разговор затеял, и не собирались меня слушать. Короче, дали денег,
разрешили снять с области еще пару бригад, ну и с материалами - хорошие
гарантии...
"Интересно, что же там на нашу долю навесили? И чего это управляющий
решил начать с нас? - подумал Виктор и тут же сообразил:- Кому же еще?
Насосную через неделю, максимум через десять дней закончим. А ремцех опять
подождет. Наш же, трестовский..."
Но управляющий, что случалось с ним чрезвычайно редко, все еще
продолжал рассказывать о частностях и разностях, как будто оттягивал
неизбежный момент, когда цели будут ясны, задачи поставлены, и Хорьков
безропотно или еще как, но согласится со всем, что уготовлено пятому
стройуправлению.
А управляющий продолжал:
- Я так думаю: будут, не будут бригады из области, а по горячему надо
материалы хватать. Егорыч уже поехал. За сверхнормативные запасы голову не
снимут, а мы, глядишь, годик спокойно спать будем...
По его тону даже Виктор, не такой уж давний гость в кабинетах
начальства, догадался, что дело тут не только в заботе о
материально-техническом снабжении (у стройтреста с этим дела традиционно
обстояли неплохо), а в какой-то более глубокой выгоде. Догадался, но только
спросил:
- А что за бригады из области?
- Жилищное строительство. Монтажники и отделочники.
- Разве план по жилью сворачивается?
- Наоборот. И нам от этого, перепадет. Исполком клянется рассчитаться
с частью своих долгов.
- Много дадут?- обрадовался Хорьков. Ему пришлось куда больше, чем
тридцатилетнему Виктору, помаяться с квартирными очередями и распределением
жилья.
- Обещают полсписка...
"Вот теперь и скажет, - решил Виктор, - полсписка - лакомый кусок.
Теперь из Хорькова можно веревки вить..."
- Правда, и нам придется попотеть. Хотя ничего особо страшного, честно
скажу, здесь нет... Разделим так: на филармонию снимем маляров третьего с
пивзавода, и вы на пару дней дадите бульдозеры; дорожникам, по старому
плану, так и останется реконструкция проезда, и там небольшой переход; а
вам - на зону отдыха. В полном составе...
"И все?- спросил про себя Виктор.- Что же это за зона такая?.."
Управляющий как будто услышал мысли:
- Площадка почти в центре, водный стадион и всякая мелочь, дел на
полтора миллиона. Документация у Мельникова...
Управляющий что-то явно не договаривал. Ради такой работы - в черте
города, объем полтора миллиона, материалы обеспечены - в кабинете не
оставляют и о делах верхних не рассказывают. Приказ по селектору - и с
песнями!
Понимая, что сейчас важны именно его поступки, поскольку Хорькова,
дотягивавшего полтора года до пенсии, в тресте уже в расчет не брали (сдал
старик), Виктор спросил:
- А какое здесь "но"?
Управляющий улыбнулся и ответил:
- Сроки. К первому октября - сдача.
Хорьков, доселе бодро сидевший у стола, сразу обмяк. Виктор знал, в
каких выражениях будет сейчас один старый строитель доказывать другому, что
это настолько невозможно, что и предлагать-то неприлично; и вот пока
управляющий, которого Хорьков любил и боялся, и Хорьков, которого
управляющий недолюбливал и не боялся, кричали и махали руками друг на
друга, Виктор думал.
"Чем жестче, чем невероятнее сроки, тем... лучше. Во-первых, трест
обеспечит нас всем необходимым и безо всякой очереди. А во-вторых, то, что
управляющий вызвал только нас двоих, что нет ни Воднюка, ни трестовского
Иванова, не случайно. Этот разговор "на троих" означает, что если мы
вытянем сроки, то вопрос о будущем начальнике СУ-5 решен окончательно... А
свободу работы уже сейчас поставлю как обязательное условие. И оплату... В
полном объеме введу подрядные бригады...
И тогда все должно получиться: с материалами проскочим, нужные рубли
трест досыплет - в таких условиях не покапризничаешь, - а главное, что
никакой Воднюк поперек дороги не встанет. Управлять подрядными бригадами
надо по-хозяйски и из одних рук...
А вытяну? Хоть бы одним глазком посмотреть в проект!"
- Проект, смета, титул? - совсем негромко спросил он. Спорящие разом
замолчали и разом уставились на него. После паузы управляющий сказал:
- Мельников уверял, что и проект, и смета у него. Но, полагаю,
Мельников врет, документы еще у проектантов. А титул пусть вас, -
управляющий подчеркнуто обратился и к начальнику, и к главному инженеру, -
пока не волнует. ПТО управления сделает в самое ближайшее время.
Хорьков, неожиданно позабыв свое всегдашнее "я", быстро выговорил:
- Мы еще ни с чем не согласились. Посмотрим документацию,
посовещаемся, обсудим.
- Идет, - кивнул управляющий и отчеркнул карандашом в календаре, -
завтра в одиннадцать у меня.
Всю дорогу по трестовским коридорам и лестницам Хорьков молчал. И
только внизу, усаживаясь в старенький Викторов "Москвич", сухо бросил:
- Потянешь - тяни. Мешать не буду. Даже наоборот. Но пролетишь - меня
за собой не тяни. Нет моего согласия. Бери на свой риск.
"И на том спасибо,- решил Виктор.- мне бы только еще Воднюк не мешал,
и тогда все будет расчудесно... А если "пролечу", то ни Хорьков, ни Господь
Бог не помогут. Гожусь на мальчика для битья. Припомнят и возраст, и
характер, и неправильную реакцию на вышестоящие указания, и..."
-- Вот что, - подал голос Хорьков, - поворачивай к Мельникову.
Посмотрим, что там за дворец нарисовали...
...Но управляющий оказался прав: документация еще не вышла из
института. Поехали туда, и за какие-то полчаса отыскались концы: все
чертежи по спорткомплексу и зоне отдыха были в мастерской у самого молодого
ГИПа, главного инженера проекта, Анатолия Василенко.
- Ну, завелись, - негромко жаловался Толя Василенко, пока Хорьков
вздыхал и хмыкал над листом генплана, - третий день вся команда бегает
вприпрыжку. Давно ли с Мельниковым воевал, думал, вообще проект зарежет,
перерасход у меня; а выходит, он уже и наверху "доложился"...
- Выходит, уже и строителей прислали. Гордись: пойдет твоя мазня без
очереди. Прямо сегодня.
- Сегодня никак, - Василенко и Кочергин, друзья-приятели еще по
институту, говорили о деле, словно болтали о предпоследних пустяках, - не
готово еще ничего.
- А ради меня?
- Ну ради тебя, самой собой, уболтаю копировщиц - глядишь через неделю
уже генплан получишь.
- И только? А нулевка? А коммуникации? Альбомы?
- О чем ты шепчешь, моя пташка? - Василенко присел на подоконник и
закурил, выпуская дым в форточку. - Какие тут нулевки? У меня по плану
сдача проекта в августе, так что в сентябре милости прошу, приходите,
гостем будете... Серьезно, пока только "белки", а с копировкой у нас сам
знаешь как...
Под желтоватой нездоровой кожей Толика Василенко проступала красная
сетка капилляров. Рука с папиросой мелко подрагивала.
"Что ты, голубь, с собою делаешь?" - чуть не вырвалось у Виктора. Но
он только качнулся с пятки на носок и попросил:
- Дай мне земляные работы и инженерные сети. Сильно горит.
- Ставка больше, чем жизнь? - хохотнул Анатолий, обдавая Кочергина
нечистым от курева и перегара дыханием.
- Шутить изволите, - в тон сказал Виктор, - а я завтра копать начну.
- Не начнешь, - Василенко слез с подоконника, - там снос сложный.
- Отселение?- ужаснулся Виктор, представляя, какая война их ждет.
- Ты что, не в курсе? Старое кладбище там...
Глава 3
Так рано сирень еще не расцветала. Только однажды за то время, что
прожили кусты у самой оградки, в мае шестьдесят второго, выбросили они
кисти примерно в это же время. Теплая выдалась весна в году тысяча
девятьсот восемьдесят четвертом. Старики говорят о таких: "благорастворение
в воздусях". Первая половина мая, а кисти сирени посветлели, напружинились
и вдруг как вспыхнули нежной, чуть в прозелень, белизной. Запах растекался
по земле, проникал во все трещины и щели старого надгробия и наконец
коснулся лица человека, находящегося во тьме.
Василий Андреевич улыбнулся.
Ночь первого цветения сирени была для него в числе главных событий
года. Василий, почти начисто лишенный сентиментальности, наверняка не смог
бы найти слов, чтобы выразить свое отношение к этому простому и живучему
растению. Но цветущая сирень оказывалась с ним - в партизанской землянке, в
дальней сторожке, где приходилось отсиживаться от карателей, и, конечно, в
кабинете - одновременно спальне, приемной и рабочем штабе; так было всю
"мирскую" жизнь Василия Андреевича. А потом... Добрые руки его помощницы,
славной интеллигентки, посадили маленький кустик у его могилы только в
сорок пятом. Такая маленькая, тихая, всегда в очках, всегда - с
заступничеством... Василий и сосчитать не мог, сколько раз отчитывал ее за
буржуазный либерализм и примиренчество, а она... Впрочем, Василий Андреевич
как работника ее ценил, доверял полностью и, пока был жив, никаких
оргвыводов не позволял. Вот только поговорить как следует все не хватало
времени, все не удавалось - и не удалось.
На Солонцах уже сирени не будет. Кто посадит? Почти все, кто знал
Василия Белова в деле и в жизни, умерли: кто по лагерям, кто на фронте, кто
просто так. А прочие... Насчет прочих у Василия пошатнулись иллюзии еще в
конце двадцатых, когда по взмаху дирижерской палочки стали проваливаться в
небытие слова и дела. А потом, разумеется, люди. Но тогда Белов
подсознательно заставил себя допустить, заставил себя принять, что
большинство не может ошибаться, а если ему самому нечто кажется уж очень
неправильным, то виноват сам его разум. Много на себя воли взял. Лезет в
ненужные сферы. Совсем "отключить" разум, естественно, не мог, но и
доверять все меньше и меньше и ему, и происходящему - мог, и постепенно
начал Белов искать заемные слова, обращаться к прописям и лозунгам... Пока
разрыв не стал, видимо, чрезмерным для комиссарского сердца. Хотя кто может
сказать, что было последней каплей?
До полуночи оставалось больше часа. Так рано вставать не следовало, но
первое цветение сирени - событие, ради которого можно и рискнуть; пусть
придется расплачиваться прочерком во времени. Со временем здесь отношения
особые. Здесь в полной мере реализуется то, что живые только смутно
чувствуют: существует только плотность событий, а паузы между ними как бы
не существуют. Отдать здесь время - значит отдать событие; а сколько их
было у Василия и сколько еще будет - потому что каждая переоценка, каждое
осмысление, каждое воспоминание уже составляют событие! И еще Белов
чувствовал, что в самое ближайшее время событий станет так много, что
потеря одного какого-то на самоощущении не скажется. Предчувствовал, что
плотность событий станет настолько высока, что можно будет, да что там,
придется подниматься и днем, придется вмешиваться в дела, недавно еще
отгороженные старой стеной.
Больше всего, конечно, придется работать выборным, тем, кого назвало
большинство, выделило от каждого сектора.
Тогда, осенью, на общем собрании решили покориться, не мешать
спецкоманде и даже, при необходимости, успокаивать оставшихся в живых и
помнящих родственников. Столько здесь лежало душ, которые накрепко усвоили
за всю земную жизнь: "Христос терпел и нам велел", столько душ
атеистического времени, которым, однако же, тоже крепко вколачивалась
мысль, что мы обязаны терпеть и преодолевать и ставить общественные
интересы выше личных, что большинство признало, согласилось с
необходимостью "подвинуться" - город и в самом деле быстро разрастался, и
даже здесь ощущалось внутреннее напряжение от негармоничного, тесного
скопления людей. Принял это как волю большинства Василий Белов. Хотя были
недовольные.
Победила позиция непротивления, и в ее рамках выборные принялись за
самую важную работу: обеспечивать сохранение связи, связи между именами и
останками, между живыми и мертвыми, связи, на которой держалась та мера
упорядоченности, которая противостояла хаосу, энтропии, неизбежно
накапливающимся у живых за каждый день. Как только начала работать
спецкоманда, Василий с Присяжным, используя первый же ненастный день, со
всею тщательностью проследили за процедурой. Все нормально, по закону и
уставу. И все же...
Теперь, когда появились первые признаки того, что дело может свернуть
на недостойный, недопустимый путь, Василий Андреевич решил, что это "все
же" было просто сверхдальним предчувствием, и что если сейчас все поставить
на места - никакие тени больше не будут посещать.
Приближалось время вмешательства. До него оставалось совсем немного -
может быть, всего несколько десятков мелких событий, может быть, день-два
земного времени. Событий внешних, а перед ними - событие внутреннее. Ночь
первого цветения сирени.
Белов поднялся и оглянулся.
Уже неподалеку, в дальнем конце аллеи, тускло поблескивали в отсветах
немеркнущего над городом зарева металл гусениц и стекла кабин. Землеройные
машины выглядели на кладбище грубо, почти непристойно; Василий, не то
повидавший, все-таки немного поморщился и, сунув кулаки в карманы кожанки,
прошелся вокруг кустов сирени.
"Как все условно,- внезапно подумал он,- условно и несправедливо
устроено. Пока есть настоящая возможность действовать - живешь на ощупь, не
зная, что тебе и другим действительно надо. Размениваешься невесть на
что... А когда поймешь - что, зачем и почему, ничего уже нельзя сделать...
Да и когда вроде все знаешь и действуешь, все равно не получается: кто из
нас, живых, мог предположить, что так все обернется? Что воистину таким
окажется мир, в который одни не верили вообще, а другие идеализировали? И
что, самое удивительное, мы останемся такими же - и будем медленно
растворяться во времени, искупая свои земные дела, а паче - бездействие,
служением?.."
Василий остановился и зажмурился.
Полураскрытая еще ажурная бело-зеленая кисть касалась его щеки,
покачивалась на ветке, будто поглаживая...
- Какая идиллия,- раздался знакомый голос и знакомый сухой кашель,-
суровый комиссар и нежная сирень.
- Заткнись,- ровно порекомендовал Белов,- и чего тебе неймется?
- Болезнь у меня такая,- засмеялся, обнажая неровные желтые зубы,
Приват-доцент.- На характер дурно влияет.
- А ты сирень понюхай. Может, с другой стороны повлияет.
Запах - это единственное, что продолжало восприниматься.
- Благодарю. Нанюхался.. Два часа назад сподобился чести лицезреть
здешнего управителя нашими делами скорбными - точнее, временно исполняющего
обязанности. Отдел коммунального хозяйства горисполкома - так, да?
- Так.
- Заучивал, - с гордостью констатировал Привит.- Да, так вот. Такой
себе то-ва-рищ. Лаптев. Весьма типичная дрянь из выслуженцев. Распоряжался
тут... Вот рвение! По вечерам и то бегает, и все затем, чтобы...
- Ну-ну, понесло,- махнул рукой Василий Андреевич и похлопал по
карману кожанки.
- Вы за своих выкормышей обидеться изволили? - невинно
полюбопытствовал Приват-доцент.
- Ты это брось, - серьезно сказал Белов, - здесь все с точностью до
наоборот. Мы как раз всю старую государственную машину разломали,
чиновников либо перековали, либо, по большей части, выперли. Возможно, что
и перегибали когда, но уж не наоборот. И не по длине послужного списка, как
в царское время, смотрели. Так что "выслуженцы" не от нас... Не от первых.
- Вы, уважаемый Василий Андреевич, лицо заинтересованное и потому
пристрастное...
- Да брось ты!
- Помилуйте, комиссар, это не от вас зависит, не от вашего
сознательного усилия: таков был весь уклад вашей жизни - да и здесь тоже
этим определяется... А я подоле вас все это наблюдаю, со стороны, "вдали от
мирских страстей".
- И что же ты высмотрел из своей ямы из слоновой кости?
- А то, что все ваши дела в чиновничестве преломились, исказились, да
еще раз преломились, и так, что дел-то давно не осталось, только слово
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг