Грядущие поколения, так говорится повсюду, будут более здоровыми и
совершенными, а нынешним обещают долгую жизнь при известных условиях,
которые в настоящее время как будто бы уже выработаны.
- Я последнее время веду очень замкнутый образ жизни, - заметил
Фишер. - А у вас как, Филиппе?
- Почему вы спрашиваете меня об этом? Разве вы слышали о том, что у нас
в Высокой Долине другие настроения?
- Ничего особенного я не слыхал. Однажды только я слышал обрывки
разговора между Максом и его сыном.
- О чем они говорили?
- Они говорили о действии эманации радия.
- О да, у нас настроение несколько приподнятое. Подавленность сменилась
приливом веселости и легкомыслия, непривычных для здешних жителей.
Мартини не стал распространяться, не желая посвящать других, хотя и
близких, людей в секрет Высокой Долины. Чартней спросил:
- А правда ли, говорят, что у отца с сыном установились враждебные
отношения?
- Нет, этого нельзя сказать, ведь и Макс далеко не всегда был согласен
со своим отцом, старым Вильямом. У них существует разница во взглядах, -
отвечал Фишер.
- Идейные несогласия могут приводить людей к настоящей вражде, -
прибавил Мартини.
Чарльз Чартней, откинувшись на спинку стула, задумчиво произнес:
- Прежде была религиозная борьба, потом политическая, еще позже -
экономическая борьба захватила весь мир, почему же не быть борьбе
биологической?
Фишер спросил, подливая себе и Мартини пива:
- Вы думаете, что дело может дойти до открытой борьбы?
- О, нет, я не иду так далеко, я думаю только, что в будущем могут быть
две биологических идеи переустройства мира, которые найдут своих поклонников
и своих противников; эти люди могут при проведении своих идей в жизнь
вступить в конфликт, а чем этот конфликт кончится - будет зависеть от многих
условий. Однако этой философией, мне кажется, мы утомили наших дам.
- Нисколько, нисколько, - воскликнула хозяйка.
- Прошу вас, продолжайте, - коротко сказала мадам Гаро. В этот момент
двери открылись и в них показались новые гости: Кю и еще один из аборигенов,
работающий в лаборатории Крэга, по прозвищу - Чери. Фишер встал и радушно
приветствовал вновь прибывших.
- Прошу вас... очень рад. Знакомить не приходится, садитесь.
Кю и Чери, одетые во все серое, оба высокие, оба бритые, оба светлые
блондины, очень походили друг на друга, но черты лица первого были более
резки и глаза светились энергией и оживлением, черты же второго казались
какими-то расплывчатыми, взор выдавал апатию.
Поздоровавшись, они уселись рядом с хозяином.
- Конечно, вы не откажетесь выпить с нами пива.
- Благодарю вас, - ответил Кю.
- Мы не пьем пива, - добавил Чери.
- В таком случае, выпейте с нами кофе или чаю, - предложила хозяйка.
- Мы не пьем ни чая, ни кофе, - сказал Кю; Чери в подтверждение мотнул
головой.
- Что с вами случилось? - с изумлением посмотрел на них Фишер.
- Нам нужно соблюдать большую осторожность, мы носим в себе некоторые
дефекты.
- Лишь при условии соблюдения осторожности мы можем сохранить
здоровье, - заключил Чери.
- Вам предстоит скучнейшая жизнь, - заметил Мартини. - Отказывать себе
во всем, что нравится, чтобы прожить лишний десяток лет...
- Вопрос не в десятке лет, - произнес Кю с ударением, - на маневрах
гибли совсем молодые люди.
- Мы не можем судить по себе, синьор Мартини. Мы люди старого мира,
люди привычек, - дурные ли они или хорошие, это все равно, - и нам трудно от
них отказаться, - примирительно сказал Чартней.
- Мне особенно трудно отказаться от дурных, - вполголоса проговорил
Мартини. Все рассмеялись.
- Чем же вас угостить? - спросила хозяйка.
- Если дадите воды и варенья, мы не откажемся, - ответил Кю. Когда было
подано то и другое, он счел возможным сказать о причине посещения.
- Мы шли к станции, и вдруг я вспомнил, что вы, наверно, не знаете
предстоящей сегодня демонстрации новых военных изобретений. Это нечто
замечательное. Когда Ворота откроются, и мы вступим на враждебную землю,
наши действия будут облегчены этими изобретениями. Солдаты не будут
испытывать тех нагрузок, которые им пришлось испытать на маневрах... Вот мы
и решили зайти и пригласить вас в клуб.
Кю повернулся к Чартнею и слегка приподнял свой стакан воды.
- Среди нас великий изобретатель, он разрешил проблему создания
шагающих машин.
Чартней, оставаясь все таким же спокойным и равнодушным, сказал сквозь
зубы:
- Тут нет моей заслуги, господа. Идея принадлежит действительно
замечательному изобретателю... - он не договорил, встал и, подойдя к окну,
словно хотел что-то разглядеть через стекло, добавил после долгой паузы. - Я
только технический исполнитель!
- Я думаю, интересно будет осмотреть этого зверя, - проговорил Мартини.
- А если так, то надо идти сейчас. - Кю и его друг встали.
- Мы сейчас соберемся, - сказала хозяйка.
Надвигались мглистые сумерки. Теплый сырой воздух был неподвижен. Вдоль
дорог зажглись электрические фонари. Вокруг светлых шаров вились тучи
всевозможных насекомых. Компания, принимавшая участие в дружеском ужине у
Фишера, приближалась к клубу. В саду в галереях и на высоком подъезде стояли
толпы людей. Тишина мало гармонировала с таким многолюдным собранием.
Говорили вполголоса, не слышно было ни смеха, ни крика, ни отдельных
восклицаний.
- Лекция еще продолжается, - сказал Кю.
- Желающие не могут поместиться в зале, - пояснил Чери.
- Я нисколько не жалею, что мы не попадем туда, - проговорил на ухо
Фишеру Мартини.
- Мы можем посидеть здесь, на скамеечке, - предложила мадам Фишер. Все
уселись.
Не прошло и четверти часа, как у подъезда началось усиленное движение.
Народ валом валил из помещения; вид этих людей, всегда серьезных и
спокойных, резко изменился - лица растягивались в приятных улыбках, глаза
искрились; они не могли сдерживаться, и раскаты громкого смеха раздавались
со всех сторон.
- Внушенье веселья, - сказал Фишер и тоже начал ни с того ни с сего
хохотать.
- Ненавижу механическое веселье, - сказал Мартини, но повел себя крайне
странно: подскакивал, гримасничал и выделывал ногами нечто невообразимое.
Фрау Фишер смеялась до слез. Чатней, сдержанный, спокойный Чартней, боролся
дольше всех и, наконец, не выдержав, разразился громким хохотом. Мадам Гаро
одна сохраняла полное спокойствие: предохранитель спасал ее от внушения,
проникающего в головы людей. Кю и Чери более всех поддались общему веселью и
теперь кривлялись друг перед другом, как бесноватые.
- Пойдем отсюда! - завопил Мартини. - Черт возьми, я ненавижу эту
вакханалию. - И в то же время он чувствовал всем своим существом, что ему
весело.
Сад наполнился таким шумом, который нельзя описать. Тишина наступила
так же внезапно, как и это веселье. Наши знакомые сидели на скамейке,
усталые и несколько сконфуженные; они чувствовали какой-то легкий подъем,
какой-то прилив энергии. Только лицо мадам Гаро стало еще более мрачным.
- Вы, душечка, напрасно противились, - шептала ей на ухо мадам Фишер. -
Раньше это меня всегда возмущало, но, сознаюсь, этот короткий сеанс веселья
оставляет во мне приятное чувство на несколько часов, даже на целый день.
- Естественное веселье, вполне безвредное и необходимое для каждого
живого существа, - наставительно проговорил Кю.
- Я не прожил бы без него и одного дня, - вторил ему Чери.
- Веселье существа, голова которого находится в распоряжении кого-то
другого, - хмуро пробурчал Мартини.
- Если мы желаем попасть в первую очередь, - деловито заявил Кю, - мы
должны идти сейчас же.
Все двинулись.
По ту сторону сада уходило вдаль учебное военное поле. На нем, у самой
решетки, стояли три гигантские гусеницы. Дуговые электрические фонари лили
на них сверху белый спокойный свет. Казалось, чудища заснули. Толстые
стальные ноги их с широчайшими ступнями были неподвижны.
Любопытные все прибывали. Распорядители, с маленькими флажками в руках,
ставили их в длинные очереди - так, чтобы они могли двинуться, не
задерживаясь, к трапу, ведущему внутрь машины.
Вдруг ноги колоссов пришли в движение. Они делали шаг вперед и шаг
назад, все время оставаясь на одном месте. Топот их напоминал раскаты
отдаленного грома. Земля тряслась.
Публика невольно отшатнулась назад. Эти ужасные ноги могли передавить
тысячи. Между тем как будто судорога пробежала по всему стальному телу
чудовища, оно согнулось и из прямого, вытянутого от головы до хвоста
превратилось в извивающуюся спиральную ленту, составные части которой лезли
в стороны, словно желая оторваться друг от друга; некоторые секции,
стиснутые соседними, поднимались так высоко над землей, что ноги висели в
воздухе, продолжая двигаться прежним ритмом. Дамы испуганно взвизгнули.
- Что это с ним делается? - воскликнул Мартини. Чартней стоял,
скрестивши на груди руки; взгляд его выражал полное удовлетворение.
- Благодаря гениальному мистеру Чартнею, - наставительно сказал Кю, -
мы имеем незаменимую машину. Двигаясь со скоростью пятнадцать-двадцать
километров в час, она может преодолевать любые препятствия. Она идет по
всякой почве, даже по болоту.
- Скорость невелика, - промолвил Фишер.
- Эта машина не рассчитана на быстроту, - продолжал Кю, - для этого мы
имеем другие. Этот страшный зверь не имеет себе равного по силе; оставаясь
неуязвимым, он может продвигаться вперед, не оставляя вокруг себя ничего
живого.
- Ужасно, ужасно! - простонала мадам Гаро.
Тела гигантских гусениц вытянулись, движение разом прекратилось. Дверь
под одним прожектором открылась, и оттуда был спущен трап. Распорядители
впустили жаждущих побывать внутри чудовища.
Головное отделение представляло центр управления. Здесь, на мостике,
под броневыми плитами, находился командир гусеницы. Ниже помещались два
огромных орудия. Дула их далеко выдавались вперед. Сквозь все длинное тело
машины тянулся узкий коридор.
- Под нами, сбоку, расположены механизмы, обеспечивающие движение. Если
мы откроем эти двери, вы увидите их. Вот, смотрите. - Чартней открыл боковую
дверь. - Вот они, валы ходовой части. Управление ими осуществляется с
центрального поста. Однако каждая отдельная секция имеет известную
автономию. Благодаря этой комбинации создается удивительная подвижность
всего тела гусеницы, состоящего из отдельных секций. Следующая дверь ведет в
помещение команды, - говоря это, Чартней пропустил своих слушателей в
небольшую каюту, где, по-корабельному, у стенок были прикреплены койки в два
этажа, одна над другой.
- Здесь помещаются двадцать человек команды.
- Не задерживайтесь, господа, сзади на нас напирают другие, - торопил
Кю.
- Эти двери ведут в боевую рубку, где установлены орудия и пулеметы.
Дальше - люк вниз, вы видите там трубы. В них содержится ядовитый газ. Он
выбрасывается через распылители в обе стороны на громадную высоту и потом,
оседая, губит все. Этот газ тяжелее воздуха... Теперь, - продолжал
Чартней, - я бы показал вам остроумное приспособление, позволяющее сделать
безопасным для газа внутреннее помещение самой гусеницы, но Кю торопит нас,
нам надо идти. Дальнейшее неинтересно - каждая секция повторяет предыдущую.
Стальной коридор был освещен электричеством; виднелись одинокие фигуры
дежурных. Когда коридор был пройден и через задний трап они спустились на
землю, Кю в восторге воскликнул:
- Это такое достижение, о котором мы не помышляли год назад! Неужели
мне придется увидеть настоящую работу этих колоссов?
Мартини почувствовал, как злоба стала душить его. Болван! Он не
понимает, что этот зверь будет душить и топтать наших сестер и братьев.
Тяжелое чувство охватило всех. Фишер взял под руку мадам Гаро и по
трепету ее руки почувствовал, как мелкая дрожь пробежала по ее телу.
В этот вечер луна взошла поздно. Тихо плыла она в вышине, золотя своим
неверным светом окрестности.
Мартини, в пальто и шляпе, сидел на своей веранде, мысленно переживая
все происшествия дня.
"Можем ли мы жить в этом чуждом для нас мире? - думал он. - Чем дальше,
тем больше чувствуется разница между ними и нами. Конечно, Фишер живет
недурно со своей семьей, но что он скажет, если гусеница, которую мы только
что видели, поползет по Германии? Неужели миру суждено погибнуть под
стальной пятой Куинслея? - Мартини устремил взгляд вдаль: - Какая чарующая
смена тени и света! Ложбины кажутся мрачными пропастями, вершины выступают,
осененные светом. Тишина, спокойствие, что-то волшебное, сказочное... -
Бесшумно пролетел аэроплан, как ковер-самолет... - Возможно ли, чтобы всего
этого не стало? Не стало поэзии? Возможно ли, чтобы род людской продолжал
жить без женщин, без любви? Эти несчастные последние разряды женщин, которых
Куинслей признает лишними - разве это настоящие женщины? Разве они похожи на
мадам Гаро, на фрау Фишер? Нет, нет, такие женщины, конечно, ни к чему!
Милли, такая красивая, так божественно сложенная - и та лишена женственности
и женских чар. И я, старый дурак, все еще брежу о ней, как о заколдованной
принцессе: вот-вот она проснется и откроет мне сокровищницу своей души..." -
Мартини погрузился в свои думы и не заметил, как перед ним появилось молодое
существо, о котором он только что грезил: женщина стояла у лестницы, вся
облитая лунным светом.
- Милли, это вы? Не привидение? Не галлюцинация? - воскликнул Мартини,
вскакивая с кресла. - Боже мой, Милли, это вы, и в такой поздний час! Что
привело вас сюда?
- Филиппе, я сама не знаю, как оказалась здесь, на вашей веранде, -
проговорила девушка едва слышно. - Со мною делается что-то странное. Этот
лунный свет, или что другое, я не знаю, но... - она замолчала. Лицо ее было
бледно, луна отражалась в зрачках ее широко открытых глаз.
- Что с вами?
- Филиппе, я хочу быть близко к вам.
- Милли, Милли, - задыхаясь, проговорил Мартини, - неужели это правда?
Вы хотите быть со мной?
- Дорогой Филиппе, - она вдруг обхватила руками его шею.
Он страстно впился в ее полуоткрытые губы.
- Милли, ненаглядная. Боже мой, свершилось чудо! Заколдованная
принцесса проснулась!
Мартини крепко обнял ее и целовал, целовал без конца.
ГЛАВА V
Внешне лаборатория Куинслея напоминала громадную крепостную башню или
тюрьму. Внутреннее ее устройство подавляло грандиозностью и мрачностью.
Кабинет, в котором работала мадам Гаро, находился на первом этаже.
Видно было, что эта красивая, со вкусом обставленная комната предназначалась
для женщины, и что чья-то заботливая рука постаралась смягчить впечатление,
производимое тяжелым каменным сводом и решетками в окнах.
Мадам Гаро работала здесь уже несколько месяцев. Она привыкла к этой
большой полутемной комнате и даже полюбила ее. В жаркие летние дни в ней
было всегда прохладно. Солнце заглядывало сюда только по утрам, и то
ненадолго. Ветви деревьев касались оконных решеток, заглядывали в комнату,
как бы стараясь увидеть, что там делается. По утрам на карнизах окон
ворковали голуби, в полдень, прячась от солнца, в комнату залетали пестрые
стрекозы.
Часто, оторвавшись от наваленных на столе рисунков, чертежей и атласов,
мадам Гаро устремляла свой взгляд в открытые настежь окна. Так, в полной
неподвижности, она просиживала долгие минуты. Вся ее несчастная жизнь
проходила перед ней. Она вспоминала свою молодость, пансион, подруг, выход
замуж за молодого, но уже блестящего ученого, короткий год совместной жизни
и десятилетнюю разлуку.
Воспоминания так часто преследовали мадам Гаро, что, наконец, потеряли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг