вспыхнуло беззвучно. И стены стали падать на меня. Они крошились,
ломались, как льдины в ледоход. И за каждый обломок держался человек.
Тысячи обломков и тысячи людей. И все падали на меня... И тут я
проснулся...
Работая в детдоме сегодня, можно стать человеконенавистником. Можно,
жалея ребят, возненавидеть мужчин и женщин, которых видишь на улице. Ведь
среди них гуляют папы и мамы наших воспитанников. Нет, не добрый взгляд на
мир из нашего детдомовского окна. Это как наваждение, такие мысли,
настроение такое. Надо головой потрясти, надо ущипнуть себя, чтобы
наваждение рассеялось. Надо напомнить себе, что большинство людей
нормальные...
Марина - девочка неприятная. Так мы считали с Зинаидой Никитичной.
Внешне красивая - чернобровая, черноглазая, - поведением своим она не
вызывала симпатий. Обижала малышей - дергала, толкала, причем старалась это
сделать исподтишка. Взрослых не слушалась. Говори, убеждай, приказывай -
она, как пень. Стоит, потупившись, разглядывает что-то у себя под ногами.
Или начинает, высунув язык, строить гримасы...
Когда пришла женщина и сказала, что хочет удочерить девочку-сироту,
никто не питал надежд насчет Марины. Но чем-то они приглянулись друг другу.
Женщина стала регулярно появляться, всегда с подарками для "дочки". А
Марина ждала "маму" и важно рассказывала всем, что та принесет ей конфет.
"Когда не было мамы..." - стала говорить Марина. "Когда не было мамы, я
была плохая...", "Когда не было мамы, птички не пели...", "Когда не было
мамы, я ночью плакала..." Эти слова "когда не было мамы" - разделили ее
жизнь на две части, обозначив подлинное ее начало, точку отсчета, от
которой она все теперь мерила. На наших глазах она становилась ребенком,
настоящим ребенком, а не тем колючим дикаренком, которого мы привыкли
видеть...
А потом - не знаю, как сказать, - потом женщина, ее "мать", пропала,
исчезла, перестала приходить. От Зинаиды Никитичны я узнал, что она
"передумала".
Об этом бы надо написать большой и неторопливый рассказ. Надо бы
написать и про "доброжелателей", которые сообщили Маринке, что "мама" ее
бросила. Надо бы написать, как Маринка плакала, упав на пол... Надо бы
написать, как мы ждали, что она снова превратится в неуправляемую дикарку.
Но она осталась тихой и послушной девочкой...
Но пока не могу. Слишком все это свежо.
Семиклассница Люда сидит напротив меня, положив ногу на ногу. На ней
дорогие сапоги, зеленый шерстяной костюм. На лоб спущена кокетливая челка.
Поскольку в начальных классах она училась не по одному году, по
возрасту она, конечно, старше любой семиклассницы.
- Что вы меня разглядываете? - говорит она. - Хотите чего-нибудь? Так
я пожалуйста!
- Ты со всеми... вот так?
- Нет, конечно! Стариков не люблю! А вы еще не старый!
- Зачем тебе все это?
- В этом мой талант! У каждого свой талант. У меня - вот этот.
- Неинтересный... "талант".
- Не врите вы, ради бога! Ни капли правды кругом!
- Что я тебе наврал?
- Да будто вам неинтересно! Я пальцем поманю, и вы за мной, как
собачонка!..
- Оставь свой тон! Я тебя понять хочу.
- А чего меня понимать! Я вся тут!..
В ее глазах наглое торжество. Красивый упитанный звереныш...
Девочка из четвертого класса "на спор" присела сто раз, а потом ее
тошнило, рвало, был понос, болели ноги, и я ее выхаживал в изоляторе.
Другие девчонки вздумали закаляться, босиком бегая по снегу. Почему-то
девочки активнее мальчиков в плане приобщения к жизни. Так мне сегодня
кажется. Из мальчишек только Димка себя закаливает - уже почти год каждое
утро обливается холодной водой в бане...
Поговорил с директором на повышенных тонах. Он стал пенять, что
питание в детдоме плохое. Я не согласился. Он стал кивать на "Зеркальный" -
вот там-де здорово. Я возразил, что "Зеркальный" - образцово-показательный
лагерь. Там школа пионерского и комсомольского актива. Там штаты другие и
не такие возможности, как у нас. Он сказал, что у нас должно быть так же. Я
сказал, что у нас и так неплохое питание, а если кто его и портит, так
только он сам. Я, например, запретил консервированные зеленые помидоры в
пищу, а он разрешил. Я запретил зимой давать мороженое, директор
разрешил...
Во время детдомовских праздников нет никакого контроля за едой. После
Восьмого марта, например, я положил шесть девчонок в изолятор потому, что,
по их же словам, они "обожрались" халвой. Нужны ли такие "лукулловы пиры"?
Я не против того, чтобы доставлять радость нашим ребятам. Но радовать их
надо с умом. Чтобы минутная радость на другой день не оборачивалась
болезнью.
Директор стал доказывать, что он все делает для детей, а не для себя.
Демагогия! Однако мы договорились, что запретов на пищевые продукты я
самостоятельно делать не буду. Только после согласования с ним...
Наташа пришла жаловаться на Сережу:
- Повлияйте на него, Сергей Иванович! Он только с вами сейчас хороший,
а больше ни с кем. После подъема не встает. Спит себе, как медведь, -
портит нам показатели. Если мы вмешаемся, он ругается, да какими словами!..
А если воспитательница придет, он и ее не слушает. Даже обзывается. Совсем
дикий стал. Каждый день у него по три драки, не меньше. Он не сильный, зато
бешеный. Заведется - страшно делается. С ним никто из мальчишек связываться
не хочет. Они, по-моему, рады, что он такой. Всё на него валить стали. Сами
нашкодят, а он виноват. Вы поговорите с ним обязательно. Пусть он
одумается...
Наташа не ушла, пока я не пообещал, что обязательно поговорю. В тот же
день я попытался выполнить обещание, но едва начал пересказывать Сереже
"обвинения", как он молча повернулся и покинул кабинет...
... - Они очень заземлены, - в очередную нашу беседу сказала Зинаида
Никитична. Образно говоря, они смотрят себе под ноги. Им подавай все
немедленно. Чтобы потрогать можно было. А еще лучше - скушать. "Бесплодных"
усилий не признают. Что нематериально, невещественно - для них не ценность.
А директорские девчонки пытаются их увлечь демагогией, розовыми соплями.
Учат иждивенчеству, может, и сами не желая того...
Вы знаете, глядя на ребят, недавно поняла, что большинство людей всё
еще дикари. Они даже не подозревают, что жить - значит отказываться от
себя. Нет, современный дикарь думает лишь о собственной выгоде - урвал
высшее образование, урвал узкую специализацию, машину, дачу, кучу книг и
пластинок... Но все равно остается нулем в культурном плане.
Родители наших, конечно, попроще. Пьют, хулиганят - вот и вся их
программа. Но дикари есть дикари...
После ее ухода я думал: "А не плодим ли мы сами таких дикарей своим
технократическим воспитанием"? Гуманитарные программы уменьшаются,
"усыхают" год от года. Литература, история оказались искусственно уже не на
втором, третьем - на десятом месте. Мы обеспечиваем главенство наук точных,
но тем самым подрубаем их же корни, потому что негуманные технари
бесплодны. Техника мертва, если не стоит на плечах гуманистов. Совершенная
техника требует совершенного человека... Культура не может быть торжеством
разума сухого и холодного. Культура, по-моему, самообуздание тревожного,
совестливого разума...
Захожу с обходом в спальню девчонок-восьмиклассниц. Одна из них
жалуется на горло. Я ее осматриваю, вынимаю из кармана таблетки (у меня в
халате целая аптечка), объясняю, как лечиться. Остальные девчонки обступают
нас и обрушивают град вопросов. Выясняется, что многие из них собрались
поступать в медучилище, с тем чтобы после попасть в институт. Просят
рассказать об учебе в нем. Я сажусь. Им интересно слушать, мне -
вспоминать. Им очень хочется знать, положены ли льготы детдомовцам при
поступлении в вуз, но я об этом ничего не знаю...
Принес директору текст нашего "Кукушонка", предложил организовать в
детдоме театр музыкальной сказки.
- А кто будет им руководить? - спросил директор,
- Могу я.
- Вся наша беда не в отсутствии репертуара, а в отсутствии режиссера.
Режиссер придумает театральный ход, и все будет интересно. Вам такого не
придумать. Ищите режиссера!..
Тем и закончилась попытка организации музыкального театра. Собственно,
театр уже был, существовал. Но лишь внутри моего кабинета...
Ничего не понимаю. Все мои нравственные критерии расплываются. Все
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг