заплатят; и даже дурашливую песенку про паровоз, который кричал "ау",
вспомнил, под которую он передергивал рычаги, и затем - острое чувство
своей неуклюжести, накатившее вчера вслед за испугом и яростью...
У Сани даже внутренности заныли, как будто прямо с раскладушки он
сиганул в ревущую черноту десантного люка.
Скрипнув зубами, он спросил:
- Я вчера... много там наломал?
- Четверых, - холодно и негромко ответил старик и покачал седой
головой, - а я лежал пятым...
Какое-то незнакомое жжение и покалывание заставило Саню часто-часто
захлопать белесыми ресницами.
- Эти четверо - тоже отцы, и деды, и прадеды. У Августа было шестеро
сыновей. Я знал его. Они все убиты. Живые - они бы не позволили...
Истерично взвизгнули старые пружины. Саня рывком сел и обхватил
кудлатую голову руками.
Старик молча смотрел.
Спустя какое-то время Саня разжег потухшую папиросу, аккуратно вложил
огарок спички в коробок. И спросил:
- А нельзя как-то поправить, что порушено?
- Нельзя;
- Ну, а хоть что-то я смогу сделать? - с тоскою спросил Саня.
- Можете. Затем я и обращаюсь к вам как лицо выборное. Сегодня
необходимо ваше... дежурство, да, на кладбище.
- Ночью? - спросил Саня, не пугаясь, но все же с некоторой опаской
припоминая свои детские, не такие уж давние страхи.
- Ночью нет необходимости,- без тени улыбки ответил старик, - по ночам
работ не производится. Надо сейчас.
- Это можно,- пообещал Саня и поиграл желваками.
- Спасибо,- поблагодарил старик и, уже истаивая, добавил:
- Нам самим это не всегда удобно, а вы поторопитесь.
"Вот так",- сказал себе Саня и, выплюнув погасшую папиросу, встал,
выбрался из времянки и пошел через дворик к дому: помириться с матерью,
выпить чаю и предупредить, что уходит.
...Через полчаса, чуть конфузясь, но в то же время сурово хмуря брови,
он вошел в нижние ворота.
На кладбище трудилась спецкоманда - без суеты и спешки, аккуратно
делая то, что, быть может, и не следует вообще, но если уж делать, то
именно так.
Саня постоял и покурил с вояками, поболтал на извечные солдатские
темы, а потом немного побродил по нетронутым еще секторам, почитал
славянские и неславянские надписи, а затем пошел ниже, к площадке, начатой
вчера.
- Они мне здесь попашут! - неизвестно кому пообещал Саня и задумался,
присев на травку.
Так крепко задумался, что не сразу заметил, как на кладбище поодиночке
пришли ребята из его бригады - и дядя Коля, и Реваз Григорьевич.
- А что? - решил дядя Коля, когда все трое собрались вместе,- может,
козла заколотим?- вытащил из кармана пластмассовую коробочку домино.
Промелькнуло вдруг у Сани, что не совсем подходящее место для такого
занятия и что здесь лучше бы что-то другое, но...
Почесав свои буйные бесцветные кудри, Саня согласился:
- Можно, только давай сначала скатим к воротам машины? А то будут
ездить всякие, игре помешают.
- Ай, молодец,- сказал Реваз и одобрительно ткнул Саню локтем под
бок,- правильно думаешь. А я и ключи свои взял.
Дядя Коля тоже прихватил свои ключи и принялся отпирать
разнокалиберные висячие замки, прилепленные ко всем отпирающимся и
откручивающимся частям его бульдозера.
Забрался в кабину своей "железки" и Саня, и вот пулеметный треск
пускачей ударил в утреннее небо.
А еще через десять минут, когда стальные громадины, заткнув собою
нижние ворота и проломы рядом с ними, умолкли, а рабочие, соскочив с
гусениц, собрались вместе, Саня похвастался:
- Они бы до этого и не додумались.
- Кто это - "они"? - настороженно спросил Реваз Григорьевич.
-'Да так,- сказал Саня, вдруг ясно понимая, что не стоит
распространяться про выборных, а лучше всего действительно сесть в тенечке
у машин и постучать в домино. Хотя бы до тех пор, пока солнце не перевалит
за полдень - а известно, что в пятницу к вечеру никакой работы уже не
затевают.
Только сели, расположились, выкурили по первой, как вдруг, задержав
ход, дядя Коля оторвался от игры:
- Кого-то черти несут...
Вскоре уже стало ясно слышно, что на дороге к нижним воротам рычали
дизели и лязгали гусеницы.
С сожалением - он явно выигрывал - дядя Коля отложил домино и встал:
- ...Поиграть не дадут.
Не сговариваясь, даже не перебросившись парой слов, но одинаковой
походкой и одинаково заложив кулаки в карманы, рабочие направились к
воротам,
Глава 22
Длинные и глубокие, как в коренном зубе, боль и тоска не отпускали, а
пульсировали и пульсировали. Как будто все пережитое и перечувствованное
сегодня сконцентрировалось в одно. В объяснении с женой. Речь шла о Наташе,
и боль не утихала.
Все время неотвязно, как в горячечном видении, вспоминался
перекошенный злобою рот Валентины и ее крик:
- Ты не отец! Я десять лет с тобой промучилась, думала, что если уж
нет у меня мужа, то хоть отец у детей будет. Но хватит! Доигрался! Мы что
теперь - нищими должны идти?
Виктор не стал говорить, что не только нищеты, но даже существенного
материального ущерба семье не будет, если он устроится прорабом или сменным
мастером, - парень он здоровый, голова и руки остаются при нем. Да и
авторитет... Но говорить не стал. Валентина все это знала не хуже его
самого. Только и ответил:
- Не все измеряется деньгами.
- Мне-то мозги не надо пудрить,- взвизгнула Валентина,- ты эти лозунги
для кого иного прибереги.
Рядом, в комнате, наливалась слезами Танюшка и слышала наверняка
слишком много такого, чего не следовало бы, но Валентина не сдерживалась.
- Для дружков твоих шибанутых такие слова оставь! А мне это не надо!
Не рассказывай! Не деньгами, значит, измеряется? Очень хорошо. Две невесты
растут: ах Наташа, ах Наташа! - а спросят Наташу: чья ты? Прорабская дочка?
Да ее в приличный дом побоятся пригласить! Придется ей искать мужа под
забором или такого же дурака, как ты!
Виктор пожал ел, что Наташи не оказалось дома, и все, можно себе
представить какие, объяснения о причинах разрыва ей придется выслушать от
Валентины. Жалел и все же радовался, что истерика, самая накипь, обошли ее
стороной.
Виктор сошел вниз, сел в машину и, включив зажигание, опустил лицо на
руль. Все плохо... Толя лежит в реанимации с инфарктом, и на него нельзя
даже взглянуть.
Зампредисполкома, бесстрастно выслушав Виктора, пообещал разобраться,
но в какие сроки и к чему сведется разбирательство - неизвестно.
А самое главное - и завтра, и послезавтра, и сотни огромных дней
придется жить, ходить, думать и не видеть Наташиных ясных глаз и золотистых
волос.
- Я не уйду, пока она сама мне не скажет,- бросил он тогда Валентине.
- Еще как уйдешь,- прошипела, щурясь и поджимая губы, жена,- или твой
"Нат" увидит, как дерутся ее драгоценные папочка и мамочка.
- Не собираюсь,- сказал тогда Виктор,- я не рыночная торговка.
- А я, значит, базарная баба?- закричала Валентина и влепила ему
пощечину.
Вот тогда-то Виктор и ушел.
Молча ушел, только в прихожей присел на корточки-перед испуганной
плачущей Таткой и сказал ей:
- Я уехал к бабушке. Обязательно скажи об этом Наташе, ладно?
- Ладно,- пообещала, шмыгая носом, Татка и окликнула, когда Виктор уже
подходил к двери: - Папа, а почему ты шибанутый?
Кочергин остановился, помедлил, подбирая слова, и негромко, только для
Татки, ответил: - Так хвалят взрослых людей. А не "шибанутым" очень плохо
живется. Они сами себя едят.
...Виктор завел мотор и выехал со двора.
Осторожно проехал по тесным городским улицам три километра и выбрался
на окружную дорогу. Здесь можно было расслабиться.
...- Нет, ты теперь меня послушай,- Валентина, опираясь руками о
столешницу, чуть наклонясь, выпрямляясь, и это почему-то оказалось не в лад
с ее словами,- потому что никто, вижу, до сих пор тебе правды в глаза не
сказал. Какие у тебя, великие достоинства? Не пьешь, не куришь, не играешь,
не гуляешь, не собираешь марки, не бьешь детей, а что вместо? Хозяин ты
хороший? Не видел ты хороших хозяев! А какие дачи! Машины!
А может, ты готовишь вкусно? Под гитару поешь? Говоришь хотя бы
интересно? Так нет же, слова из тебя не вытянешь. "Я целый день на работе!"
Еще бы не работал... Ну, что? Вот и весь счет твоих доблестей... И твои
сверстники, кто оборотистее, успели куда больше. Так чего же ты
выпендриваешься? Кого ты из себя строишь? Как ты себе позволяешь дергаться?
Ты - самый заурядный, такой же, как все, и должен...
- Да, я такой же, как все. Во всяком случае, как большинство.
- Так и нечего тогда!- вроде бы даже обрадовалась Валентина.- Живи,
как нормальный человек, о детях думай. Стыдно сказать, у Наташи лишней пары
туфель нет, а Танюша и вовсе в старье ходит!
Имелось в виду, что Татка донашивает платья и кофточки старшей
сестры.Что в этом плохого, Виктор не знал, как не знал, впрочем, и
достаточно убедительных слов, которые мокли подействовать на жену.
- У нас разные представления о правильной жизни и нормальном человеке,
- сказал он.
- Можешь подавиться своими представлениями,- крикнула Валентина.- А
меня с детьми оставь в покое!
...Высмотрев телефонную будку, Виктор притормозил. Перескочив барьер,
благо никого поблизости не было, позвонил матери - предупредил, что будет у
нее ночевать. Уже собирался выходить, но спохватился, нашарил вторую
монетку и набрал домашний номер Хорькова.
Днем, полетев в больницу прямо из треста, затем - в исполком и домой,
Виктор так и не успел объясниться и попрощаться с начальником. И сейчас,
дождавшись ответа, выпалил длинную тираду, из первой части которой
следовало, что он извиняется, хотя ни разу на Хорькова не сваливал, из
второй - что не раскаивается и надеется, что хоть и без него, а все пойдет
по-человечески, а из третьей - что личных обид и претензий у него нет.
- Это хорошо, что ты позвонил,- посопел в трубку Хорьков,- а то у меня
уже голова малость кругом пошла...
Слышно было, как он говорит кому-то: "Кочергин". Потом, прикрыв трубку
ладонью, - очень характерный звук и характерное беззвучие, - несколько
секунд совещался.
Когда Виктор, досадуя на паузу и особенно на то, что наступила она
прежде, чем он успел спросить о кладбище, уже собирался повесить трубку,
Хорьков отозвался:
- Ты чем сейчас занят?
- В телефонной будке парюсь,- буркнул Виктор.
- Приезжай сейчас ко мне. Надо.
Глава 23
Экскаватор и бульдозер, почти одновременно стрельнув сизым дымком,
остановились. Саня, увидев своих, Кирилюка и Васю с их же участка,
заулыбался и полез по кабинам - здороваться. Но тут как раз прикатил на
управленческой "Волге" Воднюк.
- Привет, орлы!- воскликнул он, распахнув дверцу. Изрытая шрамиками
давней угревой сыпи, остроносая широкая физиономия излучала благодушие и
едва ли не торжество.
- Привет,- за всех отозвался дядя Коля и достал сигарету.
- Во повезло - не ожидал, что вас здесь застану. А сказали, что все в
отгуле. Пришлось вот их с объекта снимать. Это хорошо. Сейчас вместе как
навалимся...
- Куда навалимся?- вдруг поинтересовался Реваз Григорьевич.
- Объясню задачу, - Воднюк, не замечая ни тона, ни взглядов,
протиснулся в пролом между ножом Саниного бульдозера и стеною и широко
развел руками: - Вот так вот, от аллеи влево, вон до того склепа примерно,
спланируем грунт - сюда панели кидать будем. А ты, Вася, тем временем
сроешь этот холмик. А потом все вместе за котлован возьмемся. Машины будут.
Сейчас срочной работы часов на пять, ну плюс обед. Так что до закрытия
магазина управимся. С меня полкило...
Тут Воднюк заметил наконец, что никто из рабочих за стену с ним не
полез и не стал слушать, а шушукаются между собою.
- В чем дело, орлы? - Карпович перебрался тем же манером к ним и
попытался заглянуть в глаза. Попытался, но ничего не понял по их лицам.
А дядя Коля ответил за всех:
- Думаем.
- Так я, само собою, тоже подумаю, все запишу: и что из отгула вызвал,
и сверхурочные нарисую, и за особую вредность производства еще накину.
- Мы работать здесь не будем, - неожиданно выпалил Реваз Григорьевич.
- Как - не будете? Да что это с вами?- поразился Воднюк.
- Здесь же кладбище,- пояснил Саня.- Люди мертвые лежат.
Воднюк натужно заржал:
- Так они же лежат тихо, мешать не мешают!
- Брось, Карпыч,- примирительно сказал дядя Коля,- не положено так
делать, и не будем. Что мы, нелюди какие? Пошабашим пока. Хочешь с нами в
"козла"?
- Да погоди ты со своим "козлом",- окрысился Воднюк,- хочется не
хочется, а работать надо. Скоро панели возить начнут. Мало ли! Мне тоже,
может, сейчас одну бабу поуговаривать хочется, чем пятерых мужиков.
- Ну и катись к своей бабе,- отрезал дядя Коли и сплюнул Воднюку под
ноги.
Саня хохотнул, и все настороженно замолчали.
- Вот что, орлики, разговоры разговорами, а есть еще такая штука, как
производственная дисциплина. И субординация. Я приказываю, а вы исполняете.
Вот будет перекур, тогда и поболтать можно. Ишь ты! Да если мы будем делать
то, что хочется и нравится, то живо все производство развалим! Давайте-ка
по машинам, за дело, а я уж позабочусь о том, чтоб вашим детишкам на
молочишко перепало.
И пошел к воротам.
Но никто не сдвинулся с места, только Саня, посвистев, пожевав
папиросу, поковылял вслед, не то чтобы так уж передразнивая, но все же
несомненно пародируя Воднкжа.
Иван Карпович чувствовал, что по непонятным причинам ситуация выходит
из-под его контроля. А надо было спешить, надо было застолбить успех, не
дать тресту усомниться в его, Воднюковской, дееспособности. Что с того, что
работы не стал начинать Кочергин и вообще какой-то странный тон был у
руководства? Сейчас, когда удалось, а Воднюк был уверен, что его тактика
сработала - спихнуть одного и появился шанс, что Хорьков может и сам уйти
досрочно, надо было торопиться. И вдруг неожиданное препятствие! Вникать в
причины Воднюк не счел нужным, а просто разозлился и потерял осторожность:
- Учтите, это вам даром не пройдет. Вышли на работу - так нечего
торговлю квасом разводить! А не хотите работать, зажрались - так другим не
мешайте! Я на вас управу живо найду! Посмотрю, как вам за насосную наряды
закрывали - досчитаетесь? Еще как! А теперь - нечего стоять. Заводи моторы,
освобождай ворота!
- Слушай,- подскочил к нему побелевший Реваз, - ты что, русского языка
не понимаешь? Сказали тебе: нельзя работать здесь!
- А что ты мне "тыкаешь"? Порядка не знаешь? Заводи машины, я сказал!
- И, оттолкнув щуплого Реваза Григорьевича, Воднюк сам полез в кабину
бульдозера.
.Вскочив на трак, он занес было ногу, но ступить в кабину не успел.
Железная ручища Сани, как тисками сжав щиколотку, в одно мгновение сдернула
Воднюка на землю. Вскочив на ноги и еще не понимая, что дело здесь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг